На другом краю поля виднеются деревянные домики, в которых раньше жили дети, сейчас они пустуют.
Мимо солдаты катят пушку. Миша отходит в сторону, и в этот момент мощная взрывная волна поднимает его в воздух и отбрасывает, осыпая комьями земли. Он уцелел, но в ухе разливается боль и стоит звенящий шум. С тех пор это ухо больше не будет слышать, но ничто не может испортить ему настроение сегодня, когда, несмотря на обстрел, они наступают, продвигаясь в сторону Праги, и вот уже пригороды Варшавы совсем близко.
В тот вечер они пируют. Русские солдаты порылись в немецких рюкзаках, брошенных в окопах во время недавнего бегства. Чего там только нет, отменные припасы: сардины, бельгийский шоколад, голландский сыр и даже французское шампанское.
– Только остерегайся вшей в их вещах, – говорит Мише один из русских. – Бороться с ними немцы толком не умеют, не то что мы, русские.
Мишин отряд ужинает в саду заброшенного дома. Они уселись на скамейке под яблонями, на ветках висят твердые молодые яблоки.
К концу следующей недели они взяли Прагу. На рабочей окраине Варшавы польское подразделение встречают как героев. Русская армия разбила лагерь у Вислы, другой берег отсюда виден как на ладони.
На другой стороне, в Варшаве, против немцев поднялась польская подпольная армия. Она ждет, что русские скоро перейдут через мост и присоединятся к ним.
Первая польская армия делает попытку прорыва, чтобы прийти на помощь восставшим. Однако терпит поражение, потери при переправе через реку настолько велики, что поляки вынуждены отступить. А в это время русская армия не вмешивается, а только наблюдает. Даже поверхностная разведка показывает, что поляки на той стороне сражаются устаревшим и даже самодельным оружием против самой страшной и свирепой карательной бригады Дирлевангера. Они несут катастрофические потери, но продолжают борьбу – и надеются на поддержку. Миша, как и вся польская армия, с нетерпением ждут приказа о наступлении на Варшаву, отчаянно стремясь прийти на помощь своим товарищам.
Но приказ о переправе на ту сторону все не приходит. Проходят месяцы, наступает зима. Варшавское восстание подавлено.
Довольны ли русские тем, что Варшава разбита, разрушена и теперь они с легкостью могут взять ее?
Грохот взрывов не прекращается. Гитлер никогда не простит поляков, дважды бросивших ему вызов. Ему недостаточно отправить все оставшееся население в лагеря. Разъяренный диктатор приказал не оставить от города камня на камне. С болью в сердце Миша наблюдает, как за рекой полыхает зарево пожаров, когда отряд немецких инженеров-подрывников уничтожает средневековые варшавские библиотеки и церкви в стиле барокко. Город взрывают, превращая в атомы пыли, сравнивая здания с землей. Следом вступают огнеметы, и над Варшавой взвиваются огромные облака черного дыма.
Фюрер сражался с камнями Варшавы и одержал победу.
Спустя месяцы, в январе, отряд Миши отправляют на разведку. Под покровом ночи через белую равнину реки они направляются в безмолвную Варшаву, охраняемую трупами замерзших немцев. В рассветных лучах проступают руины разрушенного города, укрытые снежным одеялом. На месте гетто – ровное поле, будто засеянное солью и безмолвием.
Несколько истощенных людей в грязных лохмотьях выбираются из подвалов и изумленно взирают на советские автомобили с громкоговорителями, из которых им объявляют об освобождении Варшавы.
Трясясь в промерзшей машине, пока русская армия продолжает свой путь на Берлин, Миша молча думает: если можно уничтожить целый город, как же легко потерять в этой войне хрупкую светловолосую девушку с голубыми глазами. Теперь он понимает, как мало надежды вновь увидеть свою семью в Пинске, папу, Рифку, Нюру, многочисленных тетушек и дядюшек. Все, что ему остается, – продолжать борьбу, за Софию, за всех тех, кого он потерял.
Глава 45Варшава, май 1945 года
Я не могу дать вам любовь к человеку, ибо нет любви без прощения.
Комната заставлена цветами. Вчера у Софии были именины, и дети из польской школы, где она преподает, принесли ей столько сирени и цветов, что ими заняты каждый кувшин и бутылка, которые она смогла найти, они стоят повсюду: на полках, на столе. Комната похожа на сад – так и должно быть в такой важный день, как сегодня. София высовывается из окна и смотрит, не покажется ли на дороге американский «Виллис». В руке у нее письмо от Миши, маленький треугольник из тонкой армейской бумаги, легкий, как детский бумажный самолетик. Она читает его снова и снова. Он пишет, что его часть стоит неподалеку, ему положен отпуск и он постарается заехать к ней сегодня.
София с Кристиной уже несколько месяцев живут в Ловиче. Маленький провинциальный городок сильно пострадал от войны. Не только разрушены дома и исчезли с лица земли целые кварталы. На улицах не встретишь ни одного еврейского лица, нет больше ни еврейских предприятий, ни женщин с корзинами бубликов на рынке. Они с Кристиной – две блондинки – живут тихо, не привлекая к себе внимания. И стараются не упоминать, что еврейки. Хотя сейчас, при коммунистах, официально евреи имеют равные со всеми права. И все же осторожность не помешает, Лович – город, где много неразорвавшихся бомб, где дома огорожены высокими заборами, где все неясно и тревожно.
