ки добрых богов. Утгард расположен на одном из нижних уровней мироздания, которых всего девять, считая небо и преисподнюю. Существует еще Мидгард – «Срединный мир» – обитель людей, расположенный между Асгардом и Утгардом. Мидгард с Асгардом соединяет радужный мост Биврест, по которому светлые боги могут проникать в мир людей.
У варягов, в отличие от славян, с богами напрямую общались не волхвы, а конунги и ярлы. Поэтому удачливость или неудачливость того или иного конунга на войне зачастую воспринималась варягами как милость либо, наоборот, немилость к нему добрых богов-асов. Без вмешательства богов, добрых и злых, в мире ничего не происходит, так считали варяги. Таких же мыслей придерживались и их соседи – славяне.
Флот Стюрбьерна Старки бросил якоря при входе в гигантскую горловину залива Лег, по берегам которого вздымались голубые горы и покрытые густым лесом холмы. Залив Лег является воротами в Уппленд. Торговые суда, входя в этот растянувшийся на многие версты залив, сначала двигаются мимо нависающих с двух сторон отвесных скал и лесистых утесов, потом торговцы оказываются в обширном краю, состоящем из озер и островов. На самом большом из здешних озер под названием Меларен лежит остров Бьерке, известный всему свету тем, что на нем расположен торговый город Бирка. Это был самый богатый из варяжских городов на восточном побережье Скандинавии.
Двигаясь по извилистым проливам между островами, можно было добраться до города Сигтуны, новой столицы свейской династии Инглингов, а затем через пролив Стокксунд корабли попадали в реку Скуту, на которой стоит древняя столица свеев – Уппсала.
Семьдесят пять кораблей Стюрбьерна Старки двигались по морю, выстроившись тремя кильватерными колоннами. Выдерживая этот строй, флот Стюрбьерна вошел и в залив Лег, держась по центру фарватера. Дистанция между идущими один за другим кораблями равнялась длине корпуса одного судна, расстояние между кильватерными колоннами было такое, что воины на корабельных палубах могли свободно перекликаться друг с другом. На якорь корабли встали также разделенными на три колонны.
Четыре русские ладьи шли замыкающими в центральной кильватерной колонне. Таково было распоряжение Стюрбьерна Старки, который запретил Добрыне и его гридням вступать в сражение, им было велено держаться все время позади и оберегать от любой опасности пять грузовых судов. На одном из этих больших тяжеловесных кнорров находились жена и дети Стюрбьерна Старки.
Самым большим во всей этой флотилии был, без сомнения, драккар самого Стюрбьерна Старки, окрашенный в серо-голубой цвет и носивший название «Дымчатый Змей». Лесистый мыс, где находилось капище и куда отправился Стюрбьерн Старки, чтобы почтить богов жертвами, назывался Сундсвааль.
Вскоре вернулся дозорный корабль, воины на котором обнаружили в глубине залива, в самой узкой его части, флот Эрика Сегерселя. Эта весть быстро распространилась по всем кораблям Стюрбьерна Старки. Перекликаясь друг с другом, воины передавали ее с корабля на корабль. Едва «Дымчатый Змей» занял свое место в голове флотилии, как с него прозвучали протяжные звуки боевого рога, то был сигнал к наступлению на врага. По этой команде на всех кораблях Стюрбьерна Старки были сняты паруса и убраны мачты. Воины облачились в кольчуги и сели на весла. Перестраиваясь на ходу из тройной кильватерной колонны в двойную, флотилия Стюрбьерна Старки вспенила веслами спокойную гладь обширного залива.
– А нам остается токмо ждать, чем закончится эта битва, – сказал Добрыня, повелев кормчему Светозару направить ладью к мысу Сундсвааль.
Туда же двинулись на веслах и пять грузовых кнорров, на которых находилось награбленное добро, семья и слуги Стюрбьерна Старки. Если русские ладьи причалили к самому берегу, уткнувшись носом в мелководье, то глубоко сидящие в воде датские кнорры бросили якоря, не доходя до низкой песчаной косы.
Сойдя на берег, Добрыня решил осмотреть здешнее варяжское капище. За ним увязался Сигвальд.
К капищу вела широкая тропа, петлявшая по сосновому бору среди огромных замшелых валунов. В лесу звенели птичьи трели; яркие лучи полуденного солнца, проливаясь между высокими стволами вековых сосен, золотили заросли высоких папоротников и буйную молодую поросль дикого орешника.
Под сапогами Добрыни похрустывал крупнозернистый желтый песок и мелкая разноцветная галька. На всякий случай Добрыня взял с собой меч. С мечом на поясе вышел на эту прогулку и Сигвальд. Они довольно быстро добрались до капища.
Их взорам открылась довольно большая поляна, земля на которой была так плотно утрамбована ногами бывающих здесь людей, что на ней не росло ни травинки. В самом центре поляны возвышались три больших деревянных идола, вкопанные в землю. Идолы потемнели от времени и дождей. Истуканы были сработаны довольно грубо с помощью тесла и топора, однако в этих деревянных фигурах с первого взгляда можно было распознать троих мужей-бородачей с крупными носами, длинными усами и вытаращенными круглыми глазами. Головы всех троих истуканов были увенчаны островерхими шлемами. Двое из них были изготовлены прямостоящими, третий был вытесан сидящим на земле. Перед деревянными истуканами были установлены два плоских камня: один большой, другой поменьше. На камнях стояли две большие медные чаши. Капище по кругу было выложено валунами, рядом с которыми возвышались груды костей и черепов, светлых и побуревших от времени. Здесь было много бычьих и оленьих черепов, немало было также черепов собачьих, волчьих и лисьих. Лежало несколько крупных медвежьих черепов с оскаленными клыками. На кольях, вбитых в землю, были насажены около двух десятков человеческих черепов.
