— Я никогда тебя не понимал.
— Мы каждый семестр пьем вместе кофе. У тебя была масса времени задать мне главные вопросы. Да, мой отец умер от цирроза, а я только после похорон узнала, что он пил. Делал это тайком. Добавлял в апельсиновый сок. В молоко. В кока-колу. В термос с кофе, который повсюду носил с собой. Никто ничего не знал. У него даже пива в холодильнике не было. Спиртное не держал дома. Все делал украдкой. Но он меня вырастил. Мы все время проводили вместе. Я знаю наизусть всю каноническую научную фантастику, особенно «Черную дыру». У меня диагностировали такую штуку, называется расстройство привязанности. Если бы ты время от времени читал книги, ты бы все понял.
Рея умолкла. Комната зыбилась, как воздух над барбекю в жаркий день. Неужели она произнесла вслух эти страшные вещи? Вроде бы губы ее именно так и поступили. Но не она сама! Не могло такого быть. Она собралась с мыслями, сморгнула зыбь, посмотрела на Аллена — как он отреагирует.
На лице его отразилось удивление. Не ждал он, что Рея поделится с ним сокровенным. Ей вспомнилась презрительность Эйлин Блум много лет назад. Презрительность Герти в тот день, когда Рея попыталась ей исповедаться. Презрительность Шелли, вечно подмечавшей то, чего больше никто не видел. Шелли была единственным, за исключением отца, человеком, с которым Рея смотрела вместе «Черную дыру». Единственным человеком, которому она, со слезами на глазах, объяснила, в чем особый смысл этого фильма.
Аллен покраснел, потому что он был одним из тех воспитанных южан, которые привыкли относиться к женщине с уважением. Слюнтяем, иными словами.
— Мне очень жаль, что на тебя столько навалилось. Я не знал.
— Да ладно. Думаешь, ты сам белый и пушистый? На себя-то посмотри. В жизни не занимался спортом, хотя бы ради того, чтобы порадовать своего папашку-южанина. Старший брат, мамочкин герой, верно? Она, небось, заполняла за тебя все заявления в колледж. И таскалась бы за тобой до конца жизни, если бы ты не женился на Мэри-Джейн. Вот только Мэри-Джейн требует постоянных усилий. Как месячные — изволь растирать ей ноги. Один ребенок на двоих, а она и то не справляется.
Глаза у Аллена увлажнились, будто она дала ему пощечину.
— Это к делу не относится. — В голосе звучала подлинная боль. Она это слышала, и к ней отчасти вернулось трезвомыслие.
— Ой, Аллен… начала она. — Прости меня.
Я не хотела.
— Тебе тут не место, — прервал он ее. — Ты терпеть не можешь свою работу. Вечно показываешь, что умнее всех нас. Наверное, так и есть. Мы не стыкуемся.
— Мне сейчас тяжело. Ты не можешь не знать. Пожалуйста, не увольняй меня. Мне некуда пойти.
— Разговор окончен.
Рея заплакала в голос. Настоящими слезами, а не фальшивыми, чтобы разжалобить соседей. Утерла глаза — руки ее оказались маленькими, прямо как у Шелли. С широким ногтевым ложем, как у Шелли, и от воспоминания сделалось так горько, что захотелось срезать эти ногти под корень.
— Не надо, — произнесла Рея. — Мне без этого места никак.
— Рея… я тебе сочувствую. Всем сердцем. Мы все время думаем о тебе и твоих родных, молимся за вас. Но даже если отбросить все привходящие обстоятельства, ты забываешь, что преподаешь отстающим подросткам, которые даже не научились раскрывать тему в тезисе.
— Я постараюсь. Я все исправлю, — сказала она и стиснула ладони в мольбе. — Это единственное, что у меня осталось. Я не могу сидеть на Мейпл-стрит. Там как в могиле. Там меня преследует дочь. Она повсюду.
— Тебе придется уйти, — ответил он.
Аллен остался сидеть, и она поняла: он имеет в виду, уйти прямо сейчас. Она собрала вещи из своего крошечного кабинетика. Вышла, глаза красные. По-хорошему, это она должна быть его начальницей. И все здесь должны ей в ножки кланяться. Молить об очередном золотом слитке ее мудрости. Она развернулась. Захромала к столу на этом своем бессмысленном ненадежном колене. Плюнула. Плевок попал на исчирканную работу. Работу Спиди.
— Рея! — выкрикнул Аллен в ужасе и негодовании.
Плевок расползся, окрасился красным. Какой безумный поступок. Неприличный, невоспитанный. Она хотела сказать: «Прости. Я виновата. Вернемся к разговору осенью, Аллен, я приду в себя>. Но сказала совсем другое:
— Посмотри, до чего ты меня довел.
А потом — провал в памяти. Она выехала с парковки и отправилась в единственное место, которое у нее еще не отобрали. На Мейпл-стрит.
Мейпл-стрит, 11831 июля, суббота
Среди хаоса в доме № 118 на Мейпл-стрит остался один оазис: до странности безупречная спальня Реи и Фрица, пропахшая дешевыми духами. Всё на своих местах. Ни следа от кофейных кружек на тумбочках, ни лифчика, свисающего с дверной ручки. Герти будто бы заглянула в чистую и безбедную взрослую жизнь, которой, по идее, должна была жить и сама. А может, и в выдумку в стиле Марты Стюарт на тему о том, как должна выглядеть взрослая жизнь.
Оставленного Шелли доказательства нигде не видно.
Скрипнула дверь. Загорелся верхний свет. Прятаться было негде. Герти попалась.
