– Ждать этого можно еще с десяток лет.
– Сделай так, чтобы этот результат появился уже через пару дней.
Шилов удивленно вскинул брови, и Суров склонился над столом:
– Ты же умеешь стимулировать людей, товарищ-полковник. Боль и страх смерти – лучшее средство в достижении целей.
– Ты свихнулся, Кость… – пожалуй, это вылетело из уст Петра совершенно необдуманно и искренне.
– Я хочу, – и тот сощурил светло-серые глаза, в которых лед мешался с кровью, – убить этого выродка, заставить его страдать, забрать у него девочку… Если он любит боль, то я сделаю эту боль невыносимой. Я уничтожу и размажу его. Мне нужно это как можно скорее!
Суров не заметил, как побледнел Петр. Сердце Константина сладко забилось, стоило подумать, что все его мечты станут явью уже совсем скоро.
***
Сны иной раз бывают просто мега-реалистичными.
Вкус этих снов приобретает запретную сладость похоти. А еще тягучей призрачной боли. И, тем не менее, это очень приятно. Медленные движения губ, жар крепкого сильного тела и учащенное дыхание – это всего лишь крупицы сновидения, не так ли?
Я тянусь руками, чтобы обнять за шею самое безжалостное существо во Вселенной, для которого любовь – лишь пустой звук. Вдыхаю аромат его кожи, и внутри у меня все замирает, пока искры внутреннего огня не прокатываются по телу, заставляя трепетать.
В полусне касаюсь шеи Тая носом, а затем пробую кончиком языка – совсем чуть-чуть, но он ворчит что-то невнятное.
Его невозможно ненавидеть дольше секунды.
Спать в его руках так приятно – почему я не забралась ему на колени раньше? Нет в этом мире местечка лучше… и безопаснее, невзирая на то, кем является этот мужчина.
Его рубашка распахнута на груди – он надел ее после душа, она еще влажная. Его ладонь по-хозяйски лежит на моем бедре – мы сейчас просто одно целое, и неважно, что я слишком вымотана и хочу спать, я чувствую себя бесконечно счастливой рядом с ним.
Помешательство…
На самом деле, я рада оказаться безумной. И пусть Тай будет моим вечным наваждением.
Мы всю ночь занимались любовью, и теперь я засыпала в его объятиях, сидя на его коленях.
– Давай договоримся, Эля, – его голос такой восхитительно глубокий. – Больше ты не делаешь таких глупостей.
Я уже проваливаюсь в сон и тихо смеюсь, а затем снова целую его в шею.
– Только, если ты скажешь, что любишь меня.
– Если я солгу, тебя это устроит?
– Нет…
Проклятье, я пьянею рядом с ним. Разве может быть так невероятно хорошо, когда мир залит кровью, а я предаю собственный разум, просто желая быть счастливой? Я обманываю себя на каждом шагу, при каждом вдохе – я хочу верить, что Тайгет Касар способен на чувства.
– Приятного аппетита, Тай, – лениво играю пальцами прядями его черных волос у основания его шеи. – Уверена, никто еще не любил тебя так сильно.
Он наслаждается моими эмоциями, словно редким деликатесом. Когда-то он сказал, что станет всем для меня – это время пришло. Если он и планирует меня съесть, пора бы озаботиться приготовлением и подачей.
В глубине моего сознания зарождается боль: думать, что для него я всего лишь изысканный десерт, невыносимо.
– Тай, – зову мягко, пытаясь отпугнуть сон. – Я хочу быть твоей женой.
Какие только глупости не рвутся из меня, когда его руки бережно прижимают меня к себе.
Я чувствую, как замирает его грудная клетка, а затем он делает глубокий вдох. Он удивлен. С ума сойти, я до сих пор умудряюсь удивлять его!
– Отлично. Представь, что мы женаты.
Нет, я все же сплю.
Что он сказал?
Это все в самом деле?
– Тай, – я не хочу терять эту сказочную нить сновидений, но реальность слишком сурова, чтобы я и дальше бежала от нее: – Те чужаки сказали, что твой ирахор изменился. Что это значит?
Сейчас никаких потрясений с ним не происходит – его дыхание по-прежнему размеренное и глубокое.
– Это значит, что я выбираю иной путь.
– Какой?
– Я больше не так исполнителен.
Я не хочу открывать глаза. Пусть еще пару мгновений этот мир будет наполнен лишь моими грезами.
– Я у тебя… – и мне страшно продолжить, но я вдруг становлюсь настойчивой: – единственная?
Он смеется, и его дыхание касается моих волос.
– Тебе так важно это?
– Да.
– Восхитительно. Этого еще не было между нами.
– Чего?
– Ревности, – он выдергивает меня из мира иллюзий, – но она мне нравится. Ты можешь не переживать, дурочка, я сплю только с тобой.
А другие? Есть ли женщины, которых он…
Я сворачиваюсь клубочком и прячу лицо у него на груди.
– Откуда столько отчаяния, Эля? – его пальцы зарываются в мои распущенные волосы: – Твои эмоции слишком быстро сменяют друг друга.
– Я боюсь того, о чем я не хочу знать.
Он снова смеется и расслабленно перебирает мои спутавшиеся пряди.
– Так могла сказать только ты.
– Мне страшно…
Пожалуйста, успокой меня.
Он слышит меня без слов. Ему не нужно намеков.
