– Сближаться нельзя, а ударить во фланг – было бы неплохо! – сказал я, немного успокоившись: артиллеристы на линкорах послушались доброго совета или сами сообразили вести заградительный огонь, но сейчас на пути атакующих катеров выросла настоящая стена разрывов. Через которую прорывались считаные единицы вражеских скорлупок. По ним наши моряки стреляли с бортов из «Пищалей» и «Бердышей». – Иван Константинович, кто замыкает колонну Макарова?
– «Разбойник» под командованием капитана 2 ранга Рейценштейна[104] и «Берсерк» под командованием капитана 2 ранга Руднева[105]! – без малейшей запинки, по памяти, сообщил Григорович.
– Радируйте им, чтобы повернули вправо на 90 градусов и прошлись вдоль фланга этой орды! И пусть пройдут между Шчедро и Хваром, там всех перетопят! – приказал я. – А потом предупредите Степана Осиповича, что мы отправляем на особое задание два корабля его дивизиона.
Я уже окончательно успокоился, но, как выяснилось, напрасно: из считаных единиц вражеских катеров, прорвавшихся через заградительный огонь, один всё-таки сумел выполнить задание: возле борта «Георгия Победоносца» блеснуло пламя, вверх ударил высокий столб воды, смешанной с чёрным дымом. Видимо всё-таки эти лодчонки использовали торпеды…
– Разъеби их всех трехгранным ломом в жопу! – тихо произнёс Рожественский и громко выругался. – Простите, Алексей Александрович, не удержался!
Мне самому хотелось высказаться сходными словами, я едва сдержался. Мы все с напряжением всматривались в силуэт линкора… Прошла минута, потянулась вторая… Но «Георгий» и не думал тонуть! На нём даже крен на подбитый борт не появился. Я облегчённо выдохнул и мысленно три раза перекрестился. Новейший линкор был единственным из всех наших боевых кораблей, на котором стояла конструкционная противоторпедная защита – були двухметровой толщины и продольная противоосколочная переборка. А самодвижущаяся мина Уайтхеда у супостата оказалась слишком маломощной, пробила только внешнюю обшивку.
А тем временем эсминцы Руднева и Рейценштейна повернули направо и начали обходить поредевшую армаду катеров по широкой дуге, ведя беглый огонь из всех орудий. Атака противника окончательно выдохлась, уцелевшие развернулись и попытались удрать. А когда эсминцы преградили им дорогу, начали массово выбрасываться на берег острова Шчедро.
– Оскар Викторович, распорядитесь, чтобы наши ребята собрали все брошенные катера и переловили их экипажи! – велел я и устало побрёл в рубку. Из тела словно все кости разом вынули, заменив их воском – такая вдруг усталость навалилась. Бляха, ведь на волоске всё висело! Могли разом всех линкоров лишиться! Ведь спланировано всё было очень хитро! Исполнение подвело, но задумка-то хорошая – засада лёгких сил за островом. Я бы и сам, имея несколько десятков торпедных катеров против полудюжины линкоров, действовал бы аналогично! А ведь разведка ни о чём таком нас не предупредила! Эх, товарищ Целебровский, недоработка, недоработка! А ещё мне на косяки пенял, сам то…
– Алексей Александрович, действуем по плану? – осторожно спросил Эссен, заметив, видимо, моё состояние.
– Конечно, Николай Оттович! Ведите колонну! – кивнул я. – Иван Константинович, радиограмму всем циркулярно: топить всё, что виднеется на поверхности, в том числе и лодки! Близко к противнику не подходить, снарядов не жалеть! Никто не должен уйти!
Глава 4. Рассказывает штабс-капитан лейб-гвардии Измайловского полка Денис фон Смиттен
Моя служба уже который год была насыщенной, но далёкой от героизма. Можно сказать, что заурядной. Хотя я очень старался, рвался, пытался. Тщетно! Как-то так всё складывалось в моей судьбе, что не удавалось проявить себя. Добиться успеха своей решительностью, умом, удачей и выучкой. Когда можно было заслужить ордена и чины не «крепким задом», а под пулями. Когда можно было сделать большой и решительный шаг к грандиозной карьере…
Я буквально изнывал от тоски. Испытывал самые настоящие физические страдания от того, что судьба надо мной как будто издевается. Мне раз за разом поручали очень важные, но совершенно скучные задания. Что-то довести. Кого-то найти. Кому-то передать послание. И так далее и тому подобное. Даже если задания изначально не были скучными, то, будьте уверены, моя «счастливая звезда» их таковыми сделает.
