— Она иногда была плохая, но нельзя, чтобы она осталась одна…
Он положил в коробку своего робота, вымытого дешевым шампунем.
Настала очередь Герти. Она сняла с шеи жемчужную подвеску. Ее мачеха Чири («Называй меня Чири, дорогуша!») забрала себе все короны и трофеи, так что, помимо обручального кольца, это было единственное ювелирное украшение Герти. Она собиралась когда-нибудь подарить его Джулии.
— Это как, расточительство? — спросила она у Арло, держа подвеску над коробкой.
— Нет, — ответил он.
Герти крепко сжала подвеску в руке. В последний раз. Потом отпустила. Столько лет она трудилась, собирая поштучно те кусочки их бытия, которые теперь их окружали, так что расстаться с одним из них было даже приятно.
Все опустили глаза. Дары невообразимо прекрасные, намерения — очень личные и сокровенные; им даже было не жалко, что они не попали на службу. Шелли столько раз у них ночевала. Все их знакомство протекало на этой улице, так что и поминать ее здесь казалось уместным.
Теперь все повернулись к Джулии — она стояла с пустыми руками. Правая все еще побаливала, синие швы рассосались не до конца. Собака, сказал им врач в травмпункте, вне всякого сомнения.
— У меня нет ничего важного, — сказала Джулия. — Но лучше бы я упала вместо нее в этот провал.
— А я нет, — вставил Ларри.
Лицо Джулии сморщилось.
— Это моя вина. Я могла ее спасти!
— Не могла, — возразила Герти.
— Могла!
Арло улыбнулся одновременно и горько, и ласково — как здорово, что дочь его такая сострадательная, как жаль, что сострадать приходится по такому поводу.
— Это был несчастный случай.
— Ты ничего не понимаешь! Она хотела жить с нами. Умоляла меня!
— Джулия, — с укором произнесла Герти, — да зачем ей это было надо?
— Она была несчастна.
— Ей бы мама никогда не разрешила.
— Откуда ты знаешь?
— Лапушка. Да, на Рею иногда находит, но она хорошая мать. У нее все дети получат высшее образование.
Она подлая злыдня.
— Злыдней на свете много, — ответил Арло.
Джулия все плакала.
— Боженька хотел меня забрать, а забрал ее по случайности. Хотел меня наказать за то, что я такая плохая подруга.
— Ты вздор говоришь, — ответила Герти.
— Но это правда.
— Нет, — отрезал Арло. — Ты это сама придумала.
Джулия посмотрела на них, оценила ситуацию. Поняла, что высказала свой страх с одной целью: чтобы ей возразили. Нет, гибель Шелли — не ее вина. И не кара Господня. Но это не снимало с нее ответственности.
— Она ее мучила.
— Кто? — спросил Арло.
— Ее мама. Мы не бежали наперегонки. Мы убегали. Поэтому она и свалилась в дыру. Страшно боялась, что мама ее убьет за то, что она остригла волосы, и совсем не смотрела под ноги.
Тут в памяти у Герти всплыл тот их последний пьяный разговор с Реей. Перевернулся, точно камень, под ним закопошились насекомые.
— Не говори такого! Это очень серьезное обвинение!
— Ты всегда всем веришь, кроме меня, — заявила Джулия. Голос звучал слишком ровно. Слишком спокойно.
— Не нападай на меня! Я только о тебе и думаю, — ответила Герти. — Мы сюда ради тебя переехали.
— Ты меня никогда не защищаешь. Поэтому я тебе ничего и не рассказала. Но это правда. Шелли фотографировала эти побои. У нее есть доказательства. В «Кубе боли».
— Что-то это на Рею не похоже, — заметил Арло.
— Она в колледже преподает! — добавила Герти.
— И что? — спросила Джулия.
— А то, что Шелли была очень нервная. Такие девочки любят выдумывать. Звучит правдоподобно, а на деле выдумка. Ей было больно по какой-то другой причине. Внутренняя проблема.
— Я видела, как миссис Шредер тебя ударила.
Она вообще дерется.
Герти дотронулась до щеки, вновь ощутила унижение от пощечины.
— Это она от стресса. Если бы тебя, не дай бог, кто обидел, я бы тоже с катушек слетела.
— Ты всех здешних оправдываешь. Можно подумать, ты их боишься.
— Джулия, ты чушь несешь. Вот уж не ждала.
Я всегда…
— Что это за хрень — «Куб боли»? — прервал их, возвысив голос, Арло.
— Это все правда. Знаю, потому что видела. Она мне сама показала. Я даже ее обнять толком не могла. Ей было больно. Если подумать, именно поэтому она никому и не разрешает себя обнимать.
Герти поморщилась. Вытерла подглазья, где скопилась влага.
— А ты уверена, что Шелли себя не сама? — спросила она.
Джулия опустила глаза.
— Тогда ты не можешь…
— Не смей! — выкрикнул Ларри.
— Лапушка, я просто понять пытаюсь, — успокоила его Герти.
— Нет! — взвизгнул Ларри. — Не смей говорить, что она врет!
— Я не говорю! — возразила Герти. — Ты это сам придумал!
— Джулия! — рявкнул Арло.
Все притихли. Джулия шмыгнула носом. Вздрогнула. Спрятала лицо, чтобы скрыть слезы.
— Ты действительно веришь во всю эту хрень? — осведомился Арло.
