– Люди, опомнитесь, что вы делаете? – воскликнула женщина в темной низкой накидке, и Иисус вздрогнул, услышав ее голос. – Пожалейте его, помогите ему, – и вам это зачтется перед Богом!
– Бог проклял его, зачем жалеть? – возразили в толпе. – Угомонись, женщина!
– Тащите сюда вон того, коренастого, что стоит под смоковницей! – сказал Лонгин солдатам. – Ты понесешь его крест, и не вздумай возражать, – ткнул он тупым концом копья в грудь этого человека.
– Как тебя зовут? – спросил его Иисус.
– Симон из Киринеи, – ответил он.
– Прости, что принимаешь мою тяжесть, Симон, – сказал Иисус.
– Ладно, чего уж там, – пробурчал коренастый человек.
– Пусть те, кто меня любят, тоже простят меня! – возвысил голос Иисус, разыскивая глазами в толпе женщину в темной накидке.
– Прости и ты, – раздался в ответ рыдающий голос.
– Веди меня, я готов, – Иисус взглянул на Лонгина.
– А для меня помощника найдешь? Сделай милость, добрый римлянин! – глумливо крикнул Гестас.
Лонгин, даже не обернувшись к нему, приказал:
– Вперед! – и отряд, сопровождаемей народом, отправился на Лысую гору.
– Вы все оставили его, все! – рыдала Магдалина, обращаясь к Филиппу и Варфоломею, которые стояли перед ней в той же комнате дома Лазаря, где они разделили трапезу с Иисусом. – Где вы были, когда его схватили; где вы были, когда его вели на казнь? Он был прав: среди вас нашелся только один решительный человек, да и тот – Иуда!
– Так, видно, было предначертано, – сказал Филипп, а Варфоломей угрюмо прибавил: – Мы пытались спасти его, но он не захотел.
– Он устал, он отчаялся, он не знал, как донести свое учение до людей! – вскричала Магдалина. – А вы, что вы сделали, чтобы помочь ему?
– Мы во всем слушались его, – так же мрачно возразил Варфоломей. – Мы делали, что он говорил.
– Ты же знаешь, что с ним невозможно было спорить; мы подчинялись ему, как послушные дети мудрому отцу, – прибавил Филипп.
Магдалина плакала, они молчали.
– Кто его похоронил? – наконец спросила она. – Мне не дали его погрести; могу ли я теперь умастить его тело благовониями?
– Нашлись добрые люди, которые похоронили его на пещерном кладбище за Дамасскими воротами, – сказал Филипп. – Но благовония не понадобятся, ибо по обычаю тело убитого не умащивается ими, так же как не омывается водой, дабы проклятие Бога пало на убийц.
– Неужели мне будет отказано даже в этом? – Магдалина снова начала плакать. – Неужели я уже никогда не увижу его, пусть мертвого, и не смогу совершить последний обряд над ним?
– Обычай разрешает нам через день отвалить камень над могилой, чтобы убедиться в смерти усопшего, – бывает ведь и так, что хоронят живых, – ответил Филипп. – Но благовония все равно запрещены, если мы соблюдаем закон. Сам Учитель говорил: «Не нарушить я пришел закон, но исполнить его».
– Благовония не понадобятся в любом случае, – загадочно вставил Варфоломей.
– Почему? – Филипп с удивлением посмотрел на него.
– Его тела уже нет в могиле, – ответил Варфоломей.
– Как нет? Он жив?! – в один голос воскликнули Филипп и Магдалина.
– Он будет жить среди нас, – сказал Варфоломей.
– Что это значит? Ответь мне: он жив? – Магдалина схватила его за одежду и стала трясти. – Ответь во имя милосердного Бога!
– Не будь таким жестоким, Варфоломей, – сказал ему Филипп. – Не терзай ее так!
– Он мертв, – ответил Варфоломей и прижал к себе плачущую Магдалину. – Но люди должны думать, что он не умер. Не ты ли упрекала нас, что мы плохо помогали ему? Мы сделаем все, чтобы его учение жило.
– Дай мне в последний раз взглянуть на него, умоляю тебя! – плача, просила Магдалина.
– Это невозможно, – ответил Варфоломей, поглаживая ее по голове…
– Так он мертв? – спросила Магдалина, когда у нее уже не было сил плакать.
– Да, – сказал Варфоломей.
– Он мертв? – повторила Магдалина.
– Он мертв и погребен, – подтвердил Варфоломей.
– Что же, – слабо проговорила Магдалина, – тогда я уеду, я не могу оставаться здесь. Возьму детей и уеду.
– Это лучшее, что ты можешь сделать, – согласился Филипп. – Поезжай в Галлию, там тебя примут.
– Почему в Галлию? – спросила она.
– Там легче затеряться. В южной Галлии у меня живет родня, – я попрошу, чтобы они приняли тебя, – объяснил он.
– Спасибо тебе, Филипп, ты всегда был добр ко мне, – ответила Магдалина.
– Никто из нас не забудет тебя, ведь ты была его женой, – сказал он.
– Не беспокойся о будущем: ни ты, ни твои дети не будут знать нужды, – прибавил Варфоломей.
– Спасибо вам; простите, если я была с вами жестока, – поклонилась им Магдалина.
– И ты нас прости, – поклонились они ей.
– Так вы его перезахоронили? – спросил Филипп, когда они с Варфоломеем шли от дома Лазаря.
