– Поразительно! – повторил Тутмос. – Поразительно.
Бюст Нефертити работы Тутмоса
– Но есть и другие причины, почему нам важно как можно скорее построить этот город и окончательно утвердить новую веру, – сказала Нефертити, невольно понизив голос. – Моя беда в том, что я не смогла родить фараону наследника: мы долго ждали сына, но рождались одни дочери, и я стала замечать, что муж охладевает ко мне. Я уже говорила, что таковы все мужчины, они не способны любить долго, но здесь вмешалась сама судьба: в это время умерла наша вторая дочь Макетатон. Муж сильно любил ее, порой я даже ревновала его к ней, – и вот она угасла за несколько недель! Она начала худеть, плохо ела и ослабла настолько, что не могла вставать с постели.
Мы все дни проводили возле нее, надеясь на чудо, но Макетатон умерла. Это был ужасный миг: мы стояли около ее ложа, убитые горем; у меня подкосились ноги, и муж одной рукой поддерживал меня, а второй прикрыл свое лицо, чтобы никто не увидел его слез. Заплакали и запричитали служанки, но страшнее всего был крик старой няньки, ухаживавшей за Макетатон с детства. Старуха бросилась на ее неподвижное тело, выла и рвала на себе волосы; с трудом вывели эту несчастную женщину из комнаты, – Нефертити тяжело вздохнула. – Фараон хочет, чтобы и эту сцену изобразили на стене, но я прошу его не делать этого: боль не утихла до сих пор…
После смерти Макетатон мы жили как чужие люди, – продолжала она после молчания. – Мне так нужны были его внимание и сочувствие, но он почти совсем перестал бывать у меня. Раньше он редко посещал наложниц, но теперь проводил с ними все ночи.
Вскоре мне объявили, что фараон решил взять себе вторую жену; меня убеждали, что это необходимо, ведь без наследника некому будет продолжить дело Эхнатона. Впрочем, мое согласие ничего не значило, вторая жена для фараона уже была выбрана: ею стала принцесса из Митаннийского царства. Так же, как меня, ее прислали Аменхотепу, отцу моего мужа, в дар для скрепления союзнических отношений, – и так же, как я, она оставалась ненужным подарком среди других его наложниц. Имя этой принцессы было Тадухепа, но египтяне прозвали ее Кийей, «Малышкой», а когда мой муж решил жениться на ней, он назвал ее Бакетатон.
Она столь же глупа, как красива, – презрительно усмехнулась Нефертити, – но фараону не ум ее был нужен. Он наслаждался ее телом, и она родила ему сына, однако, – продолжила Нефертити шепотом, – мне передавали, что тот, кто сейчас считается ее сыном, на самом деле ребенок от другой наложницы, а настоящий сын Кийи умер, не родившись. Это великая тайна, которую даже мне не доверили: во всяком случае, фараон признал наследника и дал ему имя Тутанхатон.
Это славный мальчик, я полюбила его как собственного сына, но он слаб здоровьем и душа его слаба. Что будет, когда он станет фараоном? Сможет ли он продолжить дело Эхнатона, устоит ли в борьбе с сильными и коварными жрецами Амона и знатью, поддерживающей их? Не вернется ли Египет к старым застывшим порядкам, к почитанию Амона? Ведь тогда и Тутанхатон сделается Тутанхамоном, и это будет конец всего, к чему стремились я и мой муж.
Фараон понимает это, он знает, что только во мне найдет опору своим делам, поэтому Кийю он отослал от себя, – в голосе Нефертитти промелькнуло торжество. – Я приняла его, будто ничего не случилось; богиня любви Инанна учит нас, что женщина должна уметь прощать, ведь чувствующий свою вину, прощенный мужчина еще крепче привязывается к той, которую обидел. Однако мною двигал не холодный расчет и не желание власти, чтобы обо мне ни болтали: Эхнатон мой муж по духу и плоти, он отец моих дочерей, и я люблю его, – да, люблю! – с вызовом сказала Нефертити. – Я готова до конца помогать ему во всем, но, повторяю, нам нужно время, что навсегда утвердить новые порядки, и, главное, получить поддержку народа. Теперь ты понимаешь, как важно для нас твое искусство, Тутмос?
– Ты хочешь, чтобы народ увидел в вас человеческое и полюбил вас? – спросил Тутмос.
– Конечно! Об этом-то я и толкую! – воскликнула Нефертити. – Тогда жрецы Амона будут бессильны, ибо кто может победить любовь? Все сделанное Эхнатоном утвердится навеки, и Тутанхатону не придется отречься от дел его.
– Ты задаешь мне нелегкую задачу, царица, но мне кажется, я знаю, как ее решить, – оживленно сказал Тутмос, и глаза его блеснули. – Я повидал многих женщин, однако ни одна не сравниться с тобой. Благородство и ум, достоинство и честь – вот что я покажу в твоем изваянии! И при этом облик прекраснейшей женщины, будто созданной по канонам божественной красоты: правильный овал лица, чувственные губы, тонко очерченные уши, стройная шея. Пожалуй, нос несколько длинноват, что, впрочем, ни в коей мере нельзя считать недостатком, напротив, это придает твоему облику особое очарование, – прибавил он, всматриваясь в лицо царицы.
– Как ты разгорячился! – несколько смущенно рассмеялась Нефертити. – Но ты верно уловил то, что я хочу – изобрази меня женщиной, изобрази человеком. И муж мой тоже пусть будет иметь собственные человеческие черты на твоих произведениях.