Однако сегодня, когда София выглядывает из окна их с Кристиной комнат на первом этаже, эта скромная улица с низкими домиками преображается. Под лучами утреннего солнца все вокруг кажется ей ярким и значительным, когда она слышит звук приближающегося джипа. Здесь, на этой улице, среди этих домиков, она снова увидит Мишу. Небо – удивительно синее, теплый ветерок несет по нему маленькие белые облака. Под этим небом она встретится с Мишей после разлуки.
Она не видела его почти три года, не прикасалась к нему, не ощущала его запах. Какой он теперь? Такой ли, как прежде? Они встретятся, и между ними встанут три года страшных испытаний, они будут заслонять их друг от друга, как гора ненужного мусора. Она почти ничего не знает о том, что довелось ему пережить с тех пор, как они расстались, с какими людьми сталкивала его судьба. В своих письмах он ничего не говорил о Берлине, о боях.
Он писал лишь о том, как жаждет увидеть ее, снова быть с ней, о том, что любит ее все так же сильно.
Но ведь она не та, что раньше. Что он увидит? Наверное, как постарело ее лицо. Морщинки вокруг глаз – она замечает их, когда смотрится в зеркало. С помощью Кристины она трижды пыталась соорудить прическу, а потом все же распустила волосы. И это платье. Разве оно модное? Она подкрасила губы, надушилась, но запах духов кажется ей кисловатым и неприятным.
Она сварила вкусные щи и накрыла на стол. Есть еще хлеб, селедка. Скромная трапеза для встречи после долгой разлуки, но что поделаешь, если сейчас все по карточкам и постоянно перебои с едой, электричеством, углем?
Вдалеке она слышит стук поездов на станции. А потом наконец долгожданный звук барахлящего двигателя. Когда она видит тот самый – в этом нет сомнений – серо-зеленый джип с брезентовым верхом, приближающийся со стороны церкви, у нее перехватывает дыхание. Она спускается по лестнице на улицу, машет рукой. И глупо улыбается.
Это наверняка он. Неужели он?
Джип останавливается, и высокий худой человек с редеющими волосами над широким лбом, густыми черными бровями, нежным взглядом, улыбкой, широкой, как летнее небо, выбирается из машины и выпрямляется в полный рост. Совсем другой и тот же самый. Разве так бывает? На нем военная форма. И выглядит он старше.
Она тут же оказывается в его объятиях, чувствует запах шерстяной ткани, сигарет и знакомый аромат Миши.
– Это ты. Это правда ты.
– Ты так вкусно пахнешь, – говорит он с тихим стоном. – Как София.
Он смотрит на нее во все глаза, пристально изучает каждую черточку ее лица, будто желая убедиться, что это действительно она. Она робко целует его. Какое счастье целовать его в щеку, в глаза, утолить свою тоску по нему. Наконец их губы находят друг друга и сливаются в долгом страстном поцелуе. Прохожие, улыбаясь, исподтишка поглядывают на счастливое воссоединение.
Водитель Франек стоит на тротуаре улыбаясь. Миша не хочет выпускать Софию из объятий, и, когда они заходят в дом, его рука остается у нее на талии. Он наклоняется и, немного навалившись на Софию, поднимает сумку. Франек следует за ним с кучей пакетов из джипа. В честь встречи Миши с Софией – а всю дорогу от Берлина они говорили только об этом – армейский повар загрузил машину мясом, сырами, маслом и хлебом, которых хватит на неделю.
Миша застывает на пороге, когда видит комнату, полную цветов.
– А у тебя, оказывается, много поклонников. Что ж, я не удивлен, – говорит он с улыбкой.
– Дети принесли их на мои именины. От моего класса.
– Значит, ты преподаешь.
– Да. Работаю учительницей.
Они сидят за столом, в комнате витает аромат цветов. Такого праздника у Софии и Кристины не было с довоенных времен. И все же к радости примешивается горечь.
– Ты ничего не слышал о родных? – тихо спрашивает Мишу София.
– Нет. Похоже, они все погибли в Пинске, там зверствовали айнзацгруппы. Я еще надеюсь, что Нюра жива. Она собиралась вернуться во Львов, но у меня нет новостей.
– Будем надеяться.
– А как Лютек? Твои дяди и тети?
София отрицательно качает головой.
– Мы думаем, их увезли в лагерь. О них ничего не известно. Но у Кристины есть весточка от Бронека.
– Он прислал письмо из Англии. Скоро вернется.
Марьянек быстро засыпает, уронив голову на стол, он сжимает в руке игрушечный автомобиль, который привез ему Миша. София переносит малыша на кроватку, и какое-то время они с Мишей стоят возле нее, взявшись за руки, и смотрят на ребенка.
Вернувшись к столу, они видят, что Кристина достала коротенькие свечи из пакета, который привезли Франек и Миша. Она ставит их на тарелки и блюдца. По одной зажигает свечи и каждый раз шепчет какое-нибудь имя. Они не включают лампочки. Печаль всегда была рядом, как вода за дамбой, и сейчас, в мерцании свечей, будто вырвавшись наружу, она наполняет комнату.