Речь почему-то зашла о том, как мне живется в одной комнате с Лоуренсом. И я неожиданно для себя проболтался, что когда-то хотел занять комнату Техого.
Его улыбающееся лицо застыло, как маска. Я немедленно принялся оправдываться:
— Никаких проблем. Я раздумал. Больше не хочу в ней жить.
— Вы хотите мою комнату?
— Нет, нет. Теперь меня все устраивает. Я один раз спросил у доктора Нгемы, но на том все и кончилось. Никаких проблем. Я всем доволен.
Рэймонд что-то сказал Техого, и оба расхохотались. Рэймонд обратился ко мне:
— Вы хотите его комнату? Вы ждите.
— Нет, нет, я вам уже сказал, мне не нужна его комната.
— Один месяц, два месяц, — сказал Рэймонд. — Вы ждите.
— Вы не поняли… — Но тут до меня дошел смысл сказанного: — А что будет через два месяца?
— У него будет новая работа, — сказал Рэймонд.
— Серьезно?
— Новая работа, — подтвердил Техого. — Хорошая работа.
— Что за работа? — спросил я. — Вы можете мне сказать. Я умею хранить секреты.
— Работа хорошая, но плохая, — сказал Рэймонд. — Такая хорошая-плохая работа.
Техого дружески потрепал меня по плечу:
— Не волнуйтесь. Живите здесь. Берите мою комнату. Потом я приду и отрублю вам голову.
Оба вновь затряслись от хохота. Затем заговорили между собой, перегибаясь через меня, в более серьезном тоне.
— Это разговор-шутка, — сказал Рэймонд.
— Нет никакой работы, — заверил меня Техого. — Все только разговор-шутка.
Не успел я отреагировать, как перед нами возник встревоженный Лоуренс:
— Фрэнк, что-то меня эта музыка смущает. Как вам она, нормально?
— Не волнуйтесь вы так из-за музыки.
Тут вмешался Техого.
— Эта музыка плохая, — сурово объявил он. — У меня есть хорошая. Ждите. Две минуты. Сейчас приду.
И он пошел к себе. В его отсутствие Рэймонд, наваливаясь на меня, нашептывал мне на ухо что-то о девушке Лоуренса. Что именно, мне никак не удавалось расслышать, но тон был добродушный, вкрадчивый, — по-видимому, какие-то остроумные замечания.
Тут вернулся Техого с целой горой кассет без коробок и немедленно уронил их на пол. Ритм изменился — стал более быстрым, энергичным, бездумным. Поразительно, но танцевать пошли все. Все, кроме Лоуренса. Сидя на моей кровати, он смотрел на нас с озадаченным, скорбным видом. Я поманил его, но он покачал головой.
Я сам себе дивился. Последний раз я танцевал, вероятно, на собственной свадьбе. А тут обнаружил, что прыгаю и машу руками в паре с самым неожиданным для меня партнером — Техого. Я едва узнавал в нем того зажатого, сутулого парня, который не столько ходил, сколько волок с места на место свои кости. Техого отлично владел своим телом. Оказался гибким и вертким, но самое удивительное — он был весел. Его ухмыляющееся, потное лицо казалось мне безумным, пока я не увидел в нем, как в зеркале, свое собственное.
В тот вечер с нами что-то случилось. Казалось, мы проломили собственными телами стену, которая обычно преграждала нам путь, не давала пошевелиться. Комната стала как цветок — то распускалась вокруг меня ядовито-пестрым бутоном, то вновь смыкала лепестки. Я был уже не я. Меня прорвало. Мной овладела хмельная раскованность, совершенно чуждая моей натуре. Я словно бы вознесся над своей привычной жизнью, увидел сверху, как она узка и ограниченна. Решил, что никогда не вернусь вниз, к прежнему существованию. Я знал: все мы навеки останемся здесь, на этой высоте, сохраним это умилительно-дружелюбное настроение, которое пролилось на нас, точно божественная благодать.
И тут все потянулись к двери. Кассеты были прослушаны, вино — выпито, Техого с Рэймондом звали меня к Маме Мтембу — еще выпить и потанцевать. Но я осознал: на сегодня с меня хватит. Голова у меня уже ныла. Я встал у двери, учтиво говоря всем «доброй ночи», словно я был хозяином, а они — гостями, которых пригласил я лично.
— Утром увидимся, — сказал я Техого, обнял его, почувствовал, как ходят под моими ладонями его узкие лопатки.
— Помните, — сказал Рэймонд. — Через два месяца вы будете иметь свою комнату.
— Он шутит, — сказал Техого. — Это неправда.
— Я уже не знаю, где правда, где неправда, — сказал я.
Опять хохот, беспричинный, чрезмерный. Затем комната опустела. В тусклом свете лампы я вновь узнал свое жилище, грязное, замусоренное. Из динамиков доносилось тихое потрескивание.
— Пойду отвезу Занеле, — сказал Лоуренс. — Через минутку вернусь.
Занеле, смущенно улыбаясь, засовывала одну из своих косичек за ухо. На меня она не смотрела.
— Возвращайтесь утром.
— О, не могу же я переложить на вас уборку. Это несправедливо.
— Отложим на завтра.
— Нет, нет, я сейчас вернусь.
Когда за ними закрылась дверь, я окинул взглядом мусор, сдвинутую с мест мебель. Ликование стало отступать. Неужели я только что пил и отплясывал, словно юнец, который мне в сыновья годится? Но чувствовать себя молодым было так славно! Зато Лоуренс Уотерс сквозь зыбкий туман моего нынешнего настроения выглядел старым, усталым, побитым жизнью. Почему он не хочет остаться у подруги на ночь?
