Схватив одно из копий, Катон развернулся к погонщику мулов. Тот был безоружен и при виде римлянина вскинул руки и закричал на латыни:
— Нет! Пощади! Пощади!
Катон замешкался, но, увидев на запястьях погонщика страшные белые мозоли, указал на землю и крикнул:
— Вниз! Лежать и не шевелиться, если хочешь жить!
Тот отпустил повод и бросился на тропу. Мул, не обращая на него внимания, испуганно раздувая ноздри, таращился на валун. А вот второй, шедший позади, пострадал: катящийся камень сбил его и если передние ноги еще дергались, то задние, раздробленные, не шевелились. Позади мула, из-под валуна торчала нижняя часть тела пирата, голову и грудь которого расплющило в лепешку. Один из его спутников сидел рядом на земле, ошарашенно уставившись на свою сломанную ногу: из кровавой раны на голени торчал белый осколок кости.
Третий пират был невредим. Скованный ужасом, он таращился на товарищей и увидел Катона, едва тот, спотыкаясь, вывернул из-за валуна, крепко сжимая занесенное для удара копье. Замешкавшись лишь на долю мгновения, пират резко развернулся и, спотыкаясь и скользя, бросился вниз по склону.
— Ублюдок! — заорал Катон и, перепрыгнув через раненого, устремился за беглецом. Зная, что того нужно остановить любой ценой, он рвался вперед из последних сил, но скоро понял, что, хоть фора у врага и невелика, с копьем в руках догнать его не удастся. Центурион резко остановился, тяжело дыша, отвел руку с копьем назад и, прицелившись и вложив всю силу в бросок, метнул оружие в пирата. Копье полетело по низкой траектории и должно было вонзиться беглецу в спину, но в последний момент тот оглянулся на преследователя, и стальное острие вонзилось чуть ниже левого плеча и, пронзив сердце, прошило грудную клетку насквозь, так что острие показалось спереди. Толчок сбил пирата с ног, и он покатился по тропе, пока не распластался совершенно неподвижно.
Катон наклонился, упершись руками в колени, перевел дух и подошел к телу — удостовериться, что противник мертв. Тот таращился на солнце невидящими глазами, не подавая признаков жизни. Катон повернул обратно, и тут сверху донесся крик: раненый пират пытался защититься от погонщика мулов. Последний подхватил с земли тяжеленный камень и прямо на глазах у Катона размозжил пирату голову. Издав стон, тот рухнул на дорогу. Погонщик, склонившись над ним, принялся обхаживать его каменюкой снова и снова, разбрызгивая кровь и ошметки мозга.
Обнажив меч, Катон подошел к погонщику и спокойным тоном промолвил:
— Мне кажется, ему уже хватит.
Он кинул взгляд на то месиво, в которое превратился череп убитого. Погонщик посмотрел тоже, потом перевел взгляд на Катона, и его глаза расширились от страха.
— Стой на месте!
Катон остановился, а спустя момент вложил меч в ножны.
— Вот, пожалуйста. Видишь, я тебе зла не желаю. — Он показал пустые ладони. — Видишь?
Погонщик некоторое время смотрел на него, потом опустил руки, бросил на землю окровавленный камень и выпрямился возле тела убитого им пирата. Но на Катона все равно смотрел настороженно.
— Ты кто?
— Центурион Катон, флот Равенны. Мы прибыли сюда, чтобы покончить с пиратами.
Некоторое время погонщик молчал, а потом закрыл лицо руками, и все его тело заходило ходуном от судорожных рыданий. Шагнув вперед, Катон положил руку на его плечо:
— Все кончено. Теперь ты свободен.
Погонщик кивнул — или его все еще трясло? Этого Катон не знал и, ища нужные слова, чтобы утешить погонщика, повторил:
— Ты свободен. Все кончилось, ты больше не раб.
— Раб? — Он стряхнул руку Катона с плеча и воззрился на него с негодованием и горечью. — Раб? Я не раб! Я римлянин… римлянин!
Катон отступил на шаг:
— Извини, я не знал… Как тебя зовут?
— Как зовут? — Он выпрямился и воззрился на Катона со всей гордостью, какая была возможна при столь жалком обличье. — Меня зовут Гай Целлий Секунд.
Глава 34
Когда яхта достигла расположения флота и причалила возле флагмана Веспасиана, уже пала ночь. Флот стоял на якоре на небольшом расстоянии по побережью от горного массива, на котором пираты устроили свой наблюдательный пост. Корабли покачивались неподалеку от берега в полной темноте, потому что Веспасиан запретил зажигать костры или лампы. Укрепленный лагерь на берегу тоже тонул во мраке: бойцы, разойдясь по палаткам, уминали свой паек холодным. Макрон дождался, пока команда надежно сцепила яхту с флагманом крючьями, и поднялся по ступенькам бокового трапа квинквиремы на борт, где был встречен младшим трибуном и немедленно препровожден в каюту.
Новый префект сидел за маленьким столом, едва освещенным крохотной лампадкой, которой он позволил себе воспользоваться. Когда послышался стук в дверь, он поспешно сглотнул и лишь потом ответил:
— Да?
Трибун открыл дверь, просунул голову под низкую притолоку и доложил:
— Вернулся центурион Макрон, командир.
— Давай его сюда.
