– Что же, Илья Муромец, – вздохнул Толя, поднимая меч. – Ты моя последняя надежда. Если и ты останешься в коме, то я останусь в этой горе вместе с вами…
Не жалея меча, Толя разбил хрусталь. Когда отлетел последний осколок, деревянный меч превратился в какой-то занозистый огрызок. Толя отбросил его и приблизился к Илье Муромцу. Тот был такой высокий, что Толя мог только потеребить его за штанину:
– Давай… проснись…
Толя бегал от одного богатыря к другому. Даже освободившись от оков хрусталя, они продолжали висеть с закрытыми глазами. И ничего их не трогало. Ни мольбы, ни слёзы, ни даже то, что Толя принялся кидать в них куски хрусталя:
– Богатыри, блин! Надежда угнетённого народа! Даже не способны помочь двум детям вернуться домой.
Толе больше незачем делать вид, что он сильный. Не нужно искать слова, чтобы ободрить сестру – ведь её он никогда не спасёт. Не нужно сохранять мужественный вид, чтобы папа удивился, узнав об их приключениях. Ведь ни папу, ни маму он тоже не увидит.
Припав к ноге Ильи Муромца, Толя зарыдал:
– Мама… я хочу домой…
Толя не знал, как долго он плакал. Он даже не сразу услышал новый шум в пещере – звон хрусталя. Его глаза застилали слёзы, из-за которых мир сам превращался в сверкающий хрусталь. Оттерев слёзы, он попятился.
Илья Муромец зашевелился! Приоткрыв тяжёлые веки, он вздохнул. Резко открыл глаза – они светились ярким холодным светом того колдовства, которое наложил на них Кощей.
Два других богатыря тоже зашевелились и открыли глаза. Из них лился такой же холодный страшный свет.
– Блин, этого ещё не хватало… вместо того чтобы мне помочь, богатыри меня прибьют.
Тяжело ступая и раскидывая железными сапогами мелодично звенящий хрусталь, заколдованные богатыри окружили Толю. Оглядевшись, он увидел обрубок своего меча. Сделав несколько шагов, он подобрал его. И только сейчас заметил, что за это время на мече появились небольшие зелёные листочки. Он регенерировал!
Толя вспомнил строки унылой песни Поющего Дерева:
Пусть твоя рука будет крепкой, как железное дерево,
А сердце бесстрашное…
«Тот, кто поборол страх, получает эффект регенерации оружия? – подумал Толя. – Но… но я ужас как боюсь этих синеглазых зомби».
Тем не менее Толя выставил меч перед собой. Зелёные листья быстро росли, вытягивались и укладывались, добавляя мечу длину и вес.
Закрыв от страха глаза, Толя ударил мечом по Илье Муромцу, он стоял ближе всех. Конечно, мальчик не ожидал, что завалит великана обрубком деревянного меча.
Илья Муромец отступил и упал на одно колено. Синий свет в его глазах потух. Его сменил осмысленный взгляд.
– Ох, головушка моя… – сказал Илья Муромец.
– Сейчас ещё как дам, – сказал Толя. А у самого ноги дрожали от страха, а по спине лился пот. Словно он снова превратился в рыбу и плыл сквозь воду.
Илья Муромец обвёл стены пещеры взглядом и остановился на Толе:
– Я… я… чувствую горе… Я слышу отчаяние… Ох, что же мы наделали! Коли слышен детский плач на Руси, то большая беда пришла.
Закрыв лицо руками, Илья Муромец замер.
«Вспоминает, что они натворили, когда были околдованы Кощеем», – подумал Толя.
Он приготовился ударить и остальных богатырей. Но синее свечение исчезло и у них. Непонимающим взором они водили по Толе, по хрустальным обломкам, по Илье Муромцу, который сидел неподвижно. Только плечи его изредка вздрагивали.
– Братцы, что же это было с нами? – спросил Алёша Попович.
– Кощеевы проделки, – пробасил Добрыня Никитич. – Я так и знал, что он что-то готовил, да не успел предупредить. Эх, жаль, что нельзя убить его навсегда. А все эти иголки и зайцев никогда не найти…
– Эй, мальчик, что ты тут делаешь? – спросил Алёша Попович.
– Вообще-то, вас расколдовываю, Алёша Попович.
– Эй, юнец, для тебя я Алексей. Ишь ты, друга нашёл.
– Тихо, – сказал Илья Муромец, поднимаясь. – Если бы не этот юнец, мы бы никогда не почуяли чужую тоску и отчаяние.
– Да я-то что? – сразу оправдался Алёша Попович. – Смелый мальчик! Ревел так, что разбудил нас. Такого героя и ждала земля русская. Как тебя зовут, мальчик? Плакса-Богатырь? Ревун-Убивун? Силач Слёзкович?
Толя обиделся на насмешливый тон Алёши Поповича и не ответил.
– А-а-а, понял, как звать-величать тебя, – продолжил Алёша Попович, посмотрев на деревянный меч. – Звать тебя Нытик Деревяшко.
Даже Добрыня Никитич с недоверием посмотрел на друга:
– Ты чего злой такой? Будто не расколдовался до конца.
Илья Муромец подошёл к Толе и взял его на руки:
– Не слушай балагурство Алёшки. Так и есть – ты истинный герой Руси.
– Да, давай, покачай дитятко на ручках, чтобы не плакало, – не унимался Алёша Попович.
– Не знаю, что такое «балагурство», – сказал Толя. – Но, кажется, у Алёши дико бомбит, что его спас какой-то юнец.
Глава 36. Чудо-юдесное превращение
Вода за кормой забурлила. Образовалось что-то вроде воронки, от центра которой расходились большие волны.
