Быть может, сегодня ее ждет письмо от родных. Так давно не получали они с Мишей весточки из Варшавы.
На узкой улице появляется черный квадратный фургон. Руки у Софии становятся горячими и липкими, но она заставляет себя не торопиться, идти спокойно. Лучше не привлекать к себе внимание НКВД, советской полиции.
Она ускоряет шаг, только когда в конце улицы показывается белый шпиль костела Святой Анны. Вот-вот она взбежит по каменным ступенькам своего дома, откроет дверь и окажется в безопасности. Только бы успеть проскользнуть в крохотную квартирку до того, как на лестничной площадке появится их соседка-украинка госпожа Еленюк, которая всегда старается заглянуть внутрь и очень любит задавать вопросы.
И сегодня, стоит Софии вставить ключ в замочную скважину, госпожа Еленюк тут как тут.
– Сегодня у вас на ужин что-то вкусненькое? – спрашивает она, вытягивая шею, чтобы разглядеть, что же у Софии в сумке. Госпожа Еленюк будто сошла со старой блеклой фотографии. Желтоватая кожа, тусклые голубые глаза, выцветшая коричневая шаль на плечах.
– Как всегда, капуста с картошкой.
– Как-нибудь научу вас готовить рагу по рецепту моей мамы, настоящее украинское блюдо. Я всегда делала его для брата.
– Когда его освободят? Что-нибудь слышно?
– Могут выпустить в любое время. Он ни в чем не виноват, у них против него ничего нет, – отвечает соседка сердито, ее лицо вдруг становится старым и сморщенным.
– Скоро все выяснится, – уверяет София.
Закрыв дверь, девушка прислоняется к ней и с облегчением выдыхает. Обшитые сосновыми панелями стены покрыты темно-коричневым лаком, высокий дымоход облицован оливково-зеленой плиткой. Маленькая квартирка мрачновата, но София сумела сделать ее уютной. Полку в углу она накрыла кружевной тканью и поставила на нее симпатичную керосиновую лампу и две семейные фотографии из Пинска и Варшавы, которые поместила в рамки.
Она берет снимок, сделанный в Варшаве у Сабины на свадьбе. Писем из Варшавы не приходило, да и от Мишиных сестер из Пинска тоже, но о девочках хотя бы известно, что они благополучно добрались.
Скоро с нефтеперерабатывающего завода придет Миша. Он невесело шутит: наконец-то мне пригодился диплом инженера. Он руководит прокладкой новых нефтепроводов для завода, надо же как-то жить, по крайней мере за эту работу платят.
Он входит, когда она наливает воду в жестяную миску, чтобы помыть картошку. В три шага она пересекает комнату. Его длинные руки обвивают талию Софии, подбородок прячется в ее волосах.
– У меня для тебя два подарка. Первый… – Он вынимает письмо. Увидев штемпель гетто, она вырывает конверт из рук Миши.
– Надеюсь, посылка дошла в целости и сохранности. Разве тут разберешь, когда цензор замазал полписьма. Можно подумать, тут сплошь государственные тайны. И как же долго оно шло…
Она вдруг замолкает, вчитываясь в письмо.
– Что случилось? Что там?
София сидит на стуле, плечи ее упали, на лице скорбь.
Миша читает письмо. Сабина умерла. Уже несколько месяцев назад. Как и почему, понять невозможно – слишком много строк безжалостно замазал цензор из гетто.
Глаза Софии опухли от бесконечных слез. В закатных сумерках она лежит на узкой кровати, свернувшись клубочком, уставившись в стену. Миша зажигает лампу, прикручивает фитиль. Он уже собирается лечь, но вдруг она резко оборачивается и приподнимается на локте, на лице ее напряжение и страх.
– Миша, что еще ты хотел сказать мне? Случилось что-то еще? Что?
Он не отвечает сразу, а садится рядом с ней на кровать. Достает из кармана крошечный мешочек, из которого ему на ладонь что-то выпадает. Тонкая круглая полоска из бледного золота.
– Ох.
– Я хотел сделать это совсем иначе.
Кольцо в ладони ловит луч заходящего солнца.
– Мы ведь собирались сделать это, когда приедем сюда, но если ты хочешь подождать…
Она придвигается, кладет голову ему на колени, ее волосы водопадом сбегают вниз.
– Я так люблю тебя. С того дня, как мы встретились, я хочу только одного – быть с тобой.
Он наклоняется к ней, и они в молчании прижимаются друг к другу, не размыкая объятий долго-долго.
София надевает красивое летнее платье – темно-розовое, с рукавами фонариком и маленькими жемчужными пуговицами. Миша выглядит элегантно в белой рубашке и темном пиджаке, волосы зачесаны назад, янтарно-зеленые глаза в лучиках веселых морщинок.
На улице май, сейчас во Львове много деревьев в цвету. Миша с Софией бродят по городу с зелеными куполами и красными крышами среди белой кипени. Почти как в довоенное время, когда Львов был маленькой Веной и красно-черные советские флаги еще не появились на улицах.
Он сжимает ее руку.
– Прости меня, дорогая. Я так хотел, чтобы на нашей свадьбе собралась вся семья. Чтобы было много цветов, все танцевали.
Она останавливается, смотрит на него.
