– Как я могу быть осторожным? – закричал паломник. – Я ведь не могу видеть грехов!
Мудрец сказал:
– Дело твое, – подумай, спешить некуда.
Паломник был смущен и не спал всю ночь, мучительно размышляя; в конце концов, он отказался от обряда очищения».
– Забавная притча, – заметил Ашока. – Она ничего не объясняет, но может примирить.
– А вот и нет! – воскликнул Питимбар. – Посмотри на мои синяки: едва я рассказал эту притчу, как на меня набросились и те, кто выступал за тайную силу воды, и те, кто был не согласен с этим. Мне порядочно досталось от тех и других.
– Неужели? Раньше у нас не было рукоприкладства, – Ашока погрустнел. – Если из-за такой малости вспыхивают ссоры, да еще между последователями Просветленного, да еще в этом священном месте, чего же нам ждать в будущем во всей стране, межу людьми разных верований и обычаев?
– Не думай о будущем, – беспечно отозвался Питимбар. – Сколько раз мы говорили с тобой о твоем пути: ты выбрал его правильно. Не твоя беда, что в мире по-прежнему существуют гордыня и спесь, алчность и зависть, злоба и жестокость. Одни люди не хотят избавиться от них, другие не могут, но ты сделал все что мог, – все, к чему призывал тебя твой долг. Помнишь притчу о цветах? Ты полил их, и они взойдут. Может быть, это будет не скоро, может быть, пройдет много времени, но цветы взойдут.
– Но я не могу не думать о моей стране и моем народе, – сказал Ашока. – Я все еще царь.
– Да, этой твой последний недостаток, – согласился Питимбар. – Но будем надеяться, что скоро ты избавишься и от него. Послушай еще притчу в утешение: «Жил один человек, который принес мудрецу камень и сказал:
– Пожалуйста, благослови этот камень и меня!
Мудрец взял камень и положил его на землю.
– Теперь он благословлен, – сказал мудрец, – потому что он на своем месте. Находясь в руке, он всегда в неустойчивом положении, так как он зависит от тебя с того времени, когда ты поднял его и держишь. Пусть же он лежит на земле и занимает свое собственное место, чтобы быть спокойным и независимым. А теперь я благословляю и тебя! Я благословляю тебя и твою душу!».
– Ладно, – сказал Ашока, – считай, что ты меня утешил. А теперь оставь меня, я пойду в пещеру Будды. Я хочу побыть там один, пока еще кто-нибудь не пришел ко мне со своими вопросами.
– Откройте! Откройте же! Да что вы там, спите, что ли! – отчаянно колотил в ворота дворца запыхавшийся гонец.
Наконец, в воротах открылось окошко.
– Кто ты? – спросил сонный голос.
– Так и знал, что они спят: никто на свете не спит больше, чем стражники, – проворчал гонец, а вслух сказал: – У меня важные вести к великому царю, я гнал лошадь от самого Саранганатха.
– Не знаем мы никакого Саранганатха, – зевая, ответили ему. – А к царю тебе все равно не попасть.
– Это почему? – удивился гонец.
– Да уж потому… – неопределенно ответили за воротами. – И чего было так стучать, – зря только переполошил. «Важные вести, важные вести!» – передразнили гонца.
– Пустите меня к царю! – закричал он. – Кто вы такие, чтобы решать, важны мои вести или нет!
– О, боги, какой настырный! – сказали за воротами. – Да пусть себе идет, нам-то что? Его голова покатится в случае чего, – раздался второй голос. – А пароль? – спросил первый голос. – А какой у нас пароль сегодня? Уж не «ураган» ли? – спросил второй. – Нет, это давно отошло. Теперь у нас все больше «львы» да «леопарды»… Ага, вспомнил, со вчерашнего дня пароль – «пантера»! Эй, ты, гонец, какой у нас пароль?
– «Пантера», – повторил гонец.
– Ну, так и быть, заходи, – ему открыли ворота.
Внутри дворца было такое же сонное царство, как у ворот: слуги спали в тени комнат, укрывшись от мух платками, служанки посапывали под кисейными покрывалами, главный дворцовый управитель храпел на кушетке перед царскими залами, здесь же дремали, прислонясь к стене, два воина из охраны царя.
Гонец покашлял.
– Что? Кто? – вскочил дворцовый управитель; вместе с ним встрепенулись и воины у дверей. – Ты куда? Зачем?
– Я гонец. Прибыл с важными известиями из Саранганатха, – сказал гонец.
– Сейчас доложу, – с тяжелым вздохом ответил дворцовый управитель и пробормотал, открывая двери: – «Важные известия, важные известия» – какие могут быть у нас важные известия?
…Войдя в зал, гонец растянулся перед царским троном и закричал:
– Великий царь, беда!
– Что ты так кричишь? – раздался недовольный женский голос откуда-то из угла.
Гонец поднял голову и увидел, что трон пуст, а в углу зала открылась маленькая дверца и из нее вышла царица Кумари.
– Какая беда? – спросила она, поднимаясь на трон.
Гонец смутился.
– Да простит мою дерзость великая царица, но мои слова предназначены лишь для царя, – осмелился возразить он.
– Ты можешь сообщить великой царице все, что хотел сказать царю, – из дверцы появился визирь Мукеш. – Она управляет страной, пока царь в отъезде.
– Да, но… – замялся гонец.
