— Выпьем, Халит, чтобы ты здесь новый дом завел и новое счастье, — предложил Петр Григорьевич, поднимая стаканчик. Халит выпил половину, поставил остаток на стол. — Хочешь, моя твоя фотка друга покажет. Твоя в большом городе живет. Разный люди много видит, — предложил Халит.
— Покажи. Почему не посмотреть, — с удовольствием согласился Ерожин. Подполковник решил поближе познакомиться с мужем Никитиной, и совместный просмотр фотографий его устраивал. Халит жестом пригласил москвича в маленькую светелку, дверь в которую вела из горницы. В комнатушке, отделенной от остальной избы перегородкой не до потолка, музыка и голоса гостей слышались так же громко, как и за столом, но здесь мужчины чувствовали себя уединенно. Халит открыл крышку кованого сундука, порылся там и достал сумку-планшет. С такими сумками ходили офицеры еще в немецкую войну.
— Тут моя все бумаги сохраняет, — пояснил азиат, добывая из планшетки конверт с фотографиями. Он бережно вынул снимки из конверта черной бумаги и по одной протягивал Ерожину.
— Моя сынок Бакир со своей Туриндой. Их с детьми Аллах забрал. Вот, моя с женой Барчин. Тоже Аллах взял. А вот моя русский друг.
Ерожин увидел рядом с Халитом и его супругой белобрысого парня лет тридцати. Снимок был сделан на фоне гигантской железной птицы. Эту птицу, главную достопримечательность Андижана, подполковник хорошо знал.
Он даже помнил, что птицу по своей инициативе соорудил после войны плененный немец. йод ее крыльями расположилось кафе-мороженое. Андижанцы рассказывали про железного орла легенду, будто ночью птица летайэт в Ташкент, а к утру возвращается.
— Так ты родом из Андижана? — изумился Петр Григорьевич очередному совпадению в его азиатской биографии.
— Моя в Андижане родился. В Оши жил.
На Памир ходил, там маленький домик был.
Халит мумие собирал, растения для лекарств собирал. В Андижан моя возил на пункт. Сдавал травку, сдавал мумие. Деньги брал, назад в Оши ехала. Русский друг со мной не один годик жила. Мне как сын стала. Тоже мумие собирал, змей ловил, иногда домой ехала в Россия;
Ерожин пытался рассмотреть лицо русского парня на фотографии. Но фотография пожелтела, и мелкий снимок не давал возможности четко разглядеть черты человека.
— Нет ли у тебя другой фотографии друга? — поинтересовался Ерожин. Халит перебрал снимки в своем конверте и протянул Петру Григорьевичу:
— Моя не хотел этот фотка показывать.
Тут моя друг с женщиной. Плохой она женщин. Приемный пункт работал. Там Алешка с ним знакомил. Много горя этот женщин другу принес.
Петр Григорьевич взглянул на снимок и ощутил, как по его спине поползли струйки холодного пота. С фотографии на него смотрела Райхон. Рядом с узбечкой улыбался красивый молодой блондин.
Петру Григорьевичу сразу вспомнился душный азиатский вечер. Квартира Вахида Ибрагимова в микрорайоне Андижана, сросшиеся брови Райхон, ее темные соски, бритый низ живота.
Подполковник, покраснел от жгучего стыда. В тот вечер он напоил друга и переспал с его женой.
— Алешка этот женщин сильно любил, — покачал головой Халит, не замечая замешательства москвича.
— Дай мне эту карточку. Не обещаю твоего друга найти, но чем черт не шутит, — попросил Ерожин.
— Бери. Но твоя моя не совсем дает, — без особого удовольствия разрешил Халит.
— Почему же ты своего Алешку через справочное бюро не искал? — спросил Ерожин, не выпуская снимок из рук.
— Моя имя знал, фамилию знал, а у вас еще имя отца надо. Моя думала, отчество как и у нас, по фамилии отца, у русских не так.
Петр Григорьевич еще раз внимательно взглянул на снимок. В голове зазвучали слова узбечки, как будто разговор происходил вчера.
— У тебя нет русского брата? — спросила Райхон, прижимаясь к нему в танце.
— Нет. А почему ты спрашиваешь? — удивился Петр.
— У меня был русский парень, сильно на тебя похож, — ответила тогда Райхон. Теперь Ерожин смотрел на фотографию этого парня. — Самовар поспевает. Ты, муженек, куда пропал? — крикнула Дарья Ивановна, заметив отсутствие Халита.
— Пойдем моя твоя чай пить. Нехорошо жена обижать, — вставая, предложил Халит гостю.
— Ты иди, а я немного посижу и приду.
Хочу еще на фотографии твои посмотреть.
Мне они молодость напомнили, — попросил Петр Григорьевич.
— Еще насмотришься. Моя твоя чай пьем, фотка не убежит, — сказал Халит, но вышел, не дожидаясь гостя.
Ерожин поднес фотоснимок к тусклой лампочке. В улыбке белобрысого парня проскальзывало что-то до боли Ерожину знакомое.
«Господи, так иногда улыбалась Надя, — понял Ерожин, — Алеша?» Неужели он нашел отца своей жены?
Петр Григорьевич вернулся за стол, поднял свой стаканчик, снова наполненный Халитом, и предложил тост:
— Выпьем за наших друзей. Выпьем, Халит, за твоего русского друга Алешку. Как его фамилия? Помнишь?
— Как забыть друга? Моя помнит. Ростоский его фамилия.
— Алексей Ростоцкий! — Петр залпом глотнул самогон. В сознание всплывало множество деталей. Припомнились слова Шуры, когда она говорила о своем муже: "Вы с ним похожи. Такой же поджарый и белобрысый.
