Им открыла Валентина, вся в слезах.
— Что, не помирились? — коротко спросила Лада.
Та даже не смогла ответить, только махнула в сторону кухни.
На кухне стоял верстак, за которым Андрей обычно занимается резьбой по дереву. Он и сейчас сидел за верстаком и с задумчивым видом тесал маленьким острым топориком какую-то заготовку, постепенно превращая ее в лучины.
— Ты чего делаешь? — удивленно спросила его Лада.
— Вот полюбуйтесь, люди добрые! — слезливо выкрикнула Валентина, выглядывая из-за плеча Романа.
— Уйди! — бросил Андрей.
— Семьдесят пять рублей на помойку! — опять выкрикнула Валентина.
— Какие семьдесят пять рублей? — не понял Роман.
— Ну да! — так же слезливо выкрикнула Валентина. — Это ведь он маску изничтожил. А уже покупатель есть...
— Уйди! — так же монотонно сказал Андрей.
— Лада, — решительно заявил Роман, — убери ее в комнату, а я поговорю. Тут надо разобраться.
Он подсел к верстаку, Андрей аккуратно смахнул последние стружки в стоявшую рядом корзину, потом встал и направился к холодильнику.
— Выпьем? — спросил он, доставая початую бутылку водки.
— Давай, — согласился Роман.
Андрей кивнул, вытащил из буфета две рюмки, поколебался и спросил:
— А Лада?
— Потом, — сказал Роман. — Давай излагай.
Они молча выпили, Андрей сморщился, понюхал кусочек хлеба и, наконец, начал:
— Все Колька Симаков, сволочь. Подкатывается тут однажды. Приносит маску шамана. Кто-то ему с Севера привез. «Можешь, — говорит, — такую сварганить?» Посмотрел я — хорошо сделано. Понравилось. «Что ж, — говорю, — могу, и даже лучше». — «Ну, сделай». Достал я липовую доску большую, вырезал. Да еще трубку этому шаману присобачил. Страшен, как смерть. Моя благоверная даже испугалась. «Убери, — говорит, — эту гадость». А Колька и скажи ей: «Эта гадость, между прочим, сейчас в страшной моде. За нее запросто семьдесят пять рублей дадут. Ты сколько ее делал?» «Дня три», — отвечаю. «Вот видишь, двадцать пять рублей за вечер. А за месяц семьсот пятьдесят рублей. Чуешь?»
Роман даже присвистнул.
— Побольше, чем министр получает!
— Вот, вот. Скажу честно, поддался я на это дело. Правда, Симакову говорю: нет у меня заготовок, да и покупателей где я искать буду? Отродясь торговлей не занимался. А Колька, змей, смеется. «Ты, — говорит, — главное, талант свой проявляй, об остальном не беспокойся». Как я теперь понимаю, у него тоже свой интерес имелся. Не меньше, видать, чем по сотне их загонял...
— По полторы, — раздался из комнаты всхлипывающий Валин голос.
Видно, что женщины внимательно слушали Андрееву исповедь.
— А ты почем знаешь? — недобро покосился в сторону комнаты Андрей.
— Сказывали...
— «Сказывали», — передразнил жену Андрей и снова взялся за бутылку. — Еще по одной?
Роман прикрыл ладонью рюмку:
— Потом. Давай рассказывай.
Андрей вздохнул.
— Потом так потом. Ну, короче, взялся я за это дело. Так наловчился, что за пару дней маску лепил. Штук десять сделал и чувствую: аж тошнит меня от этих шаманов. Думаю, нет, так дело не пойдет. Пора завязывать, иначе свихнешься. А тут эта...
Андрей опять покосился на дверь, ведущую в комнату, и оттуда послышались всхлипывания.
— Вот, слышишь? Деньги бабе в голову ударили. Она уже не мужа видит, а одни двадцатипятирублевки.
— Что ты мелешь? — запричитала Валентина. — И не думала вовсе...
— Говорю ей, мочи нет, — не обращая внимания на реплику, продолжал Андрей. — Друзей не вижу, просто в домино с ребятами поиграть и то некогда. Так, веришь, до чего додумалась? Бутылку в холодильнике держит. Только я за кепку, она сразу мне стопарик. «На, Андрюшенька, выпей, только не ходи, делом занимайся».
— И неправда! — взвизгнула Валентина.
— Правда, мать, правда! — соизволил ответить Андрей. — Все, говорю, кончать надо. А она: «Ну еще парочку. Детишкам пальто справить». Тьфу!
В кухню влетела Валентина, за ней Лада.
— Неужто я не понимаю! — горячо заговорила Валентина. — Что я тебе, враг, что ли? Так зачем же почти готовую изничтожил? Семьдесят пять рублей.
— Опять за свое? — взъярился Андрей. — А завтра снова...
— Ни, ни! — испуганно сказала Валентина.
— Суду все ясно! — усмехнулся Роман. — Пали вы, ребята, жертвой вещизма.
— Чего, чего жертвой? — испугалась Валя.
— Проклятое наследие прошлого, — продолжал шутить Роман. — Деньги, они засасывают.
— Вот и я говорю! — обрадованно заявил Андрей. — Ни одной вещи на продажу не буду больше делать. И сад загоню! Горбатишься, горбатишься, а кому это нужно? Так и жизнь пройдет, а, Валюха?
Та испуганно молчала.
— Правильно, — одобрил Роман. — Плюньте на это все. Лучше возьмите турпутевки на теплоход — и по Волге. Встряхнитесь.
