Заставив себя вновь сосредоточиться на настоящем, Веспасиан бросил взгляд на Максимия и прочих командиров Третьей когорты. К ним трудно было не испытывать сочувствия. Они оказались под дурным руководством и вовсе не заслуживали тех наказаний, которые их ожидали. Максимий, несмотря на свой многолетний опыт, просто не обладал моральной устойчивостью и холодным рассудком, необходимыми для командира когорты. Вот классический пример того, к каким последствиям приводит назначение человека на слишком высокую, явно не по способностям, должность. Веспасиан горько сожалел о том, что зачислил Максимия во Второй легион, и гадал, скольким центурионам, стоявшим сейчас рядом с командиром когорты, события последних нескольких дней безнадежно испортят карьеру. «А ведь среди них есть хорошие, заслуженные люди, — размышлял легат. — Вот Туллий, он уже немолод, до полной выслуги осталось всего два года. Он человек опытный, с железными нервами, никогда не подводил товарищей. Или Макрон — на него всегда можно положиться. Во многих отношениях это просто идеальный центурион — смелый, находчивый и стойкий, как старая дубленая кожа. Возможно, лишенный воображения, но для центуриона это, пожалуй, не недостаток, а достоинство». Двоих других Веспасиан знал хуже. Лишь недавно получившие повышение Антоний и Феликс имели прекрасные послужные списки, и их произведение в центурионы всячески поддерживал префект лагеря Второго легиона. Но, припомнив, как неуверенно они вели себя на дисциплинарных слушаниях, Веспасиан предположил, что Секст мог рекомендовать их, получив взятку. В качестве рядовых легионеров они проявили себя прекрасно, но были ли готовы проявить себя так же и в качестве центурионов?
Последним из подчиненных Максимия, о котором подумал Веспасиан, был отсутствующий центурион Катон. Легат намеренно отгонял всякие мысли об этом молодом человеке, надеясь, что командующий закончит осмотр места происшествия до того, как опять вспомнит о Катоне. Карьера Катона оборвалась, а скоро, очень скоро, оборвется и его жизнь. Веспасиана это всерьез огорчало, поскольку ему не потребовалось много времени, чтобы понять — людей с такими способностями очень мало — и в его легионе, и в любом другом тоже. Всего за два года со времени зачисления во Второй легион этот юноша на глазах Веспасиана возмужал и вырос в настоящего командира, отважного и сообразительного. Конечно, он совершал ошибки, но зато всякий раз извлекал из этого уроки. А еще он умел побудить каждого солдата, служившего под его началом, проявить себя наилучшим образом. Такие люди, как Катон, приобретя необходимый командирский опыт, становились как мозг и хребет для профессиональной армии и могли рассчитывать окончить службу на высоких должностях главных центурионов, лагерных префектов. Могли даже — правда, это бывало в исключительных случаях — получить префектуру в легионах Египта — наивысший военный пост, доступный римлянину, не принадлежащему к высшему сенаторскому сословию. При том условии, разумеется, что их карьеру не губили случайные превратности войны или политические соображения вроде необходимости поддерживать репутацию императора Клавдия.
Уловив какое-то движение на валу, Веспасиан встрепенулся. Он настолько погрузился в свои мысли, что в какой-то момент перестал следить за передвижениями командующего, и теперь с удивлением обнаружил, что тот дошел до пролома в частоколе. Легат сказал себе, что должен сосредоточиться. Позволять себе отвлекаться в присутствии вышестоящих — вредная и опасная привычка.
Командующий Плавт наклонился, заглянул в проем, потом осторожно перегнулся через частокол и всмотрелся в ров по ту сторону, после чего медленно повернулся и зашагал обратно, к своим командирам.
Секст подался поближе к легату и, понизив голос, пробасил:
— Вот сейчас до нас доберется.
Командующий остановился в нескольких шагах от молча ожидавших его командиров и стоял, переводя взгляд с одного на другого, пока его глаза не остановились на Веспасиане.
— Все до единого?
— Так точно, командир.
— И никаких следов?
— Пока никаких, командир. Но я послал на их поиски всех своих разведчиков и конную когорту батавов. Как только они что-нибудь обнаружат, тут же доложат.
— Могу себе представить, — отозвался Плавт с язвительным сарказмом. — Иначе нет смысла болтаться по буеракам в такую погоду, верно?
— Так точно, командир, — ответил Веспасиан, усилием воли заставляя себя не опустить и не отвести в сторону взгляд. — Немного.
— Итак, сорок с лишним человек исчезли, и никто ни в этом, ни в главном лагере Второго легиона ничегошеньки не заметил. Мне это кажется прямо-таки невероятным. Или все твои наблюдатели слепы, точно Тиресий, или… арестованным позволили сбежать. В любом случае, легат, твои люди за это в ответе.