Вступивший на капище Добрыня сразу обратил внимание на большие пятна свежей крови, разбрызганной возле жертвенных камней. Кровью были вымазаны рты у деревянных истуканов, медные чаши тоже были наполнены кровью почти до краев. Сигвальд молчаливым жестом указал Добрыне на сосну с длинными раскидистыми ветвями, от нее до идолов было около сорока шагов. На нижних ветвях этого дерева висели обезглавленные петух и собака, рядом висел труп обнаженной девушки с распущенными светлыми волосами. Мертвая девушка была подвешена за ноги вниз головой, ее руки были связаны за спиной веревкой, грудная клетка была распорота ножом как раз между пышными округлыми грудями. Длинные волосы убитой девушки свешивались до самой земли.
– Не думал, что варяги до сих пор приносят в жертву людей, – глухо обронил Добрыня, взглянув на Сигвальда. – У славян этот обычай уже давно предан забвению.
– У варягов человеческие жертвоприношения тоже стали редкостью, – как бы оправдываясь, заметил Сигвальд. – На такие жертвы идут лишь те из конунгов, кому позарез нужен успех в каком-нибудь опаснейшем деле. Вот как Стюрбьерну Старки, например.
– Почто тела жертв повешены на дереве? – спросил Добрыня.
– Согласно сказаниям моих предков, посреди сотворенного богами мира растет Мировое Древо, ясень Иггдрасиль, – пустился в объяснения Сигвальд. – Этот Мировой Ясень больше и прекраснее всех деревьев на земле, ветви его поддерживают небеса. Иггдрасиль имеет три корня: один – у асов, другой – у каменных и ледяных великанов, третий уходит в страну Нифльхейм, где протекает поток из кипящей воды. Под корнями Мирового Древа бьют два источника – источник Мудрости и источник Судьбы. Один, верховный из богов, провисел подвешенным к ветке Иггдрасиля девять дней и девять ночей, чтобы обрести мудрость. В конце концов Один обрел мудрость, но был вынужден отдать за нее один глаз. Потому-то жертвы, посвященные Одину и прочим добрым богам, порой подвешивают на деревьях поблизости от капища.
– Мудреные у вас легенды, – сказал Добрыня и принялся разглядывать деревянные истуканы, на которых бурой коркой засохла кровь давнишних жертв. Его удивил сидящий идол, поскольку у него был очень крупный нос, непомерно длинные руки и огромный, стоящий колом, мужской детородный орган. Добрыня спросил у Сигвальда:
– Кто это?
– Это бог Фрейр, – ответил Сигвальд. – Он является богом плодородия и приплода у скота. Фрейр очень любвеобилен, поэтому его изображают в таком виде.
Добрыня покачал головой и негромко хмыкнул. Каких только богов нет у этих варягов!
– Это бог Один, глава всех богов, – с почтением в голосе произнес Сигвальд, указав Добрыне на самого высокого истукана, длиннобородого и длинноволосого, в надвинутом на брови шлеме, с единственным выпученным глазом и ощеренным ртом, в котором чья-то умелая рука мастерски вырезала два ряда ровных зубов. – Один является божеством неба, мудрости и войны. Один проезжает над миром на восьминогом коне Слейпнире, успевая везде и всюду. Один может даровать кому-то победу, а кому-то поражение…
– А это что за старичок? – Добрыня кивнул на третьего из истуканов, у которого была раздвоенная борода, прямой нос и широкие скулы, а в руках истукан держал какой-то предмет, отдаленно напоминающий рукоять сломанного меча.
– Это не старичок, а бог Тор, сын Одина, – пояснил Сигвальд, с осуждением взглянув на Добрыню. – Тор не менее грозен, чем Один, ибо он – повелитель грома и молнии, дождя и бури. Даже имя Тора означает «гром». В руках у Тора его страшное оружие – молот Мьелльнир, которым он способен высекать молнии. Тор передвигается по небу на колеснице, запряженной двумя черными козлами, которых зовут Тангниостр и Тангриснир. Их имена означают «Скрипящий Зубами» и «Скрежещущий Зубами».
Вернувшись с капища на берег моря, Добрыня и Сигвальд увидели, что с датских кнорров были спущены на воду лодки, на которых переправились на сушу несколько воинов-данов и вместе с ними жена и дети Стюрбьерна Старки. Даны развели костер на берегу и стали варить рыбу в железном котле, подвешенном над огнем на металлической треноге. Глядя на данов, разожгли костры и дружинники Добрыни, чтобы приготовить уху и кашу из проса.
Даны, не понимавшие русскую речь, сначала держались особняком перед воинами Добрыни. Однако не прошло и часа, как русичи и даны завели разговоры друг с другом, используя язык жестов, если не хватало знакомых слов в чужом наречии. Варяги, имевшиеся среди дружинников Добрыни, выступали в роли толмачей, объясняя данам значение некоторых русских слов и выражений.