Он вернулся минут через пятнадцать. Вопреки всем давешним разговорам про необходимость уборки, лишь покосился на разгром в комнате и бухнулся на свою кровать.
— Как, по-вашему, прошло? — спросил он.
— Что именно?
— Вечеринка. Все было нормально? Людям понравилось?
— Наверно, да.
— Правда? А по сравнению с другими вечеринками как?
— Лоуренс, за все годы, пока я здесь работаю, никто ни разу не устраивал вечеринок. Ваша первая.
— Правда? — снова спросил он. На его обеспокоенном лице заиграла слабая улыбка. — Фрэнк, вы были сногсшибательны.
— Это потому, что я пьян.
— Разве?
— Лоуренс, я пьян. Ужас как пьян. Господи ты боже, я уже много лет так себя не чувствовал.
— Замечательно, — рассеянно проговорил он. Его лицо вновь потемнело от беспокойства. — Но почему доктор Нгема ушла так рано?
— Думаю, вечеринки не ее стихия.
Он рассеянно кивнул. Взял с пола несколько бумажных стаканов, сосредоточенно принялся собирать из них пирамиду. Немного понаблюдав за ним, я спросил:
— О каком это проекте она говорила? Насчет работы с населением?
— A-а, это…
— Ну так что за проект?
— Да вы знаете, Фрэнк. Я вам сказал первому.
— Ваша мобильная поликлиника?
Он кивнул.
— Но я должен вас поблагодарить. Это вы предложили начать с деревни Марии. Отличная идея.
— Вы были в этой деревне?
— Пару раз. Подходит идеально. В общем, план такой: организовать пробный выезд, «день здоровья», примерно через неделю. Посмотреть, что получится. И если получится… — Он рассмеялся. — Никаких символов, Фрэнк. Вы были правы.
— Почему же все молчат?
— Доктор Нгема объявит в понедельник, на общем собрании. Давайте сейчас об этом не будем, Фрэнк. У меня что-то нет настроения.
Мы прекратили разговор и вскоре заснули. Меня несколько покоробил тот факт, что идею визита врачей в деревню Марии обсудили за моей спиной, но ощущение гармоничности мира, обуявшее меня на вечеринке, взяло верх над обидой. «Все это не важно, — думал я, — прошлое запутано и изломано, но оно осталось позади. Завтра придет новый день».
Проснувшись утром, я не почувствовал своей головы — только очаг ужасной боли, зависший в пространстве где-то между висками. Вчера мы забыли выключить лампу, и теперь ее тусклый огонек, смешиваясь с дневным светом, озарял разгромленную комнату. Растоптанные чипсы, недопитое вино в надтреснутых пластиковых стаканчиках.
Поднявшись с кровати, я увидел, что деревянную рыбку — ту самую, которую подарил мне Лоуренс, — кто-то уронил со стола и разбил; на полу валялись ее обломки. Швырнув их в мусорную корзину, я уставился, щурясь от боли, на Лоуренса, который лежал на кровати ничком. Его рот был приоткрыт, с губы спускалась ниточка слюны. Едва начавшийся день уже казался мне каким-то грязным, несвежим.
Горячий душ и таблетка аспирина не помогли. Когда я вышел за дверь, Лоуренс все еще спал. Я сам не знал, куда держу путь, — лишь бы подальше от моей комнаты.
Оказавшись в коридоре, я увидел, что Техого запирает свою дверь. Похоже, он чувствовал себя не лучше моего. Я знал, что надо бы ему улыбнуться, но в то утро мне было не до улыбок.
Он сказал мне:
— Мои кассеты…
— Что?
— У вас мои кассеты. В вашей комнате.
Мой осоловелый мозг не сразу проник в смысл его слов. А когда проник, меня разозлила его грубость.
— Лоуренс еще спит, — сказал я сквозь зубы. — Заберете их попозже.
Техого хмыкнул, и моментально все вернулось: прежняя угрюмость, ожесточенность, недоверие. Все то же прошлое — подновленное, с подзаряженными аккумуляторами. Ничегошеньки не изменилось.
Это неприятное ощущение сопровождало меня весь день. Головная боль не проходила. Мне было не по себе. Мерещилось, будто по моему мозгу разбегаются тоненькие трещины безумия. Меня донимали бессвязные мысли о Лоуренсе, о его девушке, о его вечеринке. Я помнил, что согласился сегодня вечером на несколько часов составить ей компанию, вот только зачем? Мои мотивы больше не были мне ясны. Я досадовал на то, что Лоуренс снова втянул меня в свои личные дела. Мне казалось: если я пробуду наедине с собой, вдали от Лоуренса, достаточно долго, мое обещание само собой отменится.
Но мое обязательство осталось в силе. Когда к вечеру я вернулся в комнату, Лоуренс деловито занимался уборкой. При виде меня он тут же выпалил:
— Слава богу! Я уж думал, вы от меня прячетесь.
— Лоуренс, выслушайте меня. Давайте я за вас отдежурю. Тогда вы сможете…
— Нет, нет, даже не думайте. Я же сказал вам: это мой долг.
Я прилег на кровать и стал смотреть, как он, согнувшись в три погибели, трет мокрой тряпкой пол. После вчерашнего на этом полу остались пятна, которых не смыть вовек.
IX
Я пришел с опозданием. Она уже ждала меня внизу, снова одетая во чт