— Дудки, — сказал Михаил, — я хочу быть рядом с Натэллочкой.
— Ладно, черт с тобой. Давайте только начинать, — уже просительно проговорил Светик.
— Так вези, чего стал? — под хихиканье девчонок, величественно заявил Михаил.
Светик, скрипнув зубами, отправился в дальний конец поля. Алка неохотно поплелась за ним. Так же не торопясь, она отправилась обратно с груженой волокушей и исчезла. Светик успел сделать и выкурить самокрутку, Алки все не было. С ожесточением растоптав окурок, он решительно направился к подводе, где мельтешили фигурки подчиненных. Когда Светик подошел вплотную, то увидел, что коллектив играет в жмурки. Мишка с завязанными глазами, смешно оттопырив зад, пытался поймать девушек. Те повизгивали, но в руки не давались.
— Это нечестно, — ныл Михаил.
Доведенный до белого каления, Светик тихо подкрался и что было силы пнул Михаила. Тот кубарем плюхнулся в так и не разгруженную волокушу.
— Он, девочки! Разве так можно? Шутки шутками... — тут он наконец сдернул повязку и увидел Светика.
— Бить будешь? — мгновенно оценив ситуацию, спросил Михаил.
— Буду, — тихо, но твердо ответил Светик.
— Это непедагогично! — все еще лежа на сене, пытался полемизировать Мишка.
— Ничего. Макаренко, когда надо, морду бил.
— Уж и пошутить нельзя, — заныл Михаил, снова валясь в сено от тычка в шею.
— Мальчики, не деритесь, — запротестовала Натэллочка.
— А вас вожжами по одному месту, — свирепо повернулся Светик. — Последний раз спрашиваю — будете работать?
— Будем, будем! — на этот раз единодушно заявили члены коллектива.
Михаил, сосланный в наказание грузить волокуши, начал неожиданно стараться и даже покрикивать на Алку. Наконец стог поднялся до уровня человеческого роста, и Светик галантно подсадил Натэллочку наверх. Та тут же провалилась по пояс.
— Как же я пирог буду делать? — плаксиво заявила она.
Пришлось Светику самому карабкаться наверх и уминать сено, пока по нему не стало возможным ходить. Натэллочка, осторожно порхая по поверхности, явно не представляла азов геометрии. Вместо четырехугольника она упрямо пыталась сделать круг.
После плотного обеда всех разморило. Решили часочек отдохнуть. Проснулись, когда солнце пошло к закату. Светик снова расшумелся и расшевелил коллектив. На их счастье, сена оставалось уже мало, и когда подъехал Кузьмич, они разгружали последнюю волокушу.
— Гляди-ко, работают! — с веселым изумлением сказал он. Поглядев на стог, Кузьмич лишь причмокнул и грубо сказал Натэллочке:
— А ну слазь, кикимора!
— Правда, изящно получилось? — не обидевшись, сказала Натэллочка, съезжая со стога.
Кузьмич, ловко опершись на плечо Светика, влез на стог, несколькими мастерскими движениями вил оформил вершину, спрыгнул, с удовлетворением осмотрел свою работу и заметил:
— Тринадцать центнеров.
Когда вернулись, на вопросы Стаса, кто как работал, Светик ответил дипломатично:
— Все трудились нормально.
— И Мишка? — недоверчиво спросил Стас.
— И Мишка, — не моргнув глазом, твердо сказал Светик.
В нем явно обнаруживался талант руководителя.
Ночью пошел дождь. Не переставал он и утром. Всем настолько надоела жара, что ему были рады. Ребята выскочили в плавках под теплые струи, гикая и гоняясь друг за другом по лужам.
— Чему радуетесь? — возмущенно сказала агроном, увидевшая эту сцену. — Дождь нам может всю уборку остановить.
Она смотрела с таким укором, будто это ребята взяли и вызвали дождь. Только к обеду налетевший ветер разогнал тучи, и землю согрело яркое, будто умытое, солнце.
Машины привозили зерно влажным, поэтому каждую кучу пропускали через «зернопуль» по нескольку раз. Только поздним вечером агроном, еще раз пощупав зерно, сказала с некоторым сомнением:
— Пожалуй, хватит. Вроде бы влажность в норме.
Утомленные бешеным темпом работы, ребята неохотно поужинали и завалились спать. Ночью Стас почувствовал, что кто-то дергает его за ногу.
— Кто это? — не понял он спросонья.
Луч фонарика осветил лицо агронома.
— Беда, командир. Зерно горит!
— Синим пламенем? — пробурчал Стас.
— Я понимаю, что вы устали. Но если до утра оставить, один навоз вместо зерна будет. Хотя бы два-три человека.
Голос ее был плачуще-заискивающим.
Стас стиснул зубы и толканул в плечо рядом лежащего Ромку.
— А? Что? — громко спросил тот, усаживаясь на нарах.
Зашевелились и остальные.
— Что случилось? — послышались сонные голоса.
— Зерно спасать надо! — громко сказал Стас.
Энтузиазма, однако, никто не проявлял. Лучом фонаря агроном осветила одни, затем противоположные нары. Вроде бы все спали.
— Добровольцев что-то негусто, — с юмором резюмировал окончательно проснувшийся Ромка и стал натягивать брюки.
— Что ж, пойдем вдвоем, — вздохнул Стас.
На крыльце ждала агроном. Увидев, что их всего двое, покачал головой:
— Маловато!
Они пошли к току и вдруг услышали, что кто-то за ними бежит.
