Девочка сидит под витриной, изможденная, высохшая, словно крошечный мудрец, ее запавшие глаза смотрят на улицу будто из другого измерения. Немцы заходят в магазин и начинают убирать сладости с витрины.
Миша спохватывается, что стоит и смотрит слишком долго.
Он спешит в кафе Зглиновича. Зрелище выбило его из колеи. Эта мания снимать гетто – что-то новое, видимо, некий план нацистов, только с какой целью?
В кафе он заказывает водянистый эрзац-кофе и садится за столик, откуда хорошо видны ворота номер два.
На стене рядом с баром висит черный телефон, один из немногих все еще работающих в гетто. Видно, за него кто-то платит немалые взятки, большинство телефонов в гетто отключено. Бармен поворачивается к нему спиной и продолжает протирать стакан. Миша открывает номер «Еврейского вестника». Из-под опущенных век он незаметно смотрит в окно. Нужно убедиться, что у ворот дежурят те самые охранники, которых подкупил Якуб Фридман.
За те месяцы, что Миша провел в кафе, наблюдая за воротами, он видел, как гетто постепенно меняется. Деревья, которые росли вдоль улицы Лешно, пошли на дрова. Арийский трамвай перестал ходить через гетто. Раньше ворота окружал низкий заборчик в фермерском стиле, через который люди обычно показывали свои пропуска, уходя на работу и возвращаясь обратно. Теперь входные ворота из частокола окружает кирпичная стена высотой десять футов, а за выход из гетто грозит смертная казнь. Зато деревянная доска с объявлением, предупреждающим поляков Варшавы о том, что гетто – очаг тифа, сохранилась до сих пор. И немецкие охранники все еще остаются за воротами, опасаясь заражения. В маленькой кирпичной сторожке они могут перекусить или вздремнуть. Они и сейчас там, коротают время за бутылкой бренди, которую прислал им Якуб Фридман. И какое-то время не выйдут наружу.
Миша смотрит на часы. Его польский напарник Тадеуш может позвонить из кафе по ту сторону стены в любой момент, тогда Миша сообщит пароль, который будет означать, что все в порядке и можно въезжать. Охрана у ворот как музыкальный автомат, только деньги давай, и он сыграет то, что хочешь.
Звонит телефон. Бармен старательно делает вид, что не слышит. Миша подходит и снимает трубку. Голос Тадеуша. «Ваш брат не может прийти сегодня на обед. Вся семья заболела. Поскорее возвращайтесь домой». Телефон выключается.
У Миши заметно дрожат руки. Он тут же кладет на стол несколько монет и уходит, стараясь казаться спокойным. Что-то случилось. Он торопливо идет по улице Лешно, удаляясь от кафе, его спина покрывается холодным потом. Он оглядывается, проверяя, нет ли за ним слежки.
Он застает Софию дома, за кухонным столом, она занимается с двумя племянницами.
– Мне не передавали сообщений?
– Что-то случилось? – спрашивает она, взглянув на его лицо.
Она ведет Мишу в комнату родителей, где девочки не могут их слышать. Он пытается говорить спокойно, но, как ни старается, не может скрыть волнения.
– Доставка сорвалась. В гетто что-то назревает. Какое-то напряжение витает в воздухе, будто пружина сжалась. Слушай, я все равно хочу найти Марека, давай отвезу девочек домой вместо тебя? А ты сегодня лучше останься дома.
– Ну, если оставаться дома каждый раз, когда в гетто чувствуется напряжение…
– Сегодня, ради бога, останься. – В его голосе нет и тени шутливости.
– Хорошо. Останусь.
Девочки собираются. София подзывает его, когда они выходят из комнаты.
– Ты что-то забыл.
Она целует его. Как же не хочется отпускать ее руку.
– Я зайду перед сменой.
Но к комендантскому часу он по-прежнему не знает ничего нового.
В ту ночь в бальном зале Миша читает при свете керосиновой лампы. Давидек подходит и садится на край Мишиной кровати, нервно покусывая кожу большого пальца, его длинное тощее тело ссутулилось. Он не хочет ни о чем говорить, но Миша знает, что мальчик все еще не может прийти в себя. Сегодня он стал свидетелем жестокого избиения у ворот гетто. Наконец Давидек успокаивается, зевает, чувствуя, как от усталости закрываются глаза, и устраивается в своей постели. Вскоре Миша слышит, что мальчик заснул. Ночь жаркая, за плотными шторами окна открыты. Легкий ветерок, слегка отдающий чем-то кислым, обдувает комнату, холодя голые руки Миши, сидящего в одной майке.
Книга открыта, но его мысли уносятся далеко-далеко. Что сейчас делает София? Спит ли она или разговаривает с Кристиной? Когда ее нет рядом, он все время волнуется. Тревога проходит, только когда он снова обнимает ее, живую, здоровую, теплую.
Три года назад в это время они были в «Маленькой розе», запускали с детьми воздушных змеев. Тогда казалось, что лето создано для танцев в парке, мороженого в кафе у Вислы, дремы на солнышке.
Он прислушивается к звукам с улицы за стеной гетто. Оттуда раздаются голоса и пение людей, выходящих из кафе на углу, шум автомобилей и трамваев.
