Достоевский пытается примирить русских западников и славянофилов в такой формуле: усвоение западной культуры стало для русских частью осуществления собственной национальной идеи, поскольку в основе этой идеи устремленность «ко всеобщему общечеловеческому воссоединению со всеми племенами великого арийского рода… Для настоящего русского Европа и удел всего арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность».
Россия призвана решить противоречия Европы, внести примирение в Европу — такова мечта Достоевского, которую «либеральная полиция», — как выразился Фёдор Михайлович, немедленно бросилась разоблачать.
Но все разоблачения были потом: само произнесение речи закончилось всеобщим триумфом.
«Когда я закончил — я не скажу тебе про рев, про вопли восторга: люди незнакомые между публикой плакали, рыдали, обнимали друг друга и клялись друг другу быть лучшими, не ненавидеть впредь друг друга, а любить», — писал Достоевский жене.
«Вы гений, вы больше чем гений»; «Вы наш святой, вы наш пророк» — кричали Достоевскому. Рукоплескания продолжались полчаса. Даже западник Тургенев, и тот обнимает своего старого врага.
Не понимаемый, бедствующий и мучимый почти всю свою жизнь русский пророк уходил к Богу в лучах славы.
Исход
Фёдор Михайлович всегда был уверен, что умрет рано. Последние годы неоднократно говорил о близкой смерти. Для таких настроений были все основания — за годы испытаний к эпилепсии прибавилась мучительная эмфизема легких.
В январе 1881 года Достоевский был в хорошем настроении и интенсивно работал. Ночью с 25‐го на 26‐е января он начал кашлять кровью — порвалась легочная артерия. Было предпринято немало попыток понять, а чаще всего изобрести причину последнего волнения и смерти Достоевского.
Случайно поднятый тяжелый стул. Ссора с сестрой из-за наследства. Обыск в квартире напротив у связанных с подготовкой цареубийства революционеров…
Но, конечно, права была Анна Григорьевна — счёт жизни Достоевского шел на недели. Его в любом случае убило бы известие о цареубийстве. Трагедия 1 марта потрясла бы Достоевского до глубины души.
Придя в себя, Достоевский попросил жену немедленно пригласить священника, исповедался, причастился. Утром 28 января Анна Григорьевна проснулась от пристального взгляда мужа: «Знаешь, Аня, я уже часа три как не сплю и всё думаю, и только теперь осознал ясно, что сегодня умру».
Он попросил жену открыть то самое своё Евангелие наугад и прочесть, что там написано. Открылась третья глава Евангелия от Матфея: «Иоанн же удерживал его и говорил: мне надобно от тебя креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: „Не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду“» (Мф. 3:13–14).
«Ты слышишь, не удерживай, — сказал Фёдор Михайлович, — значит я умру».
Запись об этом чтении — последняя в Евангелии Достоевского, сделана рукою Анны Григорьевны.
Писатель попрощался с детьми, дал им последнее наставление всегда хранить веру, и попросил мать прочесть им притчу о блудном сыне. Достоевский отошел к Богу 28 января в 8:38 вечера, во время чтения священником канона на исход души.
Ему была дарована удивительная даже по тем временам, не говоря о наших, христианская кончина. А провожала его в последний путь буквально вся Россия — министры и митрополиты, художники и студенты… На надгробии были выбиты евангельские слова, которые Достоевский выбрал эпиграфом к «Братьям Карамазовым»: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (От Иоанна, 12:24).
Достоевский и мы
Достоевский не был ни князем, ни полководцем, ни законодателем, не был он и святым в точном церковном понимании этого слова. И тем не менее он стоит в первом ряду русской истории и в первом же ряду истории всемирной. Он один из самых главных писателей за всю историю литературы.
И это при том, что из-под его пера крайне редко выходило то, что можно определить как «красивое» в примитивном глянцевом понимании этого слова. Хотя именно Достоевский сказал, что красота спасет мир, его собственный слог не столько чарует, сколько раздирает душу.
Если для Пушкина, как указывал Фёдор Михайлович, характерна русская всемирная отзывчивость на любое явление мировой культуры, то для самого Достоевского характерно обратное свойство — невероятная способность вызвать отклик в каждом человеке из любого уголка планеты.
Однако в этой, с позволения сказать, «всемирной призывчивости», — Фёдор Достоевский явление глубоко русское, выросшее из тысячелетней русской истории, из духовного опыта и устремлений Святой Руси.
Если из Ф. М. Достоевского убрать евангельское содержание, оставив лишь «общечеловеческую мораль», как это пытались сделать в советской школе, то останется лишь больная «достоевщина» — искореженные характеры, психопатические поступки героев, невыносимо страшные вопросы о бытии.
Эти картины и вопросы и впрямь способны травмировать душу, если задавать их, не задумываясь об ответах. Однако у Фёдора Михайловича эти ответы были. Каждое его слово — это благовестие о Христе, евангелие о Воскресении, раскрытие пасхальной тайны.