— Светик? — не смог скрыть изумления Стас.
— Чего же не разбудили? — обидчиво сказал он. — Думали, откажусь?
— Если честно, то да! — ответил Стас.
— Как вы ушли, такой крик поднялся!
— Чего?
— Старшекурсники поругались между собой! Василий говорит: нехорошо, что одни «салажата» пошли. Женька говорит, пусть идут — молодым везде у нас дорога. Потом что-то насчет закалки духа и про разведку. Постановили: вы будете днем отсыпаться, а остальным надо вкалывать. Тут я встал и пошел. У них, по-моему, даже дыханье сперло.
— Да, удивил.
Ночь выдалась ясная. Вызвездило. Взошла широколицая луна. Под навесом серебрилась огромная куча зерна.
— Ну и где горит? — недовольно спросил Стас, не увидев ни дыма, ни огня.
— А ты сунь руку, — ответила агрономша.
— Оно же горячее! — мгновенно выдернув руку из кучи, воскликнул под общий смех Стас.
— То-то и оно. Поэтому медлить нельзя. По крайней мере, надо раза три через «зернопуль» пропустить.
Агрономша ушла, пообещав прийти часика через два. Ребята взялись за работу. Сначала мышцы болели, движения были скованными, неуклюжими. Потом постепенно разогрелись, поймали тот спокойный непрерывный ритм, который обеспечивал работу машины.
Когда наконец вся куча переместилась на противоположный конец тока, перетащили «зернопуль» и сели перекурить.
— Вот ты какой, оказывается! — философски изрек Стас, обращаясь к Светику.
— Какой? — серьезно ответил тот.
— Я вот два года тебя знаю, вроде такой раздражительный, некоммуникабельный, что ли. А вот сегодня, пожалуйста, вдруг встал и пошел.
— Что ж, я всем улыбаться должен? — начал злиться Светик.
Чтобы погасить начинающийся конфликт, Ромка сказал:
— Насчет коммуникабельности — это ты в самую точку. Он как ляпнет что-нибудь преподавателю, а потом страдает сам, а то и вся группа. Как мы с ним сдавали историографию, знаешь? Цирк!
— Ну, ну расскажи, — заинтересовался Стас.
— В начале учебного года опоздали мы с ним на первую лекцию. Как раз по историографии. Звонок. Выходит из аудитории профессор Веселов. Видит, что мы стоим, и здоровается с некоторой ехидцей во взгляде. Я отвечаю, а Светик посмотрел на него подозрительно и отвернулся.
— Откуда я знал, что это профессор? — пробурчал Светик. — Думал, так — просто мужик посторонний. Тем более без галстука...
— А Веселов решил поинтересоваться, что это за невежа. И у девчонок спросил, кто, мол, вон тот молодой человек. Поскольку мы рядом стояли, девчата решили, что он про меня спрашивает. Говорят, это наш староста, по фамилии Бессонов. На следующую лекцию мы опять, как на грех, не попали, на выставку Рериха ходили. Веселов осмотрел аудиторию и грустно так говорит:
— А Бессонов опять прогуливает. И ведь общественник, староста. Я с ним в прошлый раз поздоровался, так он на меня как на шпиона поглядел и отвернулся.
Приходим мы в институт, а девчонки эту историю наперебой нам рассказывают. Я сначала ничего понять не мог, а потом дошло — это он нас со Светиком перепутал. Пришли мы на его следующую лекцию, как обычно сидим рядом, а Веселов комментирует:
— А вот и товарищ Бессонов наконец нас осчастливил своим присутствием.
Естественно, все страшно веселятся. Что делать? Развеять это заблуждение? Вроде не по-товарищески. На Светика удар придется. Ну, и решили помалкивать. А профессор до конца года, как только мы отсутствуем, констатирует, дескать, опять Бессонова нет.
Подошел экзамен. Заходим мы со Светиком в аудиторию. Веселов аж просиял.
— Наконец, — говорит, обращаясь к Светику, — мы с вами, товарищ, Бессонов, по душам поговорим. Выясним, за что вы на меня, как на шпиона иностранной разведки, смотрели.
Тут я и говорю:
— Извините, товарищ профессор, но Бессонов — это я.
И староста — тоже я.
Профессор глазам своим не верит. Зачетки стал смотреть.
— Так вы не Бессонов? — спрашивает Светика.
— Ист, я Анохин, — обиженно говорит Светик.
Профессор растерялся. На меня-то он совсем не обращал внимания, бываю я на лекциях или нет. Все Светика высматривал. Поскучнел.
— Давайте, — говорит, — отвечайте, Бессонов настоящий.
Я отбарабанил, потому что к этому экзамену, как ни к какому другому, готовился. Ни одного вопроса он мне не задал, поставил пятерку и отпустил. Через пять минут выходит Светик. Мы все к нему:
— Прогнал?
Светик гордо на нас посматривает:
— Он, наоборот, очень радовался моему ответу. Даже как-то неудобно стало. Я ему начал говорить, что восстание декабристов было в декабре 1825 года, так он чуть ли не руку жмет.
— Правильно, — говорит, — молодец! Феноменальная память.
— Может, издевался?
— Я и сам так подумал. А он берет зачетку и ставит «хор». И на прощание добавляет:
— У вас, безусловно, способности к аналитическому мышлению.
— Вот так мы чуть не погибли только из-за того, что Светик не захотел поздороваться, — закончил свой рассказ Ромка.