Еще какой-то шум. Медленно приближается машина, ее колеса гулко дребезжат, ударяясь о булыжную мостовую, шум эхом разносится между домами. По эту сторону стены. У жителей гетто нет машин, она может быть только немецкой. Что же немецкий автомобиль делает здесь в такой час? Миша прислушивается, от страха озноб пробегает по рукам и ногам, но машина с грохотом проезжает мимо их дома, и он вздыхает с облегчением.
Через несколько домов автомобиль останавливается, но двигатель работает. От звуков, доносящихся с улицы, мальчики просыпаются и замирают, сидя в кроватях. Они слышат, как, грохоча сапогами, приехавшие входят в здание неподалеку, как оттуда несутся оглушительные крики, и снова по улице топают сапоги. Миша подходит к окну, осторожно выглядывает наружу, отогнув уголок шторы. Фары автомобиля ярко освещают улицу. Резкий голос выкрикивает по-немецки приказы. Мужчины пытаются убежать по мостовой, охранники, не выходя из машины, стреляют в них. Гогот, затем машина уезжает, трясясь и задевая темные фигуры, лежащие на булыжниках, – тела убитых.
До самого рассвета по гетто эхом разносятся выстрелы. Еще одна ночь кровавой бойни, совсем как в апреле. Утром на всех улицах лежат накрытые тканью тела.
Миша получает сообщение. Марек вызывает его на встречу на улице Слиска в задней части дома. Связной выглядит изможденным, прячет руки в карманы короткого синего пальто.
– Есть какие-нибудь известия от Якуба? Почему отменили доставку в прошлый раз?
Лицо Марека пустое и серое.
– Якуб мертв. Его застрелили на той стороне.
– Застрелили?
Перед глазами встает Якуб Фридман, полный жизни, его темные волосы и румяная кожа, его уверенная манера держаться. Миша подносит руку к глазам, чтобы сдержать набежавшие слезы. Нелепая случайность унесла жизнь прекрасного человека. Только сейчас нет времени для слез.
– Он был хорошим другом тебе и мне, – хрипло говорит Марек, не глядя на Мишу, пока тот вытирает слезы. – Многие люди полагались на Якуба.
– Но как же теперь мы будем добывать припасы? Для приюта?
Марек подходит ближе.
– Мы ничего не можем. Слушай, ты должен знать, что Якуба поймали за попытку пронести пистолеты. Его кто-то выдал. Как иначе гестапо могло узнать, где искать оружие? Все кончено, Миша. Ты больше не знаешь меня, я тебя. Мне очень жаль. Я понимаю, трудно, дети. – Он указывает на дом. – Но сейчас мы прекращаем борьбу, иначе нас убьют. Мне жаль.
Он быстро уходит.
Потрясенный убийственной новостью, Миша возвращается в приют и идет прямиком в главный зал. Дети спокойно читают или делают записи в дневниках. Младшие строят из кубиков домики. Группа постарше мастерит театр из картонной коробки, где прожектором служит фонарик.
Корчак поднимает глаза и видит лицо Миши.
– Поговорим позже, – говорит он сидящему рядом мальчику и спешит к Мише.
– У тебя такой вид, будто ты встретил привидение.
– Фридмана застрелили за контрабанду.
Корчак пошатнулся.
– Соль растворяется и исчезает, дерьмо поднимается, и его все больше, – сердито говорит он.
– У нас же есть рикша, – говорит София в тот вечер. Кристина заняла у Татьяны деньги на покупку красного трехколесного велосипеда с пассажирским сиденьем. Она хранит его во дворе за кафе и сдает в аренду, чтобы погасить ссуду.
– Кристина дает рикшу мальчикам постарше, чтобы они могли немного заработать. Ты тоже можешь брать ее, Миша. А я попытаюсь найти работу репетитора.
Она осекается. Даже богатые люди теперь начинают голодать, вот и ее дядя больше не может платить за уроки девочек.
– Да и Кристина по-прежнему работает официанткой. И Лютек почти всегда приносит для Марьянека кашу или что-нибудь еще, – беспечным голосом продолжает София.
На этом перечень заканчивается, и они оба знают, что денег все равно будет недостаточно.
Глава 29Варшава, июнь 1942 года
Утром за завтраком Стефа и дети читают молитву, сидя за столами на сцене. Миша замечает темные круги вокруг ее глаз. На этот раз гестапо не ограничивается единственным расстрелом, как в апреле. Бойня возобновляется каждую ночь. Теперь ночами в гетто никто не спит, все прислушиваются к звукам подъезжающей машины, стуку в дверь.
Причина расстрелов в конце концов выясняется. Уничтожены почти все контрабандисты. В гетто начинается массовый голод.
– Сегодня утром мне пришлось разбавлять молоко водой, – говорит Стефа Корчаку, когда тот выходит к завтраку.
Лицо Корчака совсем высохло, стало маленьким, как у гнома, воротник мундира небрежно расстегнут. На исхудалом лице глаза кажутся слишком большими, они покраснели от усталости. Он выглядит на все семьдесят, а уж никак не на шестьдесят.
– Это же нарушение.
– А я не знаю, что еще можно сделать. Фридмана нет, еду достать невозможно. Молоко стоит дороже, чем жидкое серебро.
Миша замечает, как Корчак незаметно подкладывает свой хлеб на тарелку Аронека, а тот бросает на него взгляд, полный беззаветной любви. Все происходит в считаные секунды.