Но после переезда все оказалось не так. Никто не проявил к ней интереса, кроме Реи. В разговорах с соседями она ощущала разделявшую их пропасть — как будто говорила сплошные глупости, а какие именно, никто ей не объяснял. Как и не объяснял, что положено говорить. Они никогда не направляли к ней клиентов, хотя Герти раздавала визитки направо и налево. Никогда не приглашали Арло зайти к ним в офис, поговорить с менеджером про новую копировальную технику, хотя он сказал, что с радостью заглянет, в любое время. Все, кроме Реи, сразу меняли тему, если упоминалось имя Ларри, — можно подумать, она должна его стыдиться. Типа, если у тебя в жизни не все совершенно, закрой рот и молчи об этом, пока не добьешься совершенства, — тогда можешь и похвастаться.
Рея успела доказать, какая она гадина. Охотница похуже Чири, которой Герти — помогай ей Боже — желала смерти. Но здесь, в больнице, времени у нее образовалось хоть отбавляй, по большей части — наедине со своими мыслями. Первым делом она перебрала в голове, как развивались их с Реей отношения, попыталась нащупать приметы предательства. Перебирала так тщательно, что не избежала и размышлений о собственном поведении.
Если честно, тишь, гладь да божья благодать закончились задолго до четвертого июля. Эсэмэски, на которые она не получала ответа, полуулыбки и взмахи рукой вместо того, чтобы остановиться и поболтать, запрет Шелли приходить к ним с ночевкой — человек рассудительный обратил бы на это внимание. Даже на барбекю в честь Дня поминовения, месяцем раньше, Рея разве что притормозила, чтобы сказать ей не просто «добрый день», но и что-то еще, а потом двинулась дальше.
Если Герти действительно дорожила этой дружбой, почему ничего не предпринимала? Почему не позвонила Рее в дверь — можно было даже притащить бутылку красного вина, — не попросила посидеть, поговорить по душам? «Это из-за того вечера у меня на крыльце? — спросил бы нормальный, вменяемый человек вроде тех, которых показывают по телевизору. — Не знаю, что там с тобой происходит, но мне ты всегда можешь довериться, потому что я тебя очень ценю. И ты была права. Я судить не стану» — вот что сказала бы эта нормальная женщина. И ведь она действительно очень ценила Рею. Да и судить бы не стала.
После падения Шелли вменяемая женщина сделала бы для Шредеров макаронную запеканку, а потом стояла бы рядом с Реей, пока та несла вахту у провала. Вменяемая женщина сказала бы: «Я люблю / любила твою дочь. У меня душа болит от ее отсутствия. Вообразить не могу, что чувствуешь ты сама. Чем я могу облегчить твое бремя?»
Почему она ничего этого не сделала? Почему даже подумала об этом только сейчас? Почему, раз уж на то пошло, оставила Джулию в то утро наедине с обезумевшей Шелли Шредер, хотя любая вменяемая мать просто остановила бы машину?
Что с ней не так? Откуда такая полная слепота?
Герти когда-то читала: когда человек начинает слепнуть, он этого не осознает. Мозг заполняет образующиеся пробелы. Ты сидишь за рулем, едешь мимо коров в поле, а видишь лишь зеленую траву. Мозг строит догадки на основании прошлого опыта. Герти пришло в голову, что так же устроена и человеческая душа. Вся в дырках. Ткань кажется целой, на деле это не так, но обычно нам это не мешает. Ведь так у всех. Но вот одна дыра совмещается с другой. В тебя попадают кирпичом, и ты слетаешь с катушек. Твой ребенок падает в провал, и ты превращаешься в Бастинду, Волшебницу Запада.
Может, именно такая искра и проскочила между ней и Реей. Их провалы в слепоту совместились.
Арло, Джулия и Ларри приехали к самому началу времени посещения. В углу потолка захлебывался новостями телевизор, Герти пыталась его выключить, но пультом завладела ее накачанная транквилизаторами соседка.
Герти улыбнулась во весь рот. Успокоительно, как она умела. Но голос ее сорвался.
— Лапочки мои. Как же я рада вас видеть.
Дети медленно подошли к ее кровати. Она похлопала по краю, но садиться они не стали.
— Ладно, давайте так, — сказала Герти, когда они уселись на пол, а Арло — в кресло.
Вид у всех был уставший и задерганный. Они ждали от нее объяснений — что она тогда несла этим своим детским голосом.
— Мне уже лучше, — заверила Герти. — Мне по голове попало. Вот в ней и помутилось.
— Правда? — уточнил Ларри. — Тебе лучше?
А давай ты вернешься домой. Ты мне нужна дома.
— Это психиатрическая клиника, — сказала Джулия. — Сюда не пускают, если не докажешь, что ты близкий родственник.
В хороший день Арло начал бы сыпать шутками, чтобы всех подбодрить: «А что там одного цвета — красно-сине-зеленого? Кто похоронен в могиле Гранта? Что будет, если скрестить курицу со скелетом?» Но сейчас он просто рухнул в кресло, точно шинель без хозяина.
— Джулия, ей уже лучше! — объявил Ларри.
— Ага. Мне гораздо лучше, — подтвердила Герти.
