За всеми этими размышлениями проходит торжественная встреча, и вот мы уже сидим с Васильчиковым в его кабинете. Немного вина, засахаренные орехи, которые я так истово любил в своём далёком детстве, да и сейчас ещё в охотку могу добрых два фунта сгрызть…
– Что передали с той стороны?
– Государь, к встрече всё готово. Кайзер завтра с утра выезжает на охоту, а мы тогда же – рыбку половить.
– В мутной воде?
Князь Сергей не успевает ответить, как Махаев с готовностью рапортует:
– Прикажи, государь, сейчас пошлём мужиков реку мутить!
Смешно, вот только Филимон и Егор за время пребывания моими адъютантами и телохранителями пообтесались преизрядно, а потому в их наивность поверить у меня уже не получается. Так что это лейб-гвардии поручик Махаев шутить изволят…
– Филя, Филя… Как тебе не стыдно, так не доверять князю? У него уж поди всем имением последнюю неделю всю воду в округе баламутили!
– Что, Филимон, уели тебя! – рассмеялся Васильчиков, глядя на изумлённое лицо Махаева. – Вперёд наука: думай не думай, а государь тебя всё равно всегда передумает…
Лицо Махаева приобретает странное выражение, а потом он вдруг выдаёт:
– Тоже, наука. Это стрелкам и атаманцам давно известно. Вот некоторые другие ещё сомневаются! – И заканчивает твердо: – Так на то вы, Сергей Илларионович и поставлены, чтобы этих других вразумлять да на путь истинный наставлять!
Завтрак перед «рыбалкой» подали с рассветом. Спасибо, Васильчиков ещё не забыл моих предпочтений, а потому завтрак вышел быстрым и сытным: хлеб, копчёное сало, солёная ветчина и чай. И вот мы уже отправляемся рыбачить. Все в бурках, чтобы с ходу не определить: кто есть кто? Двое лейб-конвойцев несут удочки, хотя, если честно, рыбачить я никогда не любил, не люблю и вряд ли когда-нибудь полюблю. Но маскировка должна быть: хотя в этом времени о папарацци ещё и слыхом не слыхивали, но шпионаж уже существует. И, подозреваю, существует он с тех самых пор, как впервые какое-нибудь племя неандертальцев готовилось поиметь некстати случившихся поблизости питекантропов. Нужно же было и количество бойцов противника сосчитать, хотя бы на пальцах, и выяснить, все ли противники вооружены боевыми палицами, или часть ополченцев так и ходят с охотничьими дубинками, и установить место, где вражеские силы встали лагерем, и определить, хорошо ли снабжены враги продовольствием, и ещё много-много чего.
И памятуя об этом, вся рота моей охраны идет сейчас впереди нашей группки «рыбаков», реально широким бреднем прочесывая окрестности. Где ещё со вчерашнего вечера установили пулемётные гнёзда и рассадили снайперские пары.
Ну-с, вот и речка… Интересно, а рыба-то в этой переплюйке вообще есть? Впрочем, для любого стороннего наблюдателя, рискни он приблизится хотя бы на версту, ситуация абсолютно понятна. У богатых свои причуды. Тем паче что мой папенька, безвременно погибший Александр Труа[62], любил с удочкой посидеть, так что никто не удивится, что сын в папашу пошёл. Казачки поставили мне складной стул, ведро – типа для улова, и оставили меня на бережке. В одиночестве. Ага, значит, насадить червяка на крючок, поплевать на счастье…
И тут с того берега доносится переливчатый свист. Вот и всё: гость прибыл…
Глава 6. Рассказывает сотник лейб-гвардии Егор Шелихов
Как наши засвистали, так я сразу с кустов выскочил и рядом с государем столик раскладной поставил. А Филька Махаев ещё один стул складной вытащил и тоже установил. Я ему рукой махнул: отходим, мол. На десять уставных шагов, как положено. А тут уже копыта слышны. С той стороны подъезжают двое…
Первым на бережок выехал нашего батюшки-государя разлюбезный дружок и сродственник кайзер Вильгельм. А вторым – братец мой родный, Степан. Весь такой баский[63], в новом немецком мундире. Вот бы ему по станице по нашей в таком-то виде проехаться. Все б девки поумирали. Конечно, пока я б не проехал. Тогда б они враз ожили и снова поумирали. Хоть и высоко теперь Степан примостился, ан всё же не на нашей земле, не на русской. А я – вот он. Родине служу…
Государь наш тем же часом встал и Вильгельму руку протягивает. Тот – долой с коня! – и тоже руку батюшке нашему жмёт. Потом обнялись, как родне и положено, да разом – к столу. А мы со Степаном рядом встали, тока чутка в сторонке. Не мешать чтобы.
На столе – пусто, хоть шаром кати. Потому как государь наш да братец его названый сюда не пить-гулять приехали, а дела свои обсудить-рассудить. Да так, чтобы никто про то до времени не прознал…
Государь наш смотрит на Вильгельма, ровно дырку в ём глазами проворачивает, да и говорит:
– Значит, брат, этим летом ты собрался окончательно решить проблему под названием Франция?
Говорит, ясно, по-немецки, да тока я уже давно по-ихнему мерекаю, так что всё мне понятно. Ну а ежели что и не пойму, так потом домыслить можно.
Вильгельм только кивнул и рукой усы свои расправил:
– Да, брат. И мы уже договорились с тобой, в прошлый мой визит.