Солидности не нажил. Что ты, что он — мальчишки". Петр Григорьевич подошел к азиату, обнял его и пообещал:
— Халит, я найду твоего русского друга.
— Твоя шутит? — не поверил Халит.
— Я никогда так серьезно не говорил, — улыбнулся Ерожин.
— Что у вас за секреты? — строго спросила Дарья Ивановна, не поняв, о нем ее муж беседует с московским сыщиком.
— Так, вспомнили наши общие азиатские дела, — ответил Ерожин и пошел приглашать хозяйку. Дарья Ивановна оказалась мастерица танцевать. Петр Григорьевич вел женщину в такт старого танго и оглядывал стол.
Тракториста Гену совсем развезло, его супруга беспощадно подняла мужа со стула и, подпихивая, повела в сени.
— Прощай, Дарья. Счастье тебе с твоим басурманином. Он, не в пример нашим мужикам, норму понимает. Спасибо за хлеб-соль, но пора и честь знать. Мой еще выпьет — на трактор не залезет, — бросила Прасковья на прощание и вытолкнула Гену за дверь. За ними потянулся и однозубый Коля со своей смешливой Зиной.
— Верка, пойдем прогуляемся до околицы? — набрался смелости трезвенник Санек, когда часть гостей рассосалась и рев трактора за окном поутих. Вера не противилась. Ее мрачное настроение понемногу отступило, да и крепкий самогон свое дело сделал.
— Халит, иди истопи печь в моей избе.
Пока москвичи чая попьют, изба согреется, — вернувшись после танца на свое хозяйское место, наказала Дарья Ивановна мужу.
— Мы с Глебом тоже бы прошлись. После вашего застолья надо живот протрясти, — "попросил Ерожин.
— Только не долго. Вернетесь, самовар опять закипит, — согласилась Дарья Ивановна.
— Туда схожу, обратно схожу, — пообещал Халит.
— Сколько звезд! — восхитился Глеб, вдыхая чистый морозный воздух.
— Да, в городе мы небо редко видим, — признался Ерожин и спросил Халита:
— Не мерзнешь? Русская зима морозная.
— Халит мороз привык. Памир тоже мороз.
Мороз и ветер с ним. Так дунет, что Халита до кишка достанет, — улыбнулся мусульманин.
Они пересекали деревню. Забитые накрест окна в пустеющих домах выглядели печально.
Вокруг мерцал серебристый снег от лунного света и стояла звенящая тишина.
— Тихо у вас, — сказал Глеб, поднимая воротник куртки.
— Даже собак не слышно, — удивился Петр Григорьевич.
— Собак нет. Был собак у Дарьи. Хороший собак. Дошем звать. Теперь нет. — Халит сообщил это совсем другим тоном, чем говорил раньше.
— Куда же собака Дарьи подевалась? — спросил Ерожин.
Халит не ответил. Он шагал впереди и молчал. Потом остановился:
— Плохой человек у Дарьи был. Топор брал, убил Доша. Я говорил Дарья: не пускай плохой человек. Осенью опять пустил. Халита не слушал. Гостинцы брал у него. Баню топил.
Теперь слыхал, он тюрма сидит. — Высказавшись, мусульманин двинулся дальше.
— Что же, он осенью сюда париться приезжал? — остановился Петр Григорьевич.
— Долго париться. Пять часов баня сидел.
Никуда не ходил. Потом машина сидел, в город ехал, — ответил Халит, останавливаясь у последнего двора:
— Вот Дарьин избушка. Заходи, гостем будешь.
Халит, не снимая полушубка, присел возле печи. Быстро и ловко настругал лучин, столбиком уложил дрова и чиркнул спичкой. Через три минуты огонь набрал силу и уютно загудел в трубе.
— Халит, я к вам по делу ехал. Не знал, что на свадьбу попаду. Потому без подарка заявился, — начал Ерожин.
— Если твоя слово держит, Алешка найдешь — твоя мне как брат будет. Лучший подарка моя не надо, — ответил Халит, закрывая дверцу печи. — Моя и так довольна. Валечка рассказал, как Глеб его от беды спасла. Моя перед твоя, Глеб, Аллах видит, до гроба помнить.
— Поможешь нам, если твоего Алешку найду? — не отставал Ерожин.
— Моя сказал, как брат будешь. Халит не пьяный. Халит свое слово помнит.
Ерожин поглядел на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого ночи. Петр Григорьевич минуту подумал и достал мобильный телефон.
— Ты, Халит, голос своего друга узнаешь? — спросил он азиата, набирая самарский номер.
— Моя не только голос, моя его шаг за километр узнает, — заверил азиат Ерожина.
Трубку долго не брали. Наконец Ерожин услышал заспанный голос Ростоцкого.
— Алексей, прости, что разбудил. Я сейчас тебя соединю с одним человеком. Поговоришь, если вы друг друга узнаете, в обиде на поздний звонок не будешь. Передаю трубку.
Халит и Михеев смотрели на Ерожина с большим удивлением. Глеб вообще не понимал, что происходит, а азиат, услышав имя друга, не мог от волнения прийти в себя. Петр передал Халиту трубку:
— Говори. Там твой Алешка.
Халит дрожащими руками взял мобильный аппарат и никак поначалу не мог приладить его к уху. Ерожин помог.
— Алешка, ты моя слышишь? — вопрошал мусульманин. В трубке ответили. Какое-то время оба говорили несуразные вещи, наконец Ростоцкий узнал собеседника.