Когда шли обратно, Роман крепко обнял Ладу за плечи и сказал ей:
— Пообещай, что такой не будешь.
— Какой такой?
— Жадной.
— Ну что ты! — она даже отодвинулась.
— Вот получим комнату, купим только самое необходимое...
— Необходимое? — переспросила Лада. — А что, по-твоему, необходимое?
— Ну, кровать, — неуверенно сказал Роман, — стулья...
— Холодильник надо? — спросила его Лада.
— Не знаю.
— Не погреб же копать? Телевизор надо?
Роман поморщился:
— Зачем?
— А магнитофон ты хотел?
Он сразу загорячился:
— Как ты не понимаешь! Магнитофон — вещь необходимая.
— Вот, вот. Шкаф надо? Буфет надо?
Роман почесал в затылке.
— Черт его знает, что это получается. Все надо, надо... И все-таки поклянись, что вещи для нас не будут главными.
— Клянусь!
Общежитие молодых специалистов заканчивало свое «житие». Аркадий еще раньше перебрался к Людмиле, хотя с законным браком пока не спешил, теперь настал черед и остальных. Немов получил комнату в доме гостиничного типа — по пять хозяев в квартире; Бессонову, как семейному, завком выделил площадь побольше в старой квартире с одной соседкой, с которой Лада успела тут же подружиться.
Евгений и Роман сели перед расставанием на пружины голых коек (расторопная комендантша благоразумно заранее убрала постельные принадлежности) и с легкой грустью посмотрели друг на друга. В проходе стояли два потертых чемодана, бывшие ветеранами еще в студенческую пору, да в углу валялись вдрызг растоптанные Ромкины мокасины.
Больше года они прожили рядом, бок о бок, и не замечали перемен, происходящих в них обоих за это время. А перемены были. Особенно в Немове. Став начальником ОНОТИУ (так красиво, почти как боевой клич Тарзана, назывался его отдел), Евгений тщательнее следил за своей одеждой, во всяком случае, не ходил, как бывало раньше, в разного цвета носках, был всегда при галстуке и даже причесан. На носу очки в импортной оправе, привезенной Романом из Болгарии. Даже с другом он часто говорил с начальственной определенностью. Скажем, озабоченно взглянув на дождь за окном, скажет:
— Трудная уборка будет!
— Милый мой, — изумленно восклицает Роман, — тебе-то что за дело?
— А как же? Рабочую силу посылать надо на уборку. От погоды зависит — сколько. А кто должен решать? Я.
Впрочем, все так же обуреваем идеями. Начальников цехов прогоняет. Петр Крутов пожаловался: «У вас, — говорит, — есть кураторы в отделе, вот с ними и беседуйте. Но сможете решить вопрос, тогда ко мне милости прошу. Нечего через голову прыгать».
Сотрудники — народ сложный. Как сказал Немов, дамы, и все с трудной судьбой; половина замуж выходит, а вторая половина уже разводится. Поэтому главные усилия Евгений «кладет» на сплочение коллектива. Знает день рождения каждой сотрудницы, — утром открытка, цветы, конфеты, вечером коллективно выпиваемая бутылка шампанского.
— Старик, тебя привлекут за организацию пьянки, — сказал ему как-то Роман.
— Женский коллектив, не опасно, — парировал Немов.
— А как насчет твоей идеи?
— Какой?
— Что людям надо платить за работу?
Евгений как-то странно усмехнулся.
— Что, не так просто?
— В общем-то, да! Со стороны, как говорится, все легко. Но за главное я борюсь — должны быть везде технически обоснованные нормы выработки. Но это действительно ой как сложно. Представь себе, мы делаем «фотографию» дня станочника. По нашим подсчетам, он должен делать сто деталей. Я об этом сообщаю начальнику цеха. А он мне отвечает, что в прошлом году сократили единицу кладовщика, значит, станочник сам должен топать за заготовками. Меньше стало и наладчиков. Поэтому станочник, чтоб не ждать, сам переналаживает. Времени у него больше уходит, да и качество, соответственно, хуже может быть.
— Так ты же начальник! Прибавь кладовщиков и наладчиков!
— Они же повременщики! — почти простонал Немов. — Понимаешь? Им-то как раз платят только за выход на работу, а не за саму работу. В этом-то вся и сложность.
— Так, — понял Роман. — Ну, а нельзя их тоже как-то к сдельщине приобщить?
— Ага, — обрадовался Немов. — Наконец-то начал понимать. Я как раз этой проблемой сейчас и занимаюсь. Есть еще одна проблема, но она, как говорится, от меня не зависит.
— Какая?
— Представь себе, что я добьюсь технически обоснованных норм и начну платить людям за заработанное. Сделал вдвое — больше и получи. У меня половина лишних рабочих будет.
— Сократи лишних!
— Правильно. Сокращу. А через год министерство, знаешь, что сделает? Сократит мне соответственно фонд зарплаты. А это значит, что людям я уже не смогу платить за перевыполнение.
— Не может быть! — поразился Роман.
— Увы! Сам не верил, — вздохнул Немов. — Но тут недавно у нас совещание зональное было. И выступил один начальник ОНОТИУ. А предприятие, между прочим, самое передовое. Первым на щекинский метод перешло. И заместитель министра ничего членораздельного сказать не смог по этому поводу. Вот так-то!
И неожиданно лицо Немова стало вдруг старым-старым.
Немов тоже смотрел на Романа и тоже думал о друге.