Хотя разговор о Техого на том закончился, но я осознал, что перевалил свою проблему на Лоуренса. Весь вечер он сидел нахохленный, задумчивый. Я же слегка заразился буйной веселостью завсегдатаев и неплохо провел время.
Лишь на следующий день, увидев, что я швыряю в чемодан одежду, он снова заговорил о Техого.
— Вы решили… — спросил он неуверенно, — вы разобрались… что вам делать?
— Нет.
— Вам лучше что-то предпринять немедленно, а то будет поздно.
— Нет, лучше уж по-моему.
Его лицо болезненно скривилось:
— Значит, все так и будет продолжаться. Он так и будет выносить и красть, выносить и красть…
Я сел на кровать. Улыбнулся:
— Для вас это действительно важно? Здание-то, по сути, заброшено.
— Нет! То есть я хочу сказать, да, для меня это действительно важно.
— В таком случае я думаю, что человеческие чувства важнее.
Помолчав, он робко сказал:
— Знаете, я могу это взять на себя, если хотите.
— Взять на себя что?
— Заявить… о том, что произошло.
— Но вы же не очевидец.
— Да, знаю, но… должен же кто-то вмешаться. И если для вас это слишком трудно… Я тут подумал…
Он заерзал на стуле. Теперь этическая дилемма стояла перед ним одним, а я лишь наблюдал свысока за его схваткой с реальным миром.
— Ох, не знаю, — сказал я. — По-моему, так не годится.
— Фрэнк, это всего лишь идея. Я даже не упомяну вашего имени.
— Что ж, Лоуренс, — сказал я, — посоветуйтесь со своей совестью. Сделайте то, что сочтете нужным.
Больше мы об этом вопросе не говорили, но у Лоуренса явно отлегло от сердца. И у меня тоже. Будущее выстраивалось само собой. Я не запятнал своих рук, пытаясь его вылепить. Кроме того, наш невольный заговор сблизил меня с Лоуренсом.
Он спросил:
— У вас найдется немного времени перед отъездом? Поиграем в пинг-понг?
— Э-э-э… Да, можно. Я все равно раньше вечера не двинусь. Предпочитаю ездить в темноте.
Когда мы скакали по уголку отдыха, щурясь на солнце, перекидываясь шариком, все было совсем как раньше: два приятных собеседника, хорошая компания, отменная психологическая совместимость. Мы играли до изнеможения. Отшвырнув ракетку, он плюхнулся на диван. Заправил за ухо длинную прядь волос, падавшую на глаза.
— Занеле прислала мне письмо, — объявил он.
— Это хорошо.
— Она со мной порвала. Пишет, что все кончено.
— Но я думал, у вас с ней столько планов и проектов.
— Я тоже так думал.
— Что же она пишет?
Впервые за весь день на его лице выразились неподдельные чувства. Оно содрогнулось от затаенной боли, точно от сейсмического толчка.
— Ну, знаете ли… Мы себя обманывали… У нас ничего не получалось… Слишком долго были в разлуке, не стало общего языка… — И он снова замкнулся в себе: — Обычная история. Толчет воду в ступе.
Только теперь у меня проснулась совесть. Чувство вины разлилось в моей душе, как клякса. Я отвел глаза:
— Лоуренс, я вам сочувствую. Очень жаль, что так получилось.
— Ничего, — сказал он, передернув плечами. — А знаете, вот что забавно: я не так уж сильно переживаю. Когда что-то любишь, думаешь, что без него не можешь. А потом теряешь — и оказывается, что не так уж и ценил.
— Да, иногда так бывает.
— Работа, — сказал он. — Работа — единственное, что важно.
Это было сказано от чистого сердца. Разглядывая его сверху вниз (он полулежал, я стоял), я задумался над этими словами. Он был почти бесполым существом; единственной подлинной страстью для него была работа. Но для меня работа никогда не значила так много; я считал ее одной из разновидностей напрасного, ничего не меняющего труда.
Неожиданно он заявил:
— Наверно, вы сейчас думаете о своей жене.
Я остолбенел. О ком о ком, а о ней я в тот момент не думал.
— Каково это — быть женатым?
На этот вопрос я не сумел бы ответить. Но мне вспомнилась моя первая брачная ночь. Мы проводили медовый месяц за городом. Женщина, каким-то образом превратившаяся в мою половинку, в мою спутницу жизни, находилась в ванной. Внезапно весь мир за пределами нашей комнаты показался мне чужим, неведомым, потенциально опасным. Мною овладел панический страх, неотличимый от счастья. Сильное, но мимолетное чувство.
Я сказал:
— Мне не хотелось бы об этом говорить.
В тот же вечер я выехал. Путь предстоял долгий. В окрестностях города я кое-что подметил. Три наблюдения, которые мой мозг увязал воедино. Первое было сделано на недлинной дороге, связывающей город с автострадой. По своему обыкновению, я сбавил газ на повороте, откуда виднелась старая военная база; обычно смотреть там было не на что — только буш да темнота. Но сегодня на базе горел какой-то огонек. То ли костер, то ли фонарь — крохотная искра, слабо сияющая во мраке. Затем огонек погас — или просто пропал из виду за деревьями.
