Коричневые головки стеблей тут же перестали покачиваться, а Катон, оказавшись в зарослях между двумя солдатами, припал на одно колено и, приложив ладони ко рту, позвал:
— Фигул!
Шагах в тридцати по ту сторону дороги из кустов высунулась голова.
— Командир?
— Помни, что я сказал. Ничего не предпринимать без моего приказа!
— Есть!
Фигул вновь скрылся, а Катон последний раз оглядел свою группу беглецов. Несколько человек поблизости от него распластались на земле и настороженно прислушивались, ожидая приближения батавов.
Катон тоже оставался начеку и ждал. Неожиданно для себя он понял, что беззвучно молит богов — пусть всадники потеряют след и не вздумают съезжать с дороги, чтобы искать беглецов в другом направлении. От нервного напряжения сердце его билось так сильно, что стук в ушах мешал прислушиваться. Но пока под тоскливым, затянутым серыми тучами небом, усердно поливавшим листву мелким, моросящим дождем, царили неподвижность и тишина. Время тянулось невыносимо медленно, напряжение возрастало.
Катон уже почти поверил, что батавы поехали другим путем, когда услышал позвякивание сбруи, а потом и глухой перестук копыт. Оглядев своих людей, Катон с негодованием увидел, что некоторые из них подняли головы, высматривая источник звука.
— Вниз! — скомандовал он яростным шепотом, и головы любопытных солдат пропали из виду.
Катон последним припал к мокрому мягкому торфянику, крепко сжимая меч. Голова его была повернута к дороге, стук сердца походил на приглушенный бой барабана. Мышцы были напряжены до такой степени, что он почувствовал дрожь в ногах и никак не мог ее унять. Сырой воздух уже доносил приглушенные, но грубые гортанные голоса, пока резкий приказ не заставил батавов умолкнуть. Теперь тишину нарушал лишь всхрап лошадей, и Катон понял: командир конницы остановил отряд и прислушивается, выискивая признаки добычи.
Некоторое время во влажном воздухе разносились лишь звуки окружающей природы, и Катон, которому мягкий равномерный шелест дождя обычно даже нравился, сейчас был напряжен до предела. Его так и подмывало вскочить на ноги и отдать приказ об атаке, лишь бы покончить с невыносимым ожиданием, но вместо этого он стиснул зубы и сжал руку в кулак с такой силой, что ногти впились в ладонь. Катон надеялся, что Фигулу хватит силы воли и выдержки, чтобы не поддаться искушению. Однако оптион был прирожденным бойцом, и Катон вовсе не был уверен, что ему удастся обуздать свою кипучую кельтскую натуру.
Наконец командир батавов снова отдал резкий приказ, и его отряд двинулся по дороге, проехав не более чем в десяти шагах от того места, где неподвижно, стараясь не выдать себя даже дыханием, залег Катон. По стуку копыт можно было понять, что двое или трое всадников поскакали рысью вперед поискать следы, основной же отряд равномерным шагом стал углубляться на территорию топей. Ну что ж, если богиня Фортуна будет снисходительна к беглецам, батавы могут пересечь болота, так никого и не заметив. Катон беззвучно вознес богине молитву и пообещал посвятить ей копье, если ему удастся пережить сегодняшний кошмар.
Батавы проехали мимо, и стук копыт стал медленно удаляться, когда вдруг всадники разразились восклицаниями. Катон насторожился, готовый вскочить и броситься на батавов при первом признаке того, что их уловка раскрыта. И тут до него дошло, что их идея была обречена на провал с самого начала. Батавов привели сюда следы, оставленные беглецами. Дальше по дороге следы исчезали, и это могло означать только одно.
Сейчас все могло решиться в любой момент.
Уловив слева тень, Катон повернул голову. Один из кавалеристов отошел на небольшое расстояние от дороги и не далее чем в четырех локтях от Катона, стоя спиной к нему, приподнял тунику и развязал шнур, поддерживавший штаны. Он закряхтел, и к равномерному шуму дождя добавился плеск струи совсем другого происхождения.
Внезапно звук оборвался. Катон увидел, что воин слегка подался вперед и вдруг резко повернулся, уже открывая рот, чтобы поднять тревогу.
— В атаку! — закричал Катон, выскакивая из укрытия. — Вперед, в атаку!
Кавалерист повернулся на его голос: одна рука еще держалась за пенис, а другая уже схватилась за рукоять меча. Катон бросился на батава и ударил его мечом в живот за миг до того, как они столкнулись. Сбитый с ног кавалерист полетел в высокую траву. Выскакивая из укрытия, перепачканные легионеры устремлялись к дороге, чтобы обрушиться на заметавшихся в беспорядке лошадей и людей. Бросив взгляд за дорогу, Катон увидел, что Фигул и его солдаты бросились в атаку с той стороны.
Командир батавов отреагировал на нападение как истинный воин: он еще выкрикивал приказы, а меч уже сверкал в руке. Однако времени на приказы уже не было. Бурная лавина покрытых грязью демонов обрушилась на всадников так внезапно и с такой яростью, что на дороге воцарился хаос. Кавалеристы не могли справиться с насмерть перепуганными животными, и это мешало им защищаться. Однако если на стороне легионеров были внезапность и численное превосходство, то все их снаряжение сводилось к мечам и кинжалам, тогда как противники имели щиты, шлемы и кольчужные безрукавки. Длинные кавалерийские мечи со свистом описывали в воздухе смертоносные дуги и обрушивались на незащищенные тела атакующих.
