«Странно, – подумал Литвин, – работает в доме моделей, а сам, как незаметный серый воробушек. Волосы серенькие, костюмчик – тоже серенький, галстук серого цвета – в тон рубашке. И смотрит как-то жалостно. И все это посреди великолепия нарядов и женских прелестей?»
Кадровик, в свою очередь. Рассматривал Георгия без особого интереса, хотя и с профессионально вежливым выражением лица, говорящим о готовности ответить на любой вопрос. Ему этот молодой человек не понравился. Одет стандартно, взгляд уверенный, что для кадровика равнозначно наглому. Сюда много приезжает. Интересно, что этот хочет? Будет просить, что из вещей или о ком из девочек выспрашивать? Если второе – быстро спровадим. А с первым – это не к нему, не к нему…
Литвин, выдержав положенную паузу, заговори первым.
– Здравствуйте. Разрешите? – не дожидаясь приглашения, он присел у стола в полужесткое деловое кресло и показал стареющему воробышку удостоверение.
– Э-э… Позвольте взглянуть, – кадровик протянул худую руку. Надел очки, внимательно прочел все, вплоть до надписей на печатях и последней строчки, сообщавшей о том, что владелец удостоверения имеет право на хранение и ношение огнестрельного оружия. На всякий случай посмотрел, что там, на задней корочке, и, убедившись, что там ничего нет, поднялся, снял очки и подавая левой рукой удостоверение, правую протянул для рукопожатия. Он был растерян.
– Очень рад… Кобзарь Эдуард Иванович. Очень рад. Э-э-э… хотя, какая тут радость. Извините, конечно, чем могу… – Пока не знаю, – убирая удостоверение, честно признался Литвин.
– Как это? – Эдуард Иванович удивленно поднял бровки. – Мне казалось, что сотрудники органов внутренних дел не приходят бесцельно.
– Почему бесцельно? Просто не знаю пока, сможете ли вы мне помочь.
– А-а-а, – протянул Кобзарь, – ну это другое дело. Так что же?
– Не знакома ли вам эта женщина? – Литвин подал ему через стол фоторобот Валерии.
Кобзарь снова надел очки, отчего его сходство с востроносым воробышком только усилилось, и долго разглядывая, приглаживая свободной рукой свой зачес.
– Нет, простите, ничем не смогу, – сказал он, возвращая фотографию. – Не знаком… Что-нибудь еще?
– Может, постараетесь вспомнить? Она могла работать у вас несколько лет назад.
– При мне такой у нас не было. Я всех своих сотрудников прекрасно знаю. Как положено. Если бы принимал или увольнял, то смею вас заверить, вспомнил бы.
– И давно вы здесь работаете?
– В занимаемой должности два года четыре месяца. А до этого я в главке работал. Но вот попросили, как на укрепление…. Раньше я, если интересуетесь, был заведующим ателье «Люкс». Да. А в молодости и сам был неплохим закройщиком. И на Большой театр шил, и на Госцирк. За все годы работы – ни одной жалобы. Так вот. И всех своих коллег с самого начала хорошо помню. Сейчас же по долгу службы обязан. А архивов у нас нет. М-да… Нет, не помню, чтобы такая… не помню… – Может, еще кто подсказать сумеет?
– Из старых? Из старых, из старых… – задумчиво протянул Эдуард Иванович. – Старых-то, тех, кто вам полезен может быть, не так много и осталось. Кто получше работу нашел, хотя, кто знает, где лучше, где хуже? А я вам вот что скажу, хотите – казните, хотите – милуйте… Ну как же быть злоупотреблениям? Я ведь замом директора считаюсь. Да. Вот сидишь тут, и звонят, и звонят, директора не застают – так ко мне… И как отказать уважаемым людям? Одному – платье для жены, другому – костюм такой же, как в новой коллекции, позарез срочно к выпускному вечеру для дочери нужно. Убейся, а выложи. Я-то их официальным путем стараюсь, объясняю про запись, очередь. Обижаются. Как тут слабому человеку не дрогнуть? В Москве вообще тяжело работать. Не замечали?
– Замечал, – осторожно ответил Литвин, не понимая к чему клонит разговорчивый собеседник, который от возможности изложить наболевшее, даже преобразился, стал как-то солиднее, больше, значимее. – Город большой, – продолжал Георгий. Из конца в конец даже на метро – часа полтора, a то и два будет.
– Город, – фыркнул кадровик, – что город? Начальства-то сколько, начальства… Ой-ёй-ёй! И союзного масштаба, и республиканского, и городского. Про районное я уж и не говорю, – он пренебрежительно махнул рукой, – И у всех жены, дочери, племянницы, внучки. А модно одеваться теперь и восьмидесятилетние дамы хотят, Я вот, грешным делом, предположил, что ж вы…
– Я нет, – успокоил его Литвин. – Коллекционные образцы мне не по карману. Давайте лучше вернемся к тем, кто может помочь нам в поисках.
Литвин специально сказал «нам». Это как-то их объединяло, и, как заметил Георгий, польстило кадровику.
– Есть одна работница, – задумчиво произнес Эдуард Иванович.
– Пенсионерка уже правда, но помогает по разным вопросам – к показам там, подготовиться, или разрезать чего. Она должна быть в курсе. Только, знаете, она человек простой. Она сказать может так… ну, просто… Да… Я вызову?