– Да, только не надо об этом болтать, – грубовато ответил Варфоломей.
– Разве я болтун? – обиделся Филипп.
– Не слушай меня: я не знаю, что несу! Эти дни я сам не свой, – виновато сказал Варфоломей.
– Но почему ты не позволил Магдалине проститься с ним?
– Жара, – коротко ответил Варфоломей. – Тело уже тронуто разложением.
Некоторое время они шли молча.
– Мы предчувствовали беду, но удар оказался слишком силен, – со вздохом сказал затем Филипп.
– Это правда, и вина наша слишком велика: как мы не спасли его?! – Варфоломей ударил себя в грудь и вдруг заплакал. – Если бы можно было все переменить!
– Нам не дано знать – можно было бы или нет, – возразил Филипп. – Но мы не оставим его дело: везде и всюду мы будем проповедовать учение Иисуса. Матвей уже пишет повесть о его жизни: он начал с последних дней, пока впечатления не остыли, а потом хочет присоединить этот рассказ к повествованию о предыдущих событиях.
– Наверное, сочиняет напропалую? – проворчал Варфоломей, вытирая слезы. – Он у нас сочинитель.
– Да, это есть, – подтвердил Филипп. – Матвей с гордостью показал мне, что у него получилось, – так он напрочь умолчал о том, что свою последнюю ночь Иисус провел с Магдалиной, зато придумал молитву в Гефсиманском саду. Пишет, как Иисус там молился Богу, как просил отвести «чашу сию». Очень красиво и трогательно, но я спросил: если Иисус был в саду один и никому не рассказал об этом, то откуда Матвей узнал про эти подробности? Он смутился было, а потом ответил: «По наитию!».
– Представляю, что он напишет… – протянул Варфоломей. – Трудно будет потом отделить выдумку от правды.
– Может быть, я тоже когда-нибудь возьмусь за перо, однако не обещаю, что моя повесть будет предельно правдива: есть высшие соображения, которые нельзя отбросить, – сказал Филипп. – Но клянусь, что о Магдалине я не забуду: эта женщина достойна правдивого рассказа.
– Это так, – кивнул Варфоломей. – Но ты говорил о проповедях «везде и всюду»? – спросил он.
– Мы решили с Андреем, что когда пройдет положенный срок поминовения, мы, ученики Иисуса, должны бросить жребий, кому куда идти с проповедью. Ты согласен? – спросил он.
– Еще бы! Буду ничтожной тварью, если откажусь, – ответил Варфоломей. – Я хочу пострадать за Учителя, и хотя бы этим искупить вину.
– Страдания за правду укрепляют ее, – сказал Филипп. – Слово правды должно звучать, даже если мир не хочет слышать его.
– Он услышит нас, брат, он услышит! – ответил Варфоломей.
Дети Иисуса
О детях Иисуса, его сыне и дочери, рассказывается в преданиях, не признанных официальной церковью. Тем не менее, они живут в веках, особенно во Франции (в римские времена называемой Галлией), куда, согласно этим преданиям, приехали после казни Иисуса его жена Мария Магдалина с детьми.
– Вина, вина, еще вина! – кричал высокий молодой человек трактирщику. – И не думай, что мы пьяны и не разберем, что ты нам подаешь. Мой отец завещал в конце трапезы подавать лучшее вино.
– Он превращал воду в вино, а этот бестия – вино в воду! – воскликнул его товарищ. – С каждым кувшином вино все жиже и жиже.
– Господам угодно шутить, – осклабился трактирщик. – Я подаю вам отборное выдержанное вино, ни у кого вы не найдете такое.
– Не осквернит в уста входящее, а осквернит из уст исходящее, – назидательно проговорил высокий молодой человек. – Твои слова так же лживы, как твое вино. Ты не спорь, а пошевеливайся, – видишь, нас жажда мучит!
– Иосиф, а твой отец правда был святым? – спросила девица с полуоткрытой грудью и распущенным волосами, одна из тех, что была в этой веселой компании.
– О нем много чего рассказывают, но я не могу этого ни подтвердить, ни опровергнуть, – высокий молодой человек пожал плечами. – Когда он погиб, мне и трех лет не было.
– Ну, уж Иосиф-то у нас точно не святой! – захохотал его товарищ. – Если он и исполняет заповеди, так лишь о вине и любви.
«Сидящий Христос» из Чивита Латина (Национальный музей Рима), выведенный в образе античного философа
– Может быть, это самое хорошее, что мой отец оставил нам, – улыбнулся Иосиф. – Моя мать вечно нудит: помни заповеди отца, помни заповеди отца! А как я могу помнить, если я ничего не помню? Иногда меня одолевают сомнения, а был ли он на самом деле? О нем ходят всякие небылицы: и по воде он ходил, и мертвых воскрешал. Где вы видели такое?
– Говорят, он был Богом, – возразила девица с распущенными волосами.
– Все толкуют про богов – и египтяне, и греки, и римляне, и наши евреи, которые для удобства заменили множество богов единым богом; мы практичный народ, – сказал Иосиф. – Но ты когда-нибудь встречала Бога?.. Вот и я не встречал, и он, и она тоже, – Иосиф показал на своих товарищей и подружек. – Бывают такие, кто утверждает, что видели, но это лишь видения; когда я напьюсь, я чего только не вижу. На земле нет богов, но их нет и на небе: умные греки изучили небо и нашли там светила, подобные Солнцу, и планеты, подобные Земле, но богов не нашли.