В нормальном случае Джулия стала бы противоречить. Стояла бы на своем, пока Герти не признала бы: да, никто ей не попадал кирпичом по голове. Просто у нее крыша поехала. Мамочка немножко ку-ку. Но что-то сдвинулось у Джулии внутри. Она будто бы лишилась невинности. Поэтому Джулия встала. Медленно, чтобы не напугать, накрыла ладонь Герти своей. Сжала.
— Порядок, — сказала она.
После этого они попытались вести разговор так, будто все как обычно. Дети сообщили, как дома жарко, а еще битум разлился до самого общественного бассейна. Арло сказал, что, пока ее не было, они наводили дома порядок, готовились к ее возвращению.
— Тебе здорово попало за то, что пропускаешь работу? — спросила Герти.
— Нет, — ответил Арло. — Джош Фишкин сказал: вернешься, как сможешь.
— А платить будут?
Арло посмотрел на свои ногти — чистые и подпиленные. Герти обратила внимание, что волосы у детей расчесаны, лица умыты. Стресс не стресс, а быт он не запускает. Но уж такой Арло по природе. Хозяйственный.
— Мое имя просочилось в газеты, так что…
— Как именно просочилось?
— Ну, в том смысле, что я автор той самой песни и что копы меня допрашивали по поводу пропавшей девочки. Без подробностей. Я боялся, что папарацци явятся к нам под дверь, но им хватает того, что они откапывают в Сети, плюс еще разжились фотографией нашего дома с сайта недвижимости.
— Тебя уволили? — прошептала она.
— Временный отпуск. С половинной оплатой.
— Арло, Арло.
— Ага. Нет, тут ничего личного. Хуже другое: мне сказали, наш отдел закрывают. Офисное оборудование плохо продается. Никто же теперь в офисах не работает.
Тихо звучали новости. На экране мелькнуло изображение провала, потом — школьная фотография Шелли, седьмой класс. Эти ее длинные черные волосы, воздушные, как крылья ангела. Раздался голос Реи: «Я просто не понимаю…»
— Меня от нее наизнанку выворачивает, — пожаловалась Герти. — Хуже того. Мне постоянно кажется, что вся улица того и гляди выволочет меня из дома. Измажет смолой, изваляет в перьях.
Дети слушали. А не надо бы им такое. Джулия встала. Взяла Ларри за руку.
— Дашь нам денег на кока-колу? — спросила она.
Арло вручил ей пятерку, сказал не торопиться.
Когда они вышли, Арло выпалил:
— Я думаю, нам не стоит возвращаться на Мейпл-стрит.
— А какие варианты?
— Чири же все живет в той квартирке с двумя спальнями?
— Только через мой труп. Да и через него ни за что.
— Ладно. Я позвонил маме, но она не согласилась. — Жалко.
— Ага. Лечат ее бесплатно, но ей не по средствам… А везти тебя назад на Мейпл-стрит мне совсем не хочется. Нас будут травить. Это ежу понятно. А то, как на тебя это подействовало…
Она покраснела, вспомнив плотную стену мрака.
— Просто я плохо справляюсь с тем, что случается ночью. Да еще и прямо у меня в спальне. Такая особенность. А так я не психическая.
— Знаю. — Арло не протянул к ней руку. И, пожалуй что, был прав. Он, видимо, знал ее лучше, чем она сама. Потому что ей-то хотелось, чтобы муж ее приласкал и утешил, однако она еще не была к этому готова. Потрясение, вызванное кирпичом, пока не сгладилось. Нервы оставались в режиме панике. — Это совершенно понятно, учитывая, что тебе пришлось пережить…
— Да, — подтвердила Герти. — Если бы не ночью и не у нас в спальне…
— Знаю… Я говорил с Бьянки. На нашей улице будет дежурить полицейский. Но только восемь часов в сутки. Остальные шестнадцать мы беззащитны. И я боюсь, может случиться что-то еще.
Герти глубоко вздохнула, чтобы опять не сорваться.
— Почему они так с нами?
— Не знаю.
Она прикрыла мокрые глаза ладонями.
— Мне кажется, они, типа, заняли оборону.
Арло протянул к ней руку. Герти поморщилась. На этом все и застыло: ладонь на постели, тело совсем рядом. Зазор между ними казался раскаленным.
— Я их ненавижу. И желаю им смерти. Каждому, — сообщила Герти.
— Да.
Вернулись дети.
Реклама в телевизоре закончилась, пошел очередной сюжет. Прямой репортаж от провала, где спасатели проводили последние поисковые работы. Они, как могли, расширили туннель, вызвали особо обученную ныряльщицу ростом метр пятьдесят — она сможет протиснуться. «Я надеюсь, что правда откроется, — говорила Рея. — Дочь моя упала, когда спасалась от хищника. Мне известно, что его допрашивала полиция».
Они смотрели, все вчетвером. Худая, испещренная тенями Рея казалась настолько убитой горем, будто ее съедал рак. Говорила она так убедительно, что и сами Уайлды едва не поверили, что на Мейпл-стрит пробрался какой-то чужак. Опасный.
— Это не совпадение. Она это задумала сразу после того, как Шелли упала. Готовит почву. Чтобы обвинили тебя, — прошептала Герти.
На экране появился Арло — он стоял перед домом № 116, рядом с Герти и детьми. Фотографию сделала Рея, сразу после их переезда. Шею Арло обвели красным кругом.
Арло с детьми поискали пульт в кровати у дремлющей соседки, но не нашли. Это не остановить.