Я призадумался. Меня и до того смущала одна фраза Бригадного Генерала, обращенная к Занеле: «Тяжело. Очень тяжело. Еще вчера я жил здесь. Прошел всего один день — я живу в палатке». Конечно, палатка на то и палатка, чтобы переносить ее с места на место; черт его знает, где он живет. Но на бывшей базе все еще сохранились старые палатки — не меньше двух-трех. А ведь с этой базы и началось восхождение Бригадного Генерала. В этом месте его присутствие всегда казалось более осязаемым. Так что почему бы и нет?
Я вспомнил двоих мужчин, работавших в саду, их бурые гимнастерки. В этот самый момент мои фары выхватили из тьмы несколько фигур в военной форме. Новая форма, новая армия, но на миг словно бы вернулись старые времена, когда из ночной тьмы на нас надвигались солдаты с автоматами на изготовку. Череда огней поперек дороги, скрежет железных заграждений по гудрону, фонарик, приказывающий мне свернуть на обочину. Кордон. Но это люди полковника Моллера. У них другие задачи. Я узнал тех, кого видел посиживающими в баре, — теперь они держались прямо, расправив плечи. Обыскивали багажники и бардачки — один обыскивал, другой держал машину на мушке. Чернокожий солдат, допрашивавший меня, был вежлив и деловит. «Откуда вы едете? Куда? Откройте заднюю дверь, пожалуйста, я хочу посмотреть…»
Отъезжая от кордона, я поискал глазами полковника Моллера. Его не было видно, но я чувствовал: он неподалеку. Еще один призрак. Тень Моллера сопровождала меня от поворота к повороту, от низины к низине, пока я не добрался до хибарки Марии.
Тут-то меня и поджидало оно. Третье наблюдение. Я не выполнил своего обещания перед Марией — не поехал к ней ни в тот вечер, о котором мы уговорились, ни в следующий. Отвлекся на больничные проблемы: Техого, воровство. Я знал: хибарка никуда не денется, подождет до тех пор, когда я буду в настроении. Рассудил, что загляну туда по дороге в Преторию. Но вот я подъехал — и увидел перед хибаркой белую машину.
Машина была белая — вот в чем вся штука. Мелочь, случайная деталь, бездумно сохраненная подсознанием. Но тут я вспомнил — в моей голове точно фотовспышка сверкнула — белую машину, припаркованную около дома Бригадного Генерала на холме. Я даже не мог установить, похожи ли эти две машины между собой. Но моментально уверил себя, что машина та же самая.
Уверил — и тут же засомневался… Но общее звено я ухватил. И поехал дальше во мраке. Что-то словно подталкивало меня в спину: панический страх. Мне казалось, будто я никак не могу собрать некую головоломку: цель близка, но недостающая часть все время выскальзывает из пальцев, теряется во тьме.
Я ехал с опущенными стеклами, пропуская через салон горячий ветер. Эскарп вознес меня на гору, и вскоре я вырвался из леса на открытые травянистые равнины велда. Здесь ночь раскинулась широко-широко. Казалось, она натянута, как брезент циркового шатра, на тугой проволочный обруч горизонта. Подъемы и спуски были словно темные волны. Свет фар выхватывал небольшой кусок дороги и таял во мраке. Мне было приятно чувствовать себя букашкой. По пути я увидел пожар. Горел велд. Пламя виднелось издалека. Подъехав поближе, я различил скопление машин и людей. Высокие, яркие языки пламени. Желтый искусственный свет, черные, кипящие клубы дыма. Я сбавил скорость, но мне махнули, чтобы я ехал дальше. Щеки мне опалил огненный жар. Я продолжил путь. Зловещая картина — прямо-таки ведьмовский шабаш — промелькнула в зеркале заднего вида. Отдалилась.
Потом начались маленькие городки, спящие за задвинутыми ставнями и надежно запертыми дверями. Шоссе вбирало в себя другие дороги, глотало их, разрасталось вширь. Опоры линий электропередачи и заводские трубы — силуэтами на фоне неба… Неоновые огни автозаправочных станций, где, поеживаясь от холода, дремлют в будках служащие. Вдали, точно кучи медленно тлеющего угля, светятся города. Детали чуждого мне мира. Детали складывались в моем сознании воедино. И получалось мое прошлое.
На рассвете я достиг пункта назначения. Но не сразу направился к нужному дому. Сначала немного покружил по улицам, упиваясь ощущением, что здесь повсюду люди: в особняках, за высокими оградами, в садах. Район едва просыпался. Изредка проезжали автомобили, на тротуарах не было никого, кроме дворников, но все равно город казался мне неестественно густонаселенным.
Мой отец жил за южной окраиной, в фешенебельном пригороде. Широкие улицы, обсаженные деревьями. Светло и просторно. В этом доме я поселился ребенком, в нем я вырос. Правда, дальнюю часть сада моего детства потом отгородили и продали. И еще кое-что изменилось: владения обнесли стеной. В мои времена на ее месте был лишь низкий заборчик. Эта же стена почти доставала до неба.
Я нажал кнопку домофона. Отозвалась мачеха.
— Это Фрэнк-младший, — сказал я, и тяжелые ворота, висящие на массивных петлях, распахнулись.
Я поставил машину перед гаражом. Густые зеленые заросли. Низко нависшие ветви деревьев. Передо мной высился кирпичный замок.
Она вышла мне навстречу, одетая по-домашнему, но не без изящества, тщательно накрашенная. Правда, никакой макияж не мог скрыть ее слегка болезненной гримасы. Валери, четвертая жена моего отца, была на несколько лет младше меня. Нам с ней так и не удалось преодолеть взаимную неловкость в общении.