Джулия кивнула и заплакала так, как плачут, когда на тебя накричали, не показывая лица.
Герти выглянула в окно, на опустевшую улицу. Скользнула взглядом по разливам нефти, уперлась в дыру. В нефти отражалось солнце: размытая радуга, прижатая силой тяготения к земле, чередование синего, черного и красного.
— Инстинкты тебе говорят: надо верить. А ты считаешь, что это правда, — сказал Арло совсем другим тоном.
Джулия кивнула.
— Мама делала ей больно, когда никого рядом не было. Шелли от меня это скрывала. Держала в тайне, потому что ей казалось, что это стыдно. А потом не выдержала. Мама делалась все злее. Вот она мне и сказала. — Джулия прижала ладони к пояснице, провела ими до лопаток. — Она сама бы не смогла. Туда не дотянешься.
Герти не отводила взгляда от дыры. Чувствовала на глазах слезы. Чувствовала, как внутри ее разрывает на части.
— Рея постоянно держала Шелли с собой рядом, ведь правда? Ни на шаг не отпускала. И Чири меня когда-то держала.
Арло напрягся всем телом и жестко сказал:
— Не будем о Чири.
— Да, — согласилась Герти. — Про Чири никто не хочет слышать… Похоже… похоже, это правда. Рея, кажется, один раз мне что-то такое сказала. Только я не поняла.
Джулия разрыдалась.
— Она была моей подругой. Я ее любила, а теперь ее нет.
— Знаю, — откликнулась Герти.
Джулия подошла к Герти. Та придержала ее на расстоянии. Герти не любила обниматься, особенно в тяжелые моменты. Но Джулия не приняла отказа. Оттолкнула материнские руки, приникла к ее груди. Герти прижала к себе дочь — сердце неслось вскачь, клочковатые мысли разлетались в разные стороны.
— Если бы я знал, — прошептал Арло. Напряжение уступило место безвольности и честности.
— Мы могли ей помочь, — пробормотала Джулия.
— Возможно. Но несчастный случай есть несчастный случай, — произнес Арло. — Она упала. Тут даже ее мама не виновата.
— Она тебя любила, — добавила Герти. — А ты ее.
Лицо Джулии сморщилось, слезы продолжали капать.
— Я ни с кем так не любила говорить, как с ней, когда она не вредничала. Да нам и говорить-то было необязательно. Мы слишком хорошо знали друг друга. И все же она что-то от меня скрывала. Ей было больно. А что, если она очнется там, внизу, совсем одна? И решит, что я ее бросила?
— Ты не виновата, — произнесли все хором, даже Ларри. — Не виновата, — повторили они.
Она обмякла, точно одурманенный ягненок, опустила голову Герти на плечо. Ларри погладил ее по курчавым волосам. Арло подался вперед и своими тощими, покрытыми жуткими татуировками руками обхватил всю семью — попытался замкнуть в круг, но не сумел.
Джулия произнесла очень тихо:
— Я когда вырасту, буду спасать детей. Всех детей.
— Да, — ответили ей, зная, что она говорит серьезно. Знали: когда она вырастет, то станет такой ради Шелли. — Да, обязательно.
В конце Джулия попросила остричь ей волосы совсем коротко, как у Шелли. Так они и сделали, скрепили тридцать сантиметров курчавых прядей резиночками, положили в ящик из-под сигар. Каждый вбил по гвоздю в угол ящика. Потом они приняли душ, нарядились в лучшие свои летние одежды. Не в черное: мать и дочь — в красивые цветастые платья, Арло — в гавайскую рубашку (кровь уже отстирали), Ларри, как всегда, в зеленое. Прикинули, не закопать ли ящик на заднем дворе, но все знали заранее, на чем сойдутся.
Отправились в Стерлинг-парк. Миновали оранжевые столбики, заградительную ленту. Никого из спасателей не было — они теперь по выходным не появлялись. Дыру уже закрыли новой платформой, потолще. Все встали у края на колени. Вытащили шесть скреп, приподняли угол.
Из дыры поднимался сладковатый пар. Они все вместе столкнули ящик вниз. Падал он так долго, что всплеска они не услышали.
Арло прибил скрепы на место. Убедился, что платформа держится прочно. Они пошли домой, на душе полегчало. Джулия сорвала несколько цветков гортензии, обвязала листиком. Герти вытащила из сумочки ручку, написала на своей визитке:
Записку оставили у Шредеров на крыльце. Потом дошли до дома — нужно было немного очухаться.
В ту ночь спали они крепко, без снов, дети в одной постели с родителями, прижавшись друг к другу. Утром пили кофе, ели сладкие хлопья, играли на губной гармошке. Новый день придал им оптимизма. А потом в дверь позвонили. За ней стояла полиция.
Два инспектора, черно-белая полицейская машина припаркована у входа. Герти решила, что эти двое работают в паре, — но кто ж знает, как там у них принято? Оба в штатском, предъявили жетоны. Собственно, даже дали в руки, чтобы Герти и Арло прочитали каждое слово.
Первая — чернокожая в возрасте по имени Дениза Хадсон, второй — помоложе, рыжеволосый азиат, зовут Геннет. У обоих на форменных рубашках проступал пот. Они сообщили Арло и Герти, что просят их проехать в участок. Прямо сейчас.
Улыбкой никто из инспекторов не оделил даже детей.
Именно это стало для Герти первым дурным предзнаменованием, причем самым ошеломительным.