– Нет, нет, – остановила его Литвин. – Лучше самим подойти, если не возражаете…
Анна Михайловна, на счастье, была на месте. Эдуард Иванович представил Литвина и убежал, сославшись на дела.
Георгий присел на потертый стул, судя по виду проживший бурную жизнь и теперь заброшенный в эту тихую гавань.
Познакомившись, поговорили о том, о сем. Наконец, когда, как показалось Литвину, контакт был налажен и закреплен, он показал фоторобот.
Анна Михайловна внимательно посмотрела.
– Вроде, на Верку похожа, – сказала она раздумывая. – Похожа. В жизни только поинтереснее будет.
– Верка? – с необъяснимым трепетно-радостным чувством повторил Литвин. Это была первая зацепка с самого начала поиска. – Кто эта Верка?
– Догулялась, значится… Кто, говоришь? Да была тут одна девка. Красивая. Бабьим мясом-то не очень богата, – Анна Михайловна провела руками по груди. – Но теперь такие мужикам нравятся. Да и она сама хвостом покрутить не прочь была. Вроде, разведенная. Точно не скажу. Но вот что ребеночек у ней был, точно. Помню, еще со мной советовалась, когда заболел. Только вот не припомню, девочка у неё, мальчик?
– Вы говорите, мужчины ее замечали. А может, кто-то чаще других?
– Ой, спросил! Упомнишь, вас всех, кобелей. Девчонок-то у нас много. После каждого показа столько всяких женихов появляется. А она уволилась года три как.
– И больше не заходила?
– Ко мне нет. Она… – Анна Михайловна задумалась о чем-то и, вспомнив, ударила одной рукой по коленке. – Она нет. К ней тут приходил мужичонка.
– Кто? Как выглядят, не вспомните?
– Чего не вспомнить? Патлатый такой. В брючатах потертых. Ростом, не, устань-ка… – Литвин поднялся, Анна Михайловна оглядела его оценивающим взглядом. – …Пониже тебя на полголовы будет, и похудее.
Литвин снова сел, пометил в блокноте.
– И что он? – поинтересовался Георгий.
– Спрашивал. Говорит, если объявится, пусть Анатолию, ему то есть, позвонит.
– Куда?
– Откуда мне знать. Телефон он не оставлял. Только вот что, – сказала Анна Михайловна, снова вглядываясь в фоторобот, – Верка-то светлая была, а здесь темная. Может, и не она?
Приехали! Литвин тяжело вздохнул.
– …А может, покрасилась? – продолжала женщина.
– Почему он к вам пришел?
– Так ко мне многие идут. Вот и ты тоже… Нравится, значит.
– Понятно… Анна Михайловна о нашей беседе никому, пожалуйста, не говорите, хорошо? Если тот парень придет, позвоните мне по телефону… – он быстро черкнул номер и вырвал лист из блокнота. – Вот, пожалуйста. А ему назначьте время, когда снова прийти. Мол, была она и тогда-то снова будет. Сможете?
– Хорошо ли так обманывать? Не придет ведь она.
– Нужно так, Анна Михайловна, нужно.
– Ох, видно, в серьезные дела Верка влипла, – женщина аккуратно сложила записку и сунула ее в кошелек. – Смотри, а мне-то ничего не станет? У меня внуки. Один так в школу ходит, присматривать надо. А ну, как что?
– Не будет. Людям поможете. Если это действительно она, то дела очень нехорошие за её душой. А еще чего-нибудь вспомните, звоните, ладно?
Через час Литвин вышел из дома моделей. В его блокноте было аккуратно записано: Федорова Вера Ивановна. Уволилась по собственному желанию три года назад. Имеет дочь.
Главное, что грело душу Георгия – адрес. В старой книге учета сохранился адрес, по которому была прописана гражданка Федорова.
Эдуард Иванович на прощанье жал руку и приглашал, если что надо, и не только по работе, заходить без всякого стеснения.
Старая панельная пятиэтажка стояла в глубине двора. Темная керамическая плитка кое-где отлетела, и дом был похож на дряхлого облезлого пса, который доживает последние дни в этом мире. Эти пионеры великой армии пятиэтажек уже запланированы к сносу. Но пока руки до них не доходят. А с другой стороны, раз сносить – значит, и ремонтировать ни к чему. Вот и стоят, зияя проплешинами и ржавыми потеками. Летом дом еще прячется за густой зеленью деревьев, разросшихся за четверть века. А сейчас, пока почки только взбухают, укрыть свои дряхлость нечем.
Литвин, взглянув на адрес, зашел сначала во второй подъезд. Но посмотрев на почтовые ящики, понял, что ошибся. Указателей на дверях подъездов, понятно, давно не было. Георгий пошел в соседний, поднялся на третий этаж.
Дверь открыла девчонка лет восьми. На ее школьном форменном платьице вместо темного фартука был повязан домашний, когда-то пестрый и яркий, а теперь застиранный и вылинявший. И на одной косичке развязалась розовая ленточка.
– Фам кофо?
Она с интересом уставилась на Литвина, не открывая дверь до конца. Он улыбнулся от сурового вида такого грозного стража квартиры. Девочка чуть подумала и улыбнулась в ответ.
– В лесу потеряла? – Георгий постучал пальцем по своим передним зубам, – или мышонок утащил?
Девчонка фыркнула.
– Не, у нас нет мыфей. Только тараканы… Нофые скоро фырастут. Еще лучфе, чем были. Папа сказал… Если фы к бабуфке – идите, a папы нет ефе…