– За изваяние фараона я возьмусь позже, а пока займемся твоим, – сказал Тутмос, в нетерпении потирая руки. – Ты позволишь наложить воск на твое лицо, чтобы снять затем маску? Не беспокойся, тебе не будет от этого вреда, мне уже приходилось делать такое. Потом я отолью изображение в гипсе и доведу его до совершенства, чтобы изготовить по нему известняковый бюст.
Ты будешь в короне; твоя шея будет подана вперед, что создаст впечатление покоя и движения одновременно. На твоих плечах будет ожерелье – то самое, которое сейчас на тебе, из цветков лотоса, василька и мака, – оно лучше подходит тебе, чем ожерелье из золота и драгоценных камней, и свидетельствует о твоем безупречном вкусе. Глаза я выполню из горного хрусталя и обведу их черным контуром, а лицо раскрашу нежнейшим розово-бежевым цветом, – тем, который оно имеет в действительности.
– Благодарю тебя, Тутмос, никогда я не слышала столь изящной похвалы себе, – улыбнулась Нефертити.
– Люди будут восхищаться тобою до тех пор, пока стоит мир, – уж я постараюсь! – сказал он, вскочив со своего места. – Ты разрешишь мне позвать моих подмастерьев?.. Эй, бездельники, все сюда! – крикнул он, открыв дверь. – Мы сотворим чудо.
Иисус и Магдалина. Последний день
Отношения Иисуса и Марии Магдалины – одна из самых спорных тем в истории христианства. В рассказе показаны последний день Иисуса перед казнью и последние встречи с Магдалиной на основе апокрифических Евангелий и произведений гностиков I–II вв. н. э.
– Где он ходит? Ну, где он ходит, скажи на милость? Весь город обошли, нигде его нет. Разве можно так исчезать? – сокрушался Варфоломей, худой и желчный человек, вовсе не старый по годам, но уже испещренный морщинами и изрядно полысевший.
– Где, где! – передразнил его спутник Филипп, высокий и статный, с насмешливым выражением на лице. – Будто ты не знаешь: он там же, где сейчас Магдалина, и впереди его ждет восхитительная ночь.
– Эй, красавчики! – окликнула их пышногрудая блудница, стоявшая у входа в переулок с увеселительными заведениями. – Я не ослышалась, вы говорили о восхитительной ночи? Пойдемте со мной, и вы узнаете, что такое восхищение. Всего за один динарий я ублажу вас обоих: не буду себя хвалить, но мужчины, побывавшие со мной, испытали небесное блаженство. А если заплатите два динария, к нам присоединится моя подружка-эфиопка, которая откроет вам все тайны африканской любви.
– Два динария! – усмехнулся Филипп. – Вы с подружкой, должно быть, обучались любовному искусству в храме великой богини Иштар в Вавилоне? Только ее жрицы так дорого берут за свои ласки. Два динария! Римские легионеры получают по тридцать динариев в месяц, а вы хоте получить два динария за одну ночь?
– Клянусь всемогущим Богом и всеми его пророками, это не дорого! – горячо возразила блудница. – Погляди-ка на это, – она обнажила свою грудь. – Разве за такой товар жалко заплатить серебряник?
– Не кощунствуй, – строго одернул ее Варфоломей. – Нельзя поминать имя Господа всуе, а особенно по такому поводу.
– А тебе-то что? – возразила блудница. – Бог покарает меня, а не тебя, – разве я не вольна сама распорядиться своей судьбой?
– Опомнись, сестра! – продолжал увещевать ее Варфоломей. – Можно ли отказаться от вечного блаженства в Царствии Небесном ради бренной и быстротечной земной жизни?
– А, вы из тех, кто пришли с Назаретяниным! – догадалась блудница, закрывая грудь. – В Иерусалиме только о вас и болтают.
– И что же о нас говорят? – спросил Филипп, ласково погладив блудницу по руке.
– Разное, – отдернув руку, сказала она. – Кто-то называет вас отступниками, кто-то – блаженными, а раввин велел держаться от вас подальше, потому что вы смутьяны и грешники.
– Видишь, как народ настраивают против нас? – встревожился Варфоломей, обращаясь к Филиппу. – А мы никак не можем найти Иисуса; не было бы беды.
– Так вы ищите своего Назаретянина! Так бы и сказали! – вмешалась блудница. – Он с Магдалиной в доме, где остановился ее брат Лазарь. Тут недалеко, третья улица направо.
– Ты знаешь Иисуса? – удивился Филипп.
– Я знаю Марию из Мигдала. Ее прозвали «Магдалиной» не только за то, что она оттуда родом, но также за красивые вьющиеся волосы, называемые «magadella», которые она выставляла напоказ, став блудницей. О, ей не было равных в нашем ремесле: она брала по десять динариев за ночь, и по двадцать, и по тридцать, – и мужчины считали удачей, если им удавалось купить ночь ее любви! – ответила блудница. – Не знаю, что она нашла в вашем Иисусе, чем он пленил ее настолько, что она бросила свое занятие; впрочем, он хорошенький и язык у него подвешен неплохо. К тому же, этот парень женился на ней, – так чего же еще? Эх, если бы мне кто понравился, да захотел взять замуж, я бы тоже не стояла здесь на улице и не показывала свои груди кому ни попади!