Трибун отступил в сторону, пропуская Макрона. Тот шагнул вперед и встал навытяжку.
— Вольно. Где центурион Катон?
— Держит врага под наблюдением, командир.
Глаза Веспасиана вспыхнули предвкушением, он подался через стол:
— Стало быть, вы их нашли?
— Так точно, командир. И флот, и базу. Не больше чем в десяти милях отсюда. Я покажу на карте, командир.
Веспасиан убрал со стола кувшин и чашу, а Макрон тем временем вытащил из-за пазухи карту Катона, положил на стол и аккуратно развернул. В тусклом свете оба низко склонились над ней. Макрон указал на гору, куда они с Катоном взобрались этим утром.
— У противника там был устроен наблюдательный пункт, командир. Нынче утром мы случайно наткнулись на него и убили наблюдателей.
Веспасиан покосился на центуриона:
— И много их было?
— Всего трое, командир.
— Всего трое? — Веспасиан улыбнулся. — Тебя послушать, так это было совсем просто.
— Мы обрушились на них внезапно, командир. А когда фактор внезапности на твоей стороне, это весьма упрощает жизнь.
— Вполне согласен. Прошу, продолжай.
— Есть, командир. — Макрон провел пальцем по карте, указывая на залив у подножия горы напротив наблюдательного пункта. — Вот здесь они угнездились, командир. Мы насчитали двадцать три корабля: две триремы, восемь бирем, девять либурн и четыре малых судна.
Веспасиан поджал губы:
— Да они, вижу, собрали настоящий флот. Этот Телемах, должно быть, способный предводитель.
— Мы в этом уже убедились, командир, и заплатили немалую цену.
— Да, верно… Что еще вы видели?
— Вот здесь, на этом скальном отроге, командир, находится укрепленная цитадель. С трех сторон к ней не подобраться из-за обрывов, а со стороны суши там ров и довольно крепкая стена.
— Ну, это не так важно, — решил Веспасиан. — Наша первоочередная задача — захватить и уничтожить флот, а после этого можно будет не спеша разобраться и с цитаделью.
Макрон взглянул на префекта:
— Мне кажется, командир, что Телемах хранит свитки именно там. Мы должны проявлять осторожность. Вдруг возникнет пожар?
— Разумно, — кивнул Веспасиан. — Мы не будем использовать при осаде зажигательные снаряды, и я отдам корабельной пехоте строжайший приказ при прорыве ничего не поджигать.
— А можно ли на нее положиться, командир? Эта, с позволения сказать, пехота не отличается отменной дисциплиной.
— Но тогда мы, легионеры, должны подавать им пример, не так ли?
— Так точно, командир.
Макрон улыбнулся. Подобные слова, произнесенные любым другим сенатором, были бы восприняты им как попытка заигрывания с простонародьем, однако Веспасиан был опытным воином, настоящим полководцем и, Макрон это нутром чуял, действительно ощущал себя легионером. Он прекрасно знал нужды простых бойцов и делил с ними все походные тяготы, насколько позволял это его высокий ранг. Недаром Второй легион Августа под его началом сражался так доблестно и стяжал такую славу в ходе Британской кампании. Макрон осознавал, что в этом коренятся истоки и его собственной преданности Веспасиану. Это действительно был человек, способный вести за собой.
Задумчиво глядя на карту, Веспасиан почесал широкий лоб, и до Макрона дошло, что командир смертельно устал — может быть, больше, чем любой другой человек на флоте, и подумал, что это, увы, одно из обременений высокого сана. Кроме того, внимательно изучавший карту префект флота Равенны напомнил Макрону Катона, с его неуемной умственной активностью, и в какой-то миг центурион позавидовал мыслительным способностям их обоих. Однако, рассудил он спустя мгновение, талант у тебя или есть, или нет, и ежели человек в каком-то отношении не одарен, то тут все равно ничего не поделаешь. Он, Макрон, создан для службы, ему нравится незамысловатая солдатская жизнь, а всяческим умствованиям пусть предаются другие, кто метит выше. Он своего служебного потолка уже достиг и ни на что большее не рассчитывает. И если вдуматься, то по сравнению с бесконечным самокопанием Катона и ему подобных это сущее благословение.
Веспасиан похлопал по карте:
— Ну что, можно считать, мы их накрыли, осталось только быстро захлопнуть ловушку. Одна проблема — подход к заливу. Благодаря тебе и центуриону Катону мы сможем подойти довольно близко, не вызвав тревоги, но как только флот обогнет гору, они нас увидят. И у них будет еще добрый час на то, чтобы убраться восвояси и подготовиться к обороне. Нужно найти способ подобраться как можно ближе незаметно для них.
Макрон прочистил горло:
— Ночная атака, командир?
— Нет, — покачал головой Веспасиан. — Не подходит: в темноте очень трудно координировать действия на открытой воде. И мы можем потерять корабли на прибрежных камнях. Флот будет подтягиваться к ним по частям, и они подготовятся к обороне задолго до того, как мы соберем в кулак достаточно сил, чтобы одержать уверенную победу. Нет, атаковать надо днем. И возможно, с суши. Если мы высадимся на берег по ту сторону горы, наши люди смогут ночью подняться на нее и атаковать их в тот миг, когда флот будет у них на виду. — Довольный найденным решением, Веспасиан поднял взгляд и заявил: — Да, так и сделаем.