– Верно – Государь ему в ответ. – Но, Вилли, ты не считаешь, что с тех пор кое-что изменилось?
Кайзер на стуле своём аж подпрыгнул, ровно не у стола сидит, а в седле, да на норовистом жеребце:
– Как?! Что изменилось?! Неужели ты, брат?..
А батюшка наш только рукой своей эдак вот махнул, ровно муху согнал:
– Ты удивляешь меня, брат мой, Вильгельм. Неужели ты обо мне такого плохого мнения, что решил, будто я откажусь от своих слов? Нет, я не помешаю тебе покарать галлов. Но вот вопрос: согласятся ли галлы, чтобы ты их покарал? За последний год изменилось многое.
– Что ты имеешь в виду?
– Моя разведка доложила, что французы полностью перевооружили войска первой линии винтовками Лебеля[64], и через месяц-другой закончат перевооружать вторую линию. Но даже сейчас все французы вооружены магазинками Гра-Кропачека[65]. А что у тебя? Господин Маузер купил у Рукавишникова лицензию на винтовку только в позапрошлом году, так ты что ж, за полтора года успел всю армию перевооружить? А патроны? Ведь вы не захотели принимать наш малокалиберный патрон «6,35х45 Ру», кому-то в твоём военном ведомстве показалось, что он слабоват… Поэтому «Пищали» вы делаете под свой устаревший патрон на буром порохе. Соответственно, и патронов у вас кот наплакал… И ручные пулемёты вы с таким патроном использовать не можете.
Батюшка ему так спокойно выговаривает, а Вильгельм-то голову всё ниже и ниже опускает. Конечно, не нравится ему, что государь его ровно глуздыря-несмышлёныша уму-разуму учит…
– Я надеялся, Ники, что ты мне поможешь…
Государь только нос потёр, ровно что-то на переносье поправляет. Привычка у него такая: как разволновался – обязательно нос трёт. А потом спокойно так отвечает:
– Помочь? Помочь – это можно… – Помолчал, а потом, эдак, с ехидцей спрашивает: – И какую же часть Франции ты мне за мою помощь отдашь? Правда, я как-то слабо себе представляю, что я с этой частью делать буду? Колонии французские мне без надобности – больно уж они далеко, а что ещё можно с тебя за помощь спросить? Деньги? Так, прости, Вилли, но ты не богаче меня. Не стану же я племянников раздевать…
Кайзер сидит, молчит, только усы шевелятся. А то! Умеет батюшка-государь вопросики задавать. Сколько раз бывало: сидит у государя, скажем, на приклад, князь Долгорукий, али Николай Христианыч, али ещё кто из генералов. Говорят, говорят, говорят, а государь вроде как о чём своём размышляет – ровно как и не слушает. А потом вдруг – шарах! И вопрос в лоб: отчего ты, умный, порешил вот так, а не вот эдак? И – глядь! Сидит уже тот же Бунге, али их превосходительство Манасеин, потеет, и только рот молча открывает. Потом, ежели сообразит, что ответить, спорить начинают, а ежели нет, так государь только рукой махнёт: иди и подумай ещё. Вот и кайзер Вильгельм сейчас так же слова нужные ищет…
– Ники, а чего ты бы хотел?
– Хм-м… Вот это – деловой разговор. Ну, во-первых, мне нужно знать: о какой конкретно помощи ты меня просишь. Только в этом случае я могу решить, что станет эквивалентным возмещением.
Ох, любит государь слова мудрёные вставлять. Сказал бы попросту: скажи, мол, чего просишь, а я тебе отвечу, чего за то с тебя спрошу. Хотя, верно, так и нужно: пущай Вильгельм запутается. Глядишь, чего и поболе выторговать удастся. И то сказать: родня родней, а добро-то у всех порознь.
– Я просил бы тебя, мой дорогой брат Ники, – эка завернул! – Я собирался просить тебя, мой драгоценный брат, предоставить моим войскам ещё тысячу станковых пулемётов, двести полевых орудий «Московский лев», пятьдесят блиндированных мобилей вместе с экипажами, ещё хотя бы сто тысяч винтовок и пять миллионов патронов. Разумеется, я готов оплатить всё это по любой разумной цене.
– М-да уж, – протянул государь насмешливо. – Есть в русском языке такая поговорка: «Губа не дура». Так вот, милый мой брат: у тебя губа не то что не дура, а просто-таки гений среди всех остальных губ. Теперь о том, что я реально могу тебе дать. Десять тысяч винтовок. Сто ручных пулемётов. Двадцать станковых. Две батареи тяжёлых полевых орудий и десяток броневиков. И не обижайся, – он примирительно поднял руку, – столько, сколько просишь ты – это примерно половина того, что есть у меня самого. И отдать тебе пятьдесят процентов своего оружия – прости, невозможно. Ну, кроме винтовок – этого у меня побольше. Но тоже еле-еле на свою армию хватает: на продажу, прости, нет.
Ну, про половину, государь-батюшка прилгнул, но всё равно: знаю я, как у Ляксандры Михалыча на заводах трудятся. Пар из ушей идёт, а все со Стальграда только требуют: «Давай! Больше давай! Ещё давай!» Так что государь, ежели правду и не вполне сказал, но не от жадности: нету её в ём, аки в чёрте – святости! Так что не от жадности, а для пользы Рассее-матушке…