— Ты чего? — удивился Петров. — Какая тебя муха укусила?
— Чалова ее фамилия, — не поворачиваясь, процедил сквозь зубы Бессонов.
— Чалова? — не понял Аркадий.
— Да, Чалова. Целый час меня сегодня воспитывала за капустник. Спасибо, говорит, Петрову. Он один бдительный оказался...
— Что ты мелешь! — поразился Аркадий.
— Ну как же, просигнализировал, — грубо сказал Роман. — Раньше, знаешь, как это называлось? Донос.
— Я ничего не говорил! — возмутился Петров. — Просто мы вчера вместе дежурили — она в парткоме, а я в комитете. Скучно, вот я и зашел к ней потрепаться...
— Вот и дотрепался, — бросил реплику молчавший до того Немов.
— Да нет! Просто я рассказал, как у нас весело было. Ну, и про капустник, конечно. Она очень заинтересовалась. Просила подробно передать. Так я прямо в лицах изобразил...
— На наши бедные головы, — вздохнул Немов.
— Точно так было? — недоверчиво спросил Роман.
— Точно! Можешь у нее спросить.
— Нет. С ней разговаривать — уволь! — отрицательно покачал головой Роман. — Уже сыт по горло!
— Ребята, вы не обижайтесь, — взмолился Аркадий.
— Болтун, — вздохнул Роман, в душе прощая Петрова.
Утром в тот день, когда должно было состояться собрание партхозактива, в редакцию пришел Угаров. Гася невольное смущение сотрудников, он нежно обнял левой рукой за плечи тщедушного Василия Федоровича, подавая правую остальным для рукопожатия.
— Ну как ты, старый? — спросил шутливо-грубовато Борис Алексеевич ответственного секретаря.
— Кручусь, Боренька, кручусь! — усмехнулся Демьянов.
— Все «Памир» садишь?
— Дело привычки...
Роман не удивился этим нежностям. Долгими зимними вечерами они часто оставались с Демьяновым вдвоем, и старик любил рассказывать разные редакционные байки. Особенно часто он говорил об Угарове, составлявшем предмет его гордости.
...Молодого демобилизованного офицера привела на завод... любовь. Случайно он оказался в этом городе, случайно во время киносеанса познакомился с девушкой и влюбился с первого взгляда. Решительности уже в то время Угарову было не занимать. На следующий же день он пришел на станкостроительный завод, где работала девушка. В отделе кадров сказали, что требуются кузнецы, и Борис, не задумываясь, пошел подручным в кузнечный цех, благо что физической силой природа не обидела.
Уже через год имя ударника Угарова гремело на весь завод. Тогда-то и познакомился с ним Демьянов, пришедший описать передовой опыт. Оказалось, что Борис придумал приспособление, позволяющее делать поковку одновременно десяти деталей.
Прославленный стахановец пришел свататься к любимой девушке, но ее родители, мещане с университетским образованием, высокомерно заявили, что кузнец не ровня их дочери. Борис стиснул зубы, по промолчал. Через три года он с отличием окончил техникум и поступил в институт. Был выдвинут начальником смены цеха, а Демьянов предложил в парткоме его кандидатуру на редактора многотиражки. Выбор был не случаен — Угаров являлся активным рабкором и редактором лучшей стенной газеты. Время показало, что Демьянов не ошибся. При Угарове газета стала авторитетной и любимой читателями. Кстати, к тому времени настойчивость Бориса победила: влюбленные поженились.
По окончании института Угаров стал начальником крупнейшего сборочного цеха, затем был избран секретарем парткома и вот уже пять лет — директор завода.
— Вот так, — любил говорить Василий Федорович, назидательно подняв палец, — за пятнадцать лет от кузнеца до директора крупнейшего завода!
Он, не скрывая, гордился своим воспитанником. Вот и сейчас, не пытаясь освободиться из богатырских объятий высокого, по-прежнему черноволосого человека с прямыми, будто вырубленными чертами по-мужски красивого лица, он растроганно говорил:
— Ах, Боренька! Забывать стал редакцию.
— Ну что ты, Василий Федорович! — улыбнулся Угаров. — Ведь вы мои первые помощники. Очень хорошо, что загодя, не дожидаясь актива, начали разговор о предстоящей реконструкции. Хотя, честно, статья Пимена об универсальных приспособлениях мне показалась спорной...
— Мы конструкторам и технологам показывали, — вспыхнул Демьянов. — Одобряют.
— Да? — бросил короткий взгляд на него Угаров. — Ну что ж, проверим экспериментально. Я, знаете, зачем к вам зашел? Чтоб вы мой доклад пробежали с точки зрения стилистики. Знаете, ум хорошо, а три лучше. Выступление ответственное. По секрету скажу, министра ждем. Крутил я, крутил. Хочется как-то поярче сказать, а получается самый плохой газетный штамп, вот вроде такой фразы: «На финише второго года пятилетки наш заводской форум должен определить рубежи грандиозных преобразований...», ну и так далее.
— «Форум»! — фыркнул Василий Федорович. — Действительно, высоким штилем сказано!
— Вот, вот, — сказал Угаров. — Ну, скажи, пожалуйста, почему так получается? В обычной беседе все мы говорим, как нормальные люди, а на трибуне черт те чего несем?