– Сказали же тебе, она управляет страной! – из дверцы выбежал еще и царевич Самади. – Она и я! Говори, если не хочешь потерять голову!
– Говори, не бойся, – ласково улыбнулась царица Кумари.
– Говори, с чем ты приехал, – сурово произнес визирь.
– Говори же, болван, пока твоя голова еще на плечах! – раздраженно воскликнул царевич.
Гонец решил больше не возражать.
– Беда, великая царица, – сказал он. – Ришипаттана охвачена восстанием, бунт грозит перекинуться и на другие области страны.
– Мы знали, что этим кончится! – злорадно выпалил Самади. – Визирь, ты не ошибся!
Кумари сделала предостерегающий жест, призывая его замолчать, а Мукеш нахмурился.
– Встань и расскажи, как это случилось. Подробно, не упускай даже мелочей, – приказала Кумари гонцу.
– Все началось в городе Саранганатхе. Великая царица, знает, конечно, какие великолепные храмы, какой монастырь там построены.
– Да, мы знаем, сколько это стоило! – не выдержал Самади. – Учение Будды разорило нашу казну.
– Царевич! – с укором произнесла Кумари.
– Разве я не прав? – обиделся он и взглянул на Мукеша.
– Деньги были не из казны, – уклончиво ответил визирь.
– А откуда же? – удивился Самади.
– Пусть гонец продолжает, – сказала Кумари.
– Там же, в Саранганатхе, в Оленьем парке благородный царь Ашока выстроил большую ступу, в которую заложили останки Будды, заключенные в мраморную урну, а возле ступы была возведена колонна с четырьмя львами наверху. Эта колонна столь высока, что если десять человек немалого роста встанут на плечи друг друга, им не достать до вершины; по сторонам же колонны великий царь велел установить каменные скрижали с законами праведной жизни, – на одном дыхании произнес гонец.
– Зачем ты это рассказываешь? – снова не выдержал Самади.
– Но великая царица приказала не упускать даже мелочей, – сказал гонец.
– Не мешай ему, пусть говорит, – Кумари слегка тронула сына за руку. – Продолжай, гонец.
– Вот я и говорю, в Саранганатхе все началось, как раз около ступы и колонны, – продолжил гонец. – Как обычно, здесь стоял «смотритель дхармы», который по царскому приказу зачитывал законы праведной жизни для тех, кто сам не умеет читать. Откуда ни возьмись, к нему прицепился голый отшельник, который неподалеку славил своего великого святого – Джайну. Они вечно ходят голыми, вера у них такая.
Кумари улыбнулась:
– Да, мы видели их в нашем городе. Одному я дала денег на одежду, подумав, что ему не на что купить ее; он с отвращением швырнул деньги на землю, сказав, что ни в чем не нуждается, а более всего презирает металл, за который все в нашем мире продается и покупается.
– Сумасшедшие, – зло прошептал Самади. – Все с ума сошли, живем в окружении безумцев.
– Да, да, они такие! – подхватил гонец слова Кумари. – Ужасно отчаянные, а уж спорить с ними, – спаси нас боги!.. Вот, голый, стало быть, прицепился к человеку у колонны, – а тот, нет чтобы промолчать, тоже стал с ним спорить.
– О чем же был спор? – поинтересовалась Кумари.
– Прости, великая царица, но мне трудно уразуметь, в чем они не сошлись, – признался гонец. – Я привез донесение об этом деле, – может быть, тебе самой будет угодно разобраться в нем? – он протянул царице свиток.
– Пусть великий визирь посмотрит, – ответила она. – Он лучше в этом разбирается.
Визирь поклонился ей, взял свиток и бегло прочел отдельные фразы:
– «Последователь Джайны утверждал, что тот, кого называют Просветленным (Буддой) – самозванец, присвоивший учение двадцати четырех тиртханкаров, последним из которых был Шри Махавира, а первым – великий царь Ришабха, живший во времена, когда люди еще не умели писать и считать. Сам царь богов Индра повелел якшам и якшиням следить за благополучием тиртханкаров и наставлять их на истинный путь. Очистив же душу, титханкары стали бхагаванами».
– Кто такие «тиртханкары» и «бхагаваны»? И кто такие «якши» и «якшини»? – спросил Самади. – Никогда не слышал о них.
– Не мешай! – одернула его Кумари.
– «Будда не понял даже того, что есть четыре формы души человека, страдающей из-за кармы и наказанной воплощениями в сансаре. Эти формы: недочеловек, человек, сверхчеловек и существа ада, – читал Мукеш. – Далее. Будда не знал мантру Навокар, необходимую для того чтобы освободится от кармы и приобрести божественное чистое сознание, восприятие и счастье. Мантру Навокар следует петь в любое время дня и ночи, показывая тем самым: 1) уважение душам, заключенным все еще в человеческие формы, 2) полностью освободившимся душам, 3) духовным учителям и всем монахам. Стремящийся к освобождению от кармы должен с пением Навокара бродить по стране в простой одежде или совсем обнаженный; волосы носить запрещается, – их нужно не просто выбривать, а вырывать с корнем… Величайший грех – причинение вреда живым существам, поэтому надо процеживать питьевую воду, чтобы там случайно не оказались какие-нибудь мелкие букашки, специальной метелкой подметать себе дорогу, дабы не раздавить муравья или червяка, и строго запрещается передвигаться или что-либо делать ночью, ведь в темноте можно случайно нанести вред живому существу.