– Никогда, никогда не извиняйся, мы есть друг у друга, и это главное, – говорит она горячо.
Внутри загса они ждут своей очереди в обшарпанном коридоре, по которому гулко разносится русская речь. Свет от высокого окна разливается на немытом линолеуме ромбовидным маслянистым пятном. В коридор выходит женщина в бежевой юбке и блузке с погонами и вызывает их. У нее грубое лицо, седеющие светлые волосы, стянутые на затылке в узел, мужские манеры. С безразличным видом она придвигает стул к столу и шуршит бумагами, перебирая их желтыми от никотина пальцами. Сидящая рядом секретарша заполняет их анкеты, выговаривая Софии, когда та путается в датах.
– Это официальный документ, – говорит она раздраженно. – Сведения пойдут в милицейское досье, поэтому мой вам совет, не создавайте себе проблем.
Первая женщина закуривает, от ее сигарет веет крепким смолистым запахом кораблей и канатов.
– Вчера мне так повезло, очень удачно купила селедку.
– Сейчас трудно достать хорошую. И почем же?
– Дорого, но если взять бочку, выходит гораздо дешевле. Хочешь скажу, где продается?
Она стряхивает пепел на пол и возвращается к свидетельству о браке.
– Вы все заполнили?
Берет анкету и задает им несколько коротких формальных вопросов. На все они отвечают «да».
– Я бы взяла бочечку. Селедка хранится хорошо, а кто знает, когда достанешь еще. Распишитесь здесь, гражданин и гражданка Вассерман. Вот ваше свидетельство. И еще нужно заплатить пошлину в кассе.
Молодожены выходят из кабинета, а женщины так и продолжают обсуждать селедку. Миша подносит документ к носу.
– Мне кажется или он и в самом деле отдает рыбой?
Он пытается шутить, но у Софии комок в горле и она даже не пытается изобразить улыбку.
Они выходят из здания на площадь, и ослепительное майское солнце будто благословляет их. В памяти Софии тут же встает белая карета, украшенная цветами, развевающаяся фата Сабины, когда они с Лютеком трижды делают круг по площади Гжибовского на пути в маленькую белую синагогу, махая руками и посылая воздушные поцелуи. Она стоит неподвижно на ступеньках. Как могло случиться, что сестры больше нет? Красавицы Сабины, которая когда-то ехала в карете, смеялась, махала рукой, была полна жизни?
Миша берет Софию за руку.
– Ты же совсем замерзла.
Он берет ее руку в свои ладони, стараясь согреть.
Они идут в элегантное старинное венское кафе, заказывают по стакану чая и блюдо пирожных со сливками и джемом.
Миша кладет на стол плоский сверток.
– Свадебный подарок от меня.
– Но у меня нет для тебя подарка.
– Ничего, он для нас обоих, – сказал он. – Посмотри сама.
Она разворачивает белую обертку. Внутри книга Корчака «Как любить ребенка».
– Знаю, ты читала ее много раз, но когда эта бессмысленная война закончится, мы будем жить именно так. Будем делать так, чтобы детям в этом мире жилось легче.
Она крепко сжимает его руку.
– Ведь ты ужасно скучаешь по ним, да?
Она любит просыпаться каждое утро рядом с Мишей, чувствовать себя его женой, госпожой Вассерман. Она чувствует, что они изменились на каком-то химическом уровне, как будто молекулы соединились друг с другом и получилось новое вещество, более твердое, способное выдержать что угодно. Солнечный свет проникает сквозь тонкие сетчатые занавески. Звон колоколов костела Святой Анны смешивается с электрическим треском трамвайных проводов и цоканьем лошадиных копыт.
Еще рано, но София хочет принести свежего хлеба к завтраку. Миша еще спит. На двери спальни висит его рабочий комбинезон.
Утренний воздух чист и прозрачен и обещает еще один ясный летний день. Белый шпиль ярко сияет на фоне синего неба. Потом София собирается зайти на рынок в еврейском квартале, где яблоки и хлеб гораздо дешевле, где уличные музыканты на кларнетах и скрипках играют задорные клезмерские мелодии, а торговки в белых передниках зазывают на идише покупателей, и ей кажется, что она снова дома, на площади Гжибовского.
У булочной уже собралась очередь. София закидывает голову и подставляет лицо теплому солнцу. На балконе, облокотившись на перила, стоит женщина, играет граммофон.
Внезапно воздух на улице разрывается от пронзительного воя сирен. Очередь у булочной тут же исчезает, люди разбегаются по домам. София, спотыкаясь, тоже бросается к дому, подгоняемая нестихающим воем.
На лестничной клетке Еленюк останавливает ее, вцепившись в руку.
– Пани Вассерман, по радио такие новости!
От нее исходит затхлый запах кухни, которую никогда не проветривают.
– Вот придут немцы, тогда Украину снова зауважают.
Миша уже спускается Софии навстречу. На нем майка и пижамные брюки, волосы торчат в разные стороны.
– Скорее в подвал! – Он старается перекричать дикий вой. Громко топая, они сбегают вниз под неумолчный рев сирен. Несколько взрывов сотрясают дом.
– Значит, это правда, – говорит мужчина в длинном черном пальто, когда они оказываются в подвале. – Гитлер нарушил договор, напал на р