В самые глухие годы гонений на веру школьник раскрывал «Преступление и наказание» и обнаруживал там сцену, как разбойник и блудница читают евангелие о том, как Христос воскресил Лазаря. Достоевский был тонкой ниточкой, которая связывала нас с Богом и Святой Русью на самом дне ада.
Его идеи и образы стали содержанием нашей мысли, основой идентичности, нашей почвой.
Россия — родина Достоевского. Но ещё вернее то, что сам Достоевский стал родиной для русских — великорусов, малорусов, белорусов — это всё одно. И так будет навсегда.
1) Бердяев, Н. А. Mиpocoзерцаниe Достоевскогo. — Praha: YMCA-Press, 1923;
2) Волгин, И. Л. Хроника рода Достоевских. — М.: Фонд Достоевского, 2012;
3) Гроссман, Леонид. Достоевский-реакционер. — М.: Common place, 2015;
4) Достоевский, Ф. М. Дневник писателя: в 2 т. / Вступ. ст. И. Волгина, коммент. В. Рака, А. Архиповой, Г. Галаган. — М.: Книжный Клуб 36.6, 2011;
5) Достоевская, А. Г. Воспоминания / Вступ. статья, под-гот. текста и примеч. С. В. Белова и В. А. Туниманова. — М.: Правда, 1987;
6) Иустин (Попович), преподобный. Философия и религия Ф. М. Достоевского. — Минск: Издатель Д. В. Харченко, 2007;
7) Мочульский, К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский / Сост., авт. предисл. и коммент. В. Крейд. — М.: Республика, 1995;
8) Сараскина, Л. И. Достоевский. — М.: Молодая гвардия, 2011.
Константин ЛеонтьевСемь столпов византийской мудрости
13 (25) января 1831 года в имении Кудиново Мещевско-го уезда Калужской губернии родился Константин Николаевич Леонтьев. Писатель, дипломат, скандальный эстет и суровый монах, великий русский политический философ-консерватор, один из крупнейших творцов русской идеи.
«1. Государство должно быть пёстро, сложно, крепко, сословно, с осторожностью подвижно. Вообще сурово, иногда до свирепости.
2. Церковь должна быть независимей нынешней. Иерархия должна быть смелее, властнее, сосредоточеннее. Церковь должна смягчать государственность, а не наоборот.
3. Быт должен быть поэтичен, разнообразен в национальном, обособленном от Запада, единстве.
4. Законы, принципы власти должны быть строже, люди стараться быть лично добрее; одно уравновесит другое.
5. Наука должна развиваться в духе глубокого презрения к своей пользе» — так выражал свой общественный идеал Константин Николаевич на склоне жизни. Однако до этих формулировок ему пришлось пройти немалый путь.
Воспитанный своей матерью Феодосией Петровной в христианской вере и преклонении перед русской монархией, молодой Леонтьев, подобно сотням образованных молодых людей тогдашней России, утерял как то, так и другое. Умственная спесь, поиск эстетических переживаний и чувственных наслаждений забили в нём и живую веру в Бога и русский государственный принцип. Хотя даже в пору самого яростного отчуждения от русской почвы Константин Николаевич «готов был удушить собственными руками того человека, который стал бы говорить что-нибудь против пасхальной заутрени в Московском Кремле».
Религию и монархию для него, студента медицинского факультета Московского Университета, заменяют хирургия и патологическая анатомия, краниология, френология и физиогномика. На протяжении всей своей жизни он остается крайним, порой до откровенного имморализма, эстетом, любящим роскошь, пышность и человеческую красоту.
Идя на первую встречу с И. Тургеневым, К. Леонтьев «ужасно боялся встретить человека, не годного в герои, некрасивого, скромного, небогатого, одним словом, жалкого труженика, которых вид и тогда уже прибавлял яду в мои внутренние язвы. Терпеть не мог я смолоду бесцветности, скуки и буржуазного плебейства, хотя и считал себя крайним демократом. Герои Тургенева были все такие скромные и жалкие… Я ужасно был рад, что он гораздо героичнее своих героев». Тургенев оказал помощь молодому литератору в первых публикациях — «он наставил и вознес меня; именно вознес; меня нужно было тогда вознести, хотя бы только для того, чтобы поставить на ноги». Позднее писатель-западник и писатель-публицист (славянофил-реакционер) кардинально разойдутся.
Писательская слава к К. Н. Леонтьеву (1831–1891) так никогда и не пришла. Ему не повезло со временем — это был золотой век русской прозы и произведения Ф. Достоевского и Л. Толстого, И. Тургенева и И. Гончарова начисто затмили его тонкую, эстетскую, порой почти декадентскую манеру письма. Но однажды русская литература, а не одни политика с философией, найдет для него законное место.
Разочарованный молодой литератор отправляется на войну — в Крым (К. Леонтьев был причислен к Белевскому егерскому полку, а затем к госпиталям в Керчи и Еникале). «Я ужасно боялся, что при моей жизни не будет никакой большой и тяжёлой войны. И, на мое счастье, пришлось увидеть разом — и Крым и войну».