– Машина, полный ход, – закричал адмирал, не вынимая трубки изо рта.
– Ах, самый полный давай! – повторило Чудо-юдо. – А то нас сейчас утянет.
Несколько рыбоградских кораблей и подводная лодка, которые сопровождали Толю в поисках Хрустальной Горы, поспешно отошли от центра воронки.
Адмирал, заложив руки за спину, крепко стоял на палубе. Он ничем не напоминал того сонного старичка, который говорил невпопад, заседая в Городском Совете.
Чудо-юдо ухватилось за перила специально выращенными для этого десятью руками.
В центре воронки показалась вершина Хрустальной Горы. Она стремительно росла, разгоняя волны. Корабли и пароход качались на огромных волнах, перепрыгивая с одной на другую.
Гора перестала расти. Её хрустальные бока блестели в свете заходящего солнца.
– Вижу, – показал трубкой адмирал.
Чудо-юдо создало себе подзорную трубу, а потом и глаз, к которой эту трубу прислонило:
– Ага, теперь и я вижу.
У подножия горы открылась большая пещера. На выходе из неё стояли три богатыря. Алёша Попович улыбался, глядя на заходящее солнце. Добрыня Никитич разминал плечи, словно готовился к схватке. Илья Муромец держал на руках мальчика.
Когда пароход подплыл к горе, Чудо-юдо первым сорвалось с палубы и устремилось к Толе:
– Я так переживало! Думало, что ты навечно остался с рыбами.
Чудо-юдо обхватило Толю всеми десятью руками и так прижало к себе, что мальчик чуть не провалился внутрь его бесформенного полупрозрачного тела.
– Царь-батюшка? – спросил Алёша Попович.
– Ах, – Чудо-юдо недоумённо дёрнулось. – Весьма польщён, но ты меня с чем-то путаешь.
– Глянь-ко, Илья, и правда он, – сказал Добрыня Никитич.
Илья Муромец приблизился к Чуду-Юду.
– Царь Берендей! Я рад, что ты не умер.
– Я тоже рад, что он не умер… – ответило Чудо-юдо.
Но Толя заметил, что внутри его бесформенного тела снова проступил тот образ бородача с весёлыми глазами, который мелькнул во время судебного заседания.
Чудо-юдо вывернулось из объятий и взлетело повыше:
– Кажется, ты, братец-богатырь, слишком долго в заточении пробыл. Чудо-юдо я обыкновенное.
– Ну, дружище, хватит притворяться, – молвил Илья Муромец, хватая Чудо-юдо ручищей. – Видать, ты всё ещё боишься, что мы под властью Кощея?
Чудо-юдо отбивалось от Ильи Муромца:
– Ай, смотри, куда хватаешь! А если бы у меня там был глаз?
Илья Муромец притянул Чудо-юдо к себе и сильно встряхнул, словно выбивал пыль из ковра:
– Давай, братец, приди-ка в себя. У нас много дел.
– Ах, я и радо было бы…
Но Илья Муромец ещё раз так встряхнул Чудо-юдо, что из него вылетела какая-то белая пыль. Существо тут же потеряло прозрачность и превратилось в того самого мужчину, которого Толя уже видел. Только глаза его были невесёлыми. В них блестели слёзы.
К этому времени все высадившиеся с кораблей рыбоградцы собрались вокруг богатырей и Толи. Адмирал, широко расставив ноги, пыхал потухшей трубкой. Обер-секретарь Синицын тайком утирал слёзы, он не верил, что богатыри живы и больше не буянят.
Откуда-то выскочил человек с каким-то фонарём в руке:
– Я из «Рыбоградской хроники», – сказал он. – Улыбнитесь для истории.
Вспышка на мгновение ослепила Толю, а всю толпу окутал белый дым. Толя догадался, что это сработал древний фотоаппарат.
Илья Муромец осторожно поставил бывшее Чудо-юдо на землю. Все три богатыря опустились перед царём Берендеем на колено и склонили головы.
Толя смутно знал, что до того, как Кощей одарил Русь своей добротой, этот царь правил в Стольном Граде. А три богатыря и другие князья вроде как подчинялись ему. Вместе они правили Русью.
«Но почему царь стал Чудом-юдом? – недоумевал Толя. – Довольно противным Чудом-юдом при том…»
– Прости меня, царь-батюшка, что я не уберёг Родину, – сказал Илья Муромец. – Охранял её от врага снаружи, а главный враг оказался внутри.
– Прости, что я не разгадал вовремя планы Кощея, – сказал Добрыня Никитич. – Злодей оказался хитрее.
– Прости, царь, что не присмотрел за этими двумя, – сказал Алёша Попович. – Без моего надзора – ничего не могут.
В толпе рыбоградцев кто-то захохотал, но тут же умолк, подавленный серьёзностью происходящего (или кулаком обер-секретаря).
– Ах, друзья… – сказал Берендей голосом Чуда-юда. Потом прокашлялся и сказал без придыхания: – Братцы, не вините себя в том, что я сам не углядел. Но мы наконец-то вместе, благодаря Толе из иного мира. Теперь мы исправим всё, что напортил Кощей. И… и мы сами.
Когда первые восторги освобождения богатырей улеглись, все взошли на корабли. Было решено приплыть в Рыбоград и там решить, что делать дальше.
Глава 37. Просто расскажи
На корабле люди окружили богатырей, оттирая Толю всё дальше и дальше от Чуда-юда, то есть от царя Берендея. В Рыбограде почти все знали истинную историю событий, поэтому никто богатырей не боялся. Всюду сновал фотограф «Рыбоградской хроники», пыхая вспышкой и закрывая Толю облаками дыма.