Краешком глаза уловив блеск стали, Катон нырком ушел от удара, и клинок рассек воздух в том месте, где мгновение назад была его голова. Он ощутил дуновение ветра прямо над макушкой, когда меч пролетел над ней. Резкий запах плесени и лошадиного пота заполнил его ноздри. Катон вскинул глаза на противника, пытавшегося его убить, и увидел, что инерция мощного замаха наполовину развернула всадника в седле. Прежде чем тот успел повернуться назад, Катон нанес ему удар по локтю, с треском перерубив сустав. Батав вскрикнул, меч выпал из разжавшихся пальцев. В это время чьи-то руки вцепились в его плащ, сдернули с коня, и тут же солдата прикончили, осыпав ударами мечей, хотя ему досталось и от копыт собственного коня.
— Бей, руби! — ревел Фигул, и его голос перекрывал лязг стали, выкрики дерущихся людей и конское ржание. — Убивай всех!
Один из легионеров, стоя как раз впереди Катона и не имея возможности в толчее дотянуться до всадника, вместо этого вонзил кинжал в шею лошади, пробив лоснящуюся черную шкуру. Из-под косматой гривы ударил фонтан крови. Всадник, увидев, что случилось с его животным, дико взревел от ярости и обрушил меч на шею легионера с такой чудовищной силой, что начисто перерубил шейные позвонки. Голова с жарким выплеском крови слетела с плеч.
— Не давайте никому уйти! — крикнул Катон, быстро озираясь по сторонам в поисках новой мишени.
Несколько батавов были уже повержены, одного придавил собственный конь, бешено молотивший копытами. Животное пыталось подняться на ноги, не обращая внимания на истошные вопли прижатого всадника. Увертываясь от копыт, Катон обогнул упавшего коня, и тут перед ним появился увенчанный черным гребнем шлем батавского командира. При виде Катона глаза батава сузились, он высоко поднял меч и, вложив в удар всю ярость и силу, обрушил его на центуриона. Однако в момент удара конь кавалериста споткнулся, отшатнулся в сторону, всадника тряхнуло в седле, и удар не достиг цели. Батав гневно взревел и резко натянул поводья, чтобы, развернув скакуна, снова напасть на Катона. Но, совершая разворот, он на мгновение оказался спиной к римлянину, и тот не упустил момента: прыгнул вперед, ухватил всадника за край туники и попытался выдернуть из седла. Всадник накренился, но удержался, крепко сжав бедрами конские бока, и в этот момент другой римлянин, подскочив, дернул его за левую руку, в противоположном направлении от Катона. Это помогло батаву выровняться в седле, и он тут же, с плеча, рубанул легионера по руке. Тот завопил, а Катон, заскрежетав зубами, с силой вонзил меч всаднику в спину, пробив кольчугу и рубанув позвоночник. Ноги раненого судорожно дернулись, и, лишившись сил, он вывалился из седла на дорогу, отчаянно размахивая руками. Катон подскочил к нему и одним взмахом меча рассек горло, после чего, низко пригнувшись, поспешил по дороге в сторону болот.
— Ты! — Он схватил какого-то легионера за руку и повернулся в поисках еще одного. — И ты тоже. Со мной.
Маленькая группа покинула бой, Катон повел людей вдоль кромки трясины, пока они не добрались до дороги, выходившей из болота.
— Перекрыть дорогу! И чтобы никто из них не прорвался!
Солдаты закивали, держа мечи наготове. Между тем схватка уже близилась к концу, и завершалась она в пользу легионеров. В живых оставалось всего шестеро батавов. Сбившись в тесный кружок, они с высоты седел продолжали отбиваться от легионеров, обступивших их со всех сторон. Пританцовывая на безопасном расстоянии, они не упускали возможности нанести коротким мечом удар человеку или коню, стоило им оказаться в пределах досягаемости.
Катон мигом сообразил, в чем таится опасность. Как только всадники сообразят, что единственное их спасение — бежать, они все вместе рванутся в одном направлении, пробьются сквозь неплотное окружение и умчатся прочь.
— Не крутитесь вокруг! — закричал он. — Фигул, с ними надо сойтись вплотную. Они пойдут на прорыв!
В этот миг один из батавов издал клич, тут же подхваченный пятью его соратниками. Они подняли мечи и, ударив коней пятками в бока, устремились вперед. Ближайшие к ним легионеры рассы́пались в стороны, не желая угодить под копыта. Их товарищи из задних рядов тоже расступились, но уже намеренно, готовые наносить удары всадникам, когда те поскачут мимо. Батавы не стали нападать, они вознамерились бежать, не желая сложить головы в отчаянной схватке у какого-то болота на самом краю земли. Прикрывшись большими овальными щитами и припав к гривам, они гнали коней вперед. Однако узкая дорога позволяла скакать лишь двум всадникам в ряд. Из-за тесноты скачка замедлилась, и тут же самые смелые легионеры набросились на кавалеристов, стараясь наносить удары по крупам коней или по обнаженным лодыжкам всадников.