— Элла! — позвала она.
Девочка медленно вошла внутрь. Ей уже, кажется, исполнилось восемь. Не такая уж маленькая. Изумительный возраст, когда бок о бок уживаются мягкие игрушки и тяга к хип-хопу. Когда Дед Мороз еще настоящий, а зубная фея уже нет. На старшую сестру она была совсем не похожа. Кругленькая, широкогрудая. Маленькие карие глазки, тусклые русые волосы. Одета в симпатичное зеленое платье без рукавов, тесноватое в талии.
— Можете мне помочь? — спросила Элла.
Герти обхватила руками живот.
— Как?
Элла вышла. Герти постояла в ярком свете, потом последовала за ней. На цыпочках миновала дверь, за которой спал голый Фрицик, так же спустилась по лестнице. Герти была босиком, девочка — в модных резиновых тапочках. Вслед за ней Герти прошла через кухню, они оказались в примыкавшей к ней комнатушке. С дверью, но размером чуть больше шкафа.
Элла осталась снаружи. Герти заглянула внутрь. Страшный разгром. Пол на несколько сантиметров усыпан обрывками бумаги. Стены изрисованы красным фломастером. «Иди на хрен!» — вырезал кто-то (кухонным ножом? Или тем, которым вскрывают письма?) на деревянном письменном столике. Окон здесь не было.
Кабинет Реи.
— Мы тут зачем? — спросила Герти.
Элла не тронулась с места. Лицо невзрачное, флегматичное. Но Герти поняла, что за этим выражением скрывается совершенно неподдельная ярость. В этом доме все так. Все скрыто. Но истина вырывается из углов.
— Ты расскажешь маме, что меня видела?
Элла вытащила из кармашка ключ, протянула Герти.
— Там в нижнем ящике коробочка. Коробочка Шелли. Покажите мне, пожалуйста, что там внутри.
Ключ есть только у меня. Я его забрала, чтобы позлить сестру. Я часто забирала ее вещи.
Герти подошла ближе. С ее животом за стол уже было не усесться, поэтому стул она отпихнула в сторону. Открыла нижний ящик. Запертая шкатулка. На крышке надпись: «Куб боли».
Герти окатила волна облегчения.
Она вытащила шкатулку, заметила, что под ней лежат какие-то бумаги. Распечатанные газетные вырезки. На верхней значилось: «Для маленькой Джессики трагедия в венгерской кондитерской закончилась аневризмой». Ниже фотография девочки, очень похожей на Шелли. Длинные черные волосы. Светлая кожа и глаза. Высокие скулы. Возраст примерно тот же. Но на вырезке стояла дата: 2000.
Герти указала на вырезку:
— Знаешь, кто это?
Элла качнула головой.
— Шелли?
— Очень на нее похожа, правда?
Элла положила ключ на стол:
— Покажете мне, что внутри?
— Ты точно этого хочешь? — уточнила Герти.
Глаза девочки налились слезами.
— Покажите, пожалуйста.
Герти открыла шкатулку. Получилось не сразу — шкатулка помята, замок внутри перекосило. Пришлось повозиться, чтобы высвободить пружину. Наконец крышка отскочила. Внутри пусто, только набор синих шелковых ленточек для волос и телефон.
— Что это? — спросила Элла.
— Не знаю, — ответила Герти. — Чтобы это выяснить, нужно его зарядить. Я как, могу забрать его к себе домой?
— Шелли моя сестра. Вы же это знаете? Многие не знают, потому что мы совсем не похожи.
— Да, зайка, знаю.
— Если я вам его отдам, покажете, что внутри?
— Обязательно, солнышко.
— Обещаете?
— Да. — Герти закрыла шкатулку, положила телефон в карман. Потом нагнулась к девочке: — Зая, у тебя все в порядке? Ты почему не в лагере?
— Я должна быть здесь, когда она вылезет. Я посмотрела «Баффи» от начала до конца. Все шесть серий каждого сезона. Мы теперь сможем поиграть, как ей хотелось. Я буду Дон, а она Баффи. Потому что я ее сестра. Я ее настоящая сестра, не как Джулия. Джулия ей не настоящая сестра.
— Вот здорово-то будет, зая. А что-нибудь еще Шелли прятала? У нее были секреты?
— Только этот. Знаете, почему она его называла «Кубом боли»? Потому что ей все время было больно. Я на нее ябедничала и делала ей больно. Я больше не буду ябедничать. Когда она вылезет.
— Конечно. Ты будешь самой лучшей сестрой на свете. А на меня наябедничаешь, что я тут была?
Элла покачала головой. Такая спокойная. Такая странная. Взрослая, только в миниатюре.
— Шелли бы это не понравилось. А вы знаете, что она хотела жить у вас?
Герти прижала шкатулочку к груди, голос сел.
— А было бы здорово, — сказала она, и тут у кухонного окна мелькнула машина. Машина Реи.
Хемпстедское шоссе31 июля, суббота
Картинка у Реи перед глазами дробилась. Сердце так стучало, что пульс отдавался в зрачках. Вокруг что-то мелькало, как в заключительных кадрах «Черной дыры». Она сейчас потеряет сознание. Рея съехала на обочину.
Что-то она натворила. Что-то плохое.
Плевок. Как мерзко. Как низко. Да, что-то еще.
Она заговорила об отце. Аллен вообще не имеет права знать об этом святом человеке! Она, кажется, сказала, что из-за отца с ней что-то не так. Что она ущербна. А она не ущербна! Она — совершенный отпрыск совершенного семейства!