Веспасиан слегка склонил голову. Плавт несправедлив. В такую темную, дождливую ночь часовые в лагере вполне могли не заметить движения на валу Третьей когорты. Правда, если на это указать, то будет похоже на попытку оправдаться, и легат мигом представил себе приглушенные смешки и иронические косые взгляды, которые за этим последуют. Поэтому он воздержался от оправданий и вместо этого, глядя командующему прямо в глаза, сказал:
— Коль скоро речь о моих людях, то, поскольку ими командую я, вина лежит на мне в той же степени, что и на них… командир.
Командующий кивнул:
— Совершенно верно, легат. Вопрос в том, что мне со всем этим делать? Какое наказание будет подобающим для тебя и твоего легиона?
Веспасиан вспыхнул от гнева. Он прекрасно видел, к чему клонит Плавт, и, чтобы хоть как-то помочь своему легиону, должен был действовать быстро. Если генерал жаждет крови и для него это важнее поддержания боевого духа, Второму легиону придется принять еще один удар. Позор децимации уже лежал на них тяжким бременем, но тот факт, что наказанию подверглась только Третья когорта, давал остальному легиону возможность остаться в стороне и сохранить высокую репутацию, добытую ценой крови товарищей и основанную на впечатляющих ратных подвигах.
Естественно, Веспасиан, как их командир, грелся в лучах их достижений. Но в первую очередь он подумал о солдатах — о том, какой стыд они испытают, снова оказавшись мишенью для гнева командующего. И за все спасибо незадачливому Максимию да Третьей когорте. По всему получалось, что, если Веспасиан желает сохранить хотя бы то, что еще осталось от боевого духа легиона, необходима жертва.
— Командир, мой легион не заслуживает того, чтобы ответственность за упущения опозоренной когорты возлагали на всех. В ходе этой кампании Второй показал себя прекрасно. Мы сражались как львы — это твои собственные слова, командир, сказанные несколько месяцев назад. Как львы. Если кто-то и должен понести наказание, то это когорта, допустившая, чтобы арестованные бежали из ее расположения. Вину следует возложить на Третью, командир.
Командующий ответил не сразу: он обдумал слова легата и по прошествии некоторого времени кивнул.
— Ну что ж, в таком случае пусть из числа тех, кто допустил бегство товарищей, будет избрана замена каждому приговоренному.
При этих словах у Веспасиана бешено застучало сердце. Не может же быть, чтобы он и вправду намеревался снова устроить децимацию? «Что подумает по этому поводу враг? — посетила легата случайная мысль. — Решит, что, если предоставить римлян самим себе, они изведут себя сами, избавив своих недругов от лишних трудов сплошными децимациями?»
— Командир, — промолвил Веспасиан, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее, — мы не можем снова подвергнуть Третью когорту децимации. Она просто прекратит существование как боевая единица.
— Может, и прекратит, — ответил Плавт. — Но зато других эта безжалостная расправа побудит сражаться, когда придет время, а не поворачиваться и бежать, как эти подонки. Возможно, когда мы казним следующую группу, это станет уроком, который я хочу преподать наконец армии. Легат, когорта, о которой мы говорим, лишила нас возможности одержать окончательную победу над Каратаком. И в ближайшие месяцы нам придется дорого заплатить за их оплошность. А теперь еще и это! Сколько ущерба должны они нанести моей армии и репутации твоего легиона? Да, вторая децимация — это меньшее, чего они заслужили.
— Может быть, и нет.
Мысли бешено метались в голове Веспасиана. Было бы крайне негуманно снова приговаривать людей к казни. Кроме того, они еще могли принести определенную пользу. Но, с другой стороны, все должны увидеть, что они наказаны, и наказаны сурово.
Он посмотрел на командующего, глаза его блестели.
— Может быть, нам стоит использовать их для того, чтобы выманить бриттов из болот? Использовать как приманку. Это смертельно опасно, но ты ведь сам сказал, командир, что они должны понести наказание.
— Приманку? — скептически переспросил Плавт.
— Так точно, командир, — ответил Веспасиан, энергично кивая, но тут же понял: чтобы убедить Плавта согласиться с замыслом, который еще только начал вызревать в его голове, потребуется нечто большее, нежели с энтузиазмом высказанное предложение принести Третью когорту в жертву.
— Командир, может быть, вернемся ко мне в шатер и обсудим план в деталях? Для этого мне необходима карта.
— План? — с подозрением откликнулся Плавт. — Не знай я тебя лучше, мог бы предположить, что ты сам причастен к побегу. Смотри, чтобы этот твой план не оказался очередной безрассудной фантазией.
— Нет, нет, командир. Ничего подобного. Надеюсь, ты согласишься со мной, и он хорошо послужит достижению всех наших целей.
Плавт задумался. Веспасиан ждал, изо всех сил стараясь не выказать ни малейших признаков возбуждения, из-за которого каждый мускул его тела был в невыносимом напряжении.
— Вот, командир, — промолвил Веспасиан, разложив карту на походном столе.
— Очень красиво, — холодно отозвался Плавт и поднял глаза на легата. — Но может быть, ты все-таки объяснишь, что в этой карте такого интересного?