Он слегка тянет меня за волосы, открывая доступ к моим губам, и ласково целует.
Я приподнимаюсь, потому что этот поцелуй буквально наполняет меня жизнью. Острая волна возбуждения сдергивает с меня остатки сна.
Какое чудовищное преступление так страстно желать одного из чужаков.
– Я умру без тебя, – шепчу ему в губы.
Это такая же правда, как и то, что я нуждаюсь в дыхании.
Тай стягивает с меня одеяло, усаживает на себя, и я не могу сдержать стон удовольствия. Особенно, когда его взгляд становится серьезным до чертиков.
– Я хочу касаться тебя. Пожалуйста, – прошу его.
Видеть его таким, каким никто никогда не увидит – сбитым с толку, подчиненным удовольствию и сгорающим от желания – просто божественно. Глядя в его ярко-карие глаза, я вижу, насколько нравлюсь ему. Я тону в этом ощущении – быть ему необходимой.
– Останься со мной, – я прикасаюсь ладонями к его щекам, – на весь день. Навсегда.
Он прижимает меня к себе, а затем поднимается вместе со мной из кресла, чтобы отнести в постель.
– Ты потеряла много крови, Эля. Тебе нужно поспать.
Придумай мне другое имя.
Я обхватываю его ногами, чтобы не соскользнуть.
– Ты можешь называть меня как-нибудь иначе? – обнимаю его за шею, и не упускаю возможности зарыться пальцами в его густые волосы. – Что-нибудь милое?
– Хочешь получить какую-нибудь кличку? – в его голосе слышится усмешка, хотя я узнаю в нем много иных ноток: нетерпение, азарт и удовольствие: – Вроде той, что ты дала мне?
– «Дорогая», например?
– Я иногда называю тебя глупой дурехой.
Я ерзаю, обхватывая его плотнее и устраиваясь удобнее, пока его ладони не оказываются на моих ягодицах.
– Искушение, Эля. Ты – мое искушение.
Наши губы снова встречаются.
Тай падает вместе со мной на кровать. Свечи, которые я зажгла, когда мы только приехали сюда, трепещут. На стенах пляшут тени.
– С тобой мне сложно удержаться, – он нависает сверху. – Я хочу… – его горячий шепот ласкает мой слух: – всю тебя.
– Я уже твоя.
– Еще нет, – его взгляд падает на мою перебинтованную руку, – я не должен этого делать.
Он уже сделал это несколько раз.
– Если ты хочешь, – я касаюсь его запястье, очерчиваю рисунок его вен, – все в порядке.
Что я предлагаю ему?
Себя всю.
Разве не это ему нужно?
Я понимаю, как велик соблазн забрать из меня душу до последней крупицы. До самого конца, пока не перестанет биться сердце.
Он опускается на меня, его пальцы снова тянуться к бинтам. Если он развяжет их – этот раз точно будет последним.
– Тай, – шепчу, и на моих глазах выступают слезы: – просто солги мне. Скажи, что любишь меня.
Он останавливается. Взгляд возвращается к моему лицу и замирает – в нем рушатся миры, и взрываются галактики. Опустившись еще ниже, он зарывается лицом мне в волосы. Его дыхание сбивается – он сжимает зубы.
– Тай…
– Подожди.
Он сладко целует меня в голову, ухо, скулу… пока не добирается до губ.
– Какая же ты дурочка, Эля, – шипит тихо: – Твоя примитивная любовь… человеческая оценка происходящего – это полное дерьмо, – он обхватывает мое лицо ладонью: – То, что ты для меня – это гораздо больше…
***
Играя ключами от своего Патриота, Константин двигался по коридору.
Рука чертовски ныла. Разумеется, он совершенно не заботился о ней. Наверное, Рудова захотела увидеть его именно поэтому.
– … как тебе эта девчонка?
– …хорошенькая мордашка и задница… Но, кажется, она спит еще и с Суровым…
– Там после этих двоих ловить нечего…
Не останавливаясь ни на секунду и даже не обдумывая ничего заранее, Константин толкнул дверь, откуда доносились обрывки фраз, и вынул свой давно засидевшийся в кобуре ПЛ.
Суров застал солдат за распитием чая, когда у них выдалась свободная минутка.
Они и встать не успели – кажется, вид подполковника лишил их дара речи.
Суров молча схватил одного из них, сидящего за столом за щеки, и с силой втолкнул дуло ему между зубов. Слегка надавив на спусковой крючок, Константин лишь холодно усмехнулся, заметив в глазах сержанта ужас.
– Какого хрена ты здесь болтаешь, ублюдок? – спросил он совершенно спокойно, поглядывая на других ребят, оторопело отскочивших в стороны. – Если я и кончу вас здесь, то никто и не узнает.
– Товарищ-по… – робко начали они наперебой.
Врезав сидящему рукоятью по черепу и раскроив до крови, Суров толкнул дулом другого, поддел его подбородок и уставился ему в глаза:
– Здесь любая сплетня – государственная тайна, мразь. Знаешь, что я сделаю с тобой за разглашение?
– Этого больше не по…
Суров сложил его пополам ударом под дых.
Схватившись за столешницу, он перевернул стол:
– Какого хрена у вас здесь такой бардак. Сержант!
– Да, товарищ-подполковник! – вскочил на ноги тот, несмотря на заливающую его глаза кровь. – Убрать здесь все и в санчасть. Какого черта ты так саданулся башкой об косяк?