Вот, к примеру, мы обеспечивали переезд нашей будущей императрицы в Россию. И что? Изо всех групп прикрытия попалась только моя! В результате, когда все остальные участники представлялись невесте цесаревича, я сидел в Шпандау[106] и гадал: расстреляют меня или нет? Расстреляли, конечно… Ха-ха-ха! А потом? Когда все отправлялись на подготовку покушения в Питер или на разведку в расположение англичан, когда кто-то добывал себе крестики на грудь и звёздочки на плечи в Польше, Прибалтике, на Кавказе, что делал фон Смиттен? Правильно: вместе с группой Ренненкампфа ползал в болотах! А перед Турецкой войной – все на полигоне, осваивают новую технику и оружие, а я – ищу какого-то Джугашвили, с целью заманить его служить во флоте. Кто такой был тот семинарист, для чего его надо было заманивать (а он ведь сам пришёл, добровольцем записался!) – никто мне ничего не объяснил. Мол, это был приказ самого императора… Потом зимний рейд по бескрайним просторам матушки-России, операция «Зимняя гроза», с целью выявить голодающих крестьян и собрать взятки с помещиков. Тоже, знаете ли, удовольствие так себе – то прокопчённые избы, то заплывшие салом глазки…
Поэтому, когда я прослышал о том, что скоро начнётся война с Австро-Венгерской империей, то решился на, в известной мере, отчаянный шаг. Я отправился к самому государю с прошением направить меня в любую строевую часть, которая должна будет принять непосредственное участие в боевых действиях.
Император весьма удивился такого рода обращению, ведь, как правило, подобные вопросы решал не он. Но я настаивал и просил не ломать мою карьеру и судьбу очередным сидением по тылам. И смог убедить государя оказать мне милость: на бумаге прошения его величество собственной рукой начертал: Приказываю назначить штабс-капитана Дениса фон Смиттена командиром роты лейб-гвардии Отдельного горно-стрелкового батальона имени Алексея Петровича Ермолова.
Буквально бегом покидая аудиенцию, я ещё не знал, что наш милостивый император в очередной раз тонко пошутил: в нижние чины и унтеры отдельного горно-стрелкового батальона имени генерала Ермолова набирали исключительно чеченцев, а офицерами ставили разного рода немцев, каковых в Российской империи хватало с Петровских времен.
В части меня встретили неприветливо, мягко говоря. Не спасли даже награды на парадном кителе. Всё-таки батальон относился к лейб-гвардии и про мои реальные «подвиги» сослуживцы узнали довольно быстро. Бойцы смотрели на меня, как на малолетнего дурачка. У всех нижних чинов и большей части офицеров был за плечами солидный боевой опыт: с 1888 года батальон принимал участие в так называемом замирении Финляндии. А когда чухонцы банально закончились (либо отправились на Транссиб, либо сгинули в болотах[107]), подразделение перекинули в Царство Польское, где горцы снова занялись привычным делом: отлавливать в лесах инсургентов и резать им головы. Сказывают, что Наместник Великого княжества Финляндского генерал-фельдмаршал Фёдор Логгинович Гейден и Генерал-губернатор Царства Польского генерал от кавалерии Павел Павлович фон Ренненкампф остались чрезвычайно довольными действиями батальона: почти все нижние чины и офицеры награждены орденами и медалями (а многие и по два-три раза), его командиру – полковнику Фёдору Фёдоровичу фон Таубе[108] присвоено звание генерал-майора, а само подразделение причислено к лейб-гвардии.
В общем, у батальона была очень богатая история и солидный боевой опыт специфической «неправильной» войны. У каждого бойца – своё личное кладбище минимум на десяток человек.
И тут появляюсь я! Причём по личному приказу Его Императорского Величества… эдакое чудо чудное и диво дивное, непонятно зачем к ним присланное.
Командир батальона Фёдор Фёдорович фон Таубе в приватной беседе после официального представления посоветовал мне на солдат не давить, прислушиваться к советам бывалых унтер-офицеров, имеющих непререкаемый авторитет среди бойцов. А то, по его словам, была парочка инцидентов, когда свеженазначенные офицеры после конфликта с нижними чинами вдруг… пропадали. Одного, правда, нашли через полгода – утонул в выгребной яме (по официальной версии). Надо ли говорить, что я после таких новостей спал с заряженным револьвером под подушкой.
Впрочем, эти звероватого вида (им разрешалось носить усы и бороды, а в качестве головного убора папаху) солдаты оказались вдруг довольно дружелюбными. А командир отделения первого взвода фельдфебель Ибрагим-хаджи Кадыров даже взял надо мной негласное шефство. Кстати, почётное звание «хаджи» в батальоне имели почти все унтер-офицеры – в прошлом году, после победы над Турцией Его Императорское Величество повелел отправить в хадж[109] за счёт казны всех отличившихся в боях.
Ибрагим помог мне подогнать по фигуре полевую форму, которую я до этого видел только у солдат лейб-гвардии Лихославльского полка – комбинезон тёмно-песочного цвета и так называемую разгрузку – нечто вроде жилета со множеством карманов, в которых бойцы носили боеприпасы. Штатным оружием у горных стрелков были СКЗ – самозарядные карабины Засечного. Причём именно в виде карабинов, а не ручных пулемётов «Бердыш» – то есть без сошек, с лёгким стволом и магазином на тридцать патронов. Впрочем, «Бердыши» в батальоне тоже имелись – по две штуки на отделение. Невиданное дело – в армии и даже в гвардейских полках (за исключением всё того же Лихославльского) не было столько автоматического оружия. А кроме СКЗ каждый боец таскал в разгрузке по четыре-шесть осколочных гранат, по одному кавказскому кинжалу – каме или бебуту