— Это ведь тоже искусство, — покачал головой Василий Федорович. — Облечь даже сложный материал в доходчивые слова. Ну, и как ты все-таки начал?
— Просто. «Товарищи. Как вы все хорошо знаете, наш завод реконструировался дважды. Первый раз в начале тридцатых годов, когда была поставлена задача освободиться от иностранной зависимости. И надо сказать, что коллектив с честью справился с этим заданием, за короткий! срок было налажено производство отечественного инструмента и сложных узлов, поставляемых ранее из Америки. Второй раз завод реконструировался после войны, когда мы вновь перешли на мирное производство.
Сейчас мы стоим на пороге новой, третьей реконструкции. Это является жизненной необходимостью. Наш завод призван обеспечивать технический прогресс в ряде отраслей машиностроения. Сегодня эту задачу решить невозможно, если мы не добьемся, чтобы наше с вами производство было высокопроизводительным и высококачественным, начисто исключающим ручной труд...»
— По-моему, хорошо, — одобрил Василий Федорович. — Так и начинай. Впрочем, чего мы здесь стоим. Пошли в мой кабинет, я быстренько пробегу, может, что по-стариковски и поправлю.
Через час Угаров показался вновь на пороге кабинета ответственного секретаря, держа в руке доклад, свернутый в трубочку.
— Да, пощипал меня отец Василий! — сказал он громко, окидывая сотрудников смеющимися глазами. Неожиданно его взгляд остановился на Бессонове. — Новенький? Как звать?
— Романом, — смущенно ответил тот.
— Давно у нас?
— Скоро полгода.
— Какие вопросы освещаешь?
— В основном комсомольскую жизнь.
Угаров кивнул.
— Ясно. Ну и как наш комсомол?
Роман осмелел:
— Комсомольцы тоже решили участвовать в реконструкции, будут шефствовать над внедрением НОТ.
Угаров кивнул головой:
— Разумов мне рассказывал. Инициатива добрая, но, если честно, сомнение меня берет. По-моему, комсомольцам нужно больше воспитанием заниматься, культурой, спортом, а то все пример с больших берут — технический прогресс, НОТ. Не согласен?
— Думаете, не справимся? — уже завелся Роман.
Угаров пожал плечами:
— Уж больно вы за все горячо и легко беретесь, а до конца редко доводите. Впрочем, время покажет.
Директор повернулся к редактору:
— Ты, Коля, что-то хотел сказать?
— Борис Алексеевич, видите, в какой тесноте сидим?
— Знаю, знаю. Терпите, ребятки. Вот новый инженерный корпус построим, тогда любые хоромы дам. Ну, бывайте до вечера!
...В фойе Дома культуры было уже людно. То и дело раскланиваясь со знакомыми, Самсонов провел работников своей редакции к стендам.
— Вот видите эскизы? — сказал с гордостью редактор. — Так будет выглядеть наша литейка. Это новый сборочный. А вот макет будущего стадиона. Красавец! На двадцать пять тысяч мест размахнулись.
— Не многовато ли? — покачал головой Василий Федорович. — На заводе куда меньше работает...
— А ты с семьями посчитай. Как раз будет! — горячо заспорил Самсонов.
Прозвенел звонок, приглашая всех в зал.
Доклад Угарова собравшиеся слушали очень внимательно. Он часто отрывался от бумаг, увлеченный той или иной проблемой, начинал говорить «от себя» — живо и интересно.
В тон докладу были и выступления — продуманные, дельные. Горячо, хоть и сбивчиво, говорил Холодковский о будущем сборочном конвейере. Толковые предложения о внедрении НОТ внес Немов. Резко критиковал проект здания литейки Крутов-старший.
— Все перекрытия и опоры запроектированы с многократным превышением прочности. К чему такие излишества? — возмутился он. — Здание должно быть легким, воздушным.
— Проектировали, исходя из возможностей нашего городского комбината железобетонных изделий, — бросил реплику из зала главный металлург.
— Я думаю, что Крутов прав, — неожиданно вмешался сидевший в президиуме секретарь горкома, высокий человек с пышной шевелюрой. — ЖБК беру на себя. Думаю, что они сумеют сделать более легкие опоры.
Он поднялся из-за стола, откидывая прядь волос назад:
— Раз уж я начал, разрешите еще одно предложение внести?
— Конечно, конечно! — послышалось из зала.
Я по поводу стадиона. Проект великолепный, сделан с размахом. Но, позвольте спросить, сколько времени вы собираетесь его строить? Пять лет, а то и десять?
— Может быть, и меньше, — неуверенно ответил Угаров.
— Не поверю. Вы же отлично знаете, как культурные объекты строятся. Пока производственные объекты не сдадите, руки до стадиона не дойдут. Точно?
— Пожалуй, — согласился Угаров, шутливо почесав в затылке. — Так помечтать-то ведь хочется...
— А я предлагаю этот стадион за год построить, — напористо сказал секретарь.
— За год? — на этот раз не поверил сидевший рядом с Угаровым заместитель министра.
— За год, — подтвердил секретарь. — Для этого надо привлечь на паях все предприятия города.
— Так они потом будут хозяйничать, как у себя дома, — заупрямился директор.