Первая лошадь, получившая удар в круп, брыкаясь, развернулась поперек дороги, перекрыв путь трем, скакавшим следом. Они столкнулись, и раненая лошадь упала на бок. Всадник в последний момент успел соскочить, чтобы не оказаться придавленным, и тяжело рухнул прямо под ноги легионерам. Его зарубили в то же мгновение. Три всадника, ехавшие позади, попытались укротить перепуганных животных и объехать упавшую лошадь. Но поздно. Момент был упущен, с ходу прорваться не вышло, и легионеры, набросившись на батавов со всех сторон, стащили их с седел и прикончили.
Катон едва успел проследить за ними взглядом и тут же сосредоточился на тех двух, которые, возглавив скачку, успели прорваться из окружения и теперь, оскалив зубы и выпучив глаза, неслись по дороге, бешено погоняя коней. Увидев валявшийся неподалеку на земле кавалерийский меч, Катон поднял его, ощутив в руке, всегда орудовавшей коротким пехотным клинком, непривычный вес и баланс. Люди по обе стороны от него при виде несущихся прямо на них по дороге всадников подались назад.
— Стоять! Ни с места! Не дать им уйти!
Миг — и батавы налетели на них. Катон поднял меч, направил острие в лоснящуюся конскую грудь и расставил ноги, стараясь держаться крепче: конь на полном скаку сам налетел на клинок, пронзивший шкуру, рассекший мышцы и поразивший сердце. Катон вложил в удар весь свой вес: от столкновения он отлетел в сторону и с такой силой грохнулся на землю, в высокую придорожную траву, что из легких выбило весь воздух. На миг его ослепила белая вспышка, потом перед глазами замелькали яркие искры. Когда наконец зрение прояснилось, Катон обнаружил, что лежит навзничь и смотрит прямо в серое небо, перечеркнутое темными травинками. Он не мог вздохнуть и лишь беспомощно пытался хватать воздух широко открытым ртом. В ушах словно звенели колокола, и когда над ним с озабоченным видом склонился Фигул, Катон поначалу никак не мог разобрать, что говорит его оптион. Однако скоро звон стих, и он снова стал слышать.
— Командир! Командир! Ты меня слышишь, командир?
— Кончай… — прохрипел Катон и попытался набрать еще воздуху.
— Кончать? Что кончать, командир?
— Кончай… на хрен, орать мне прямо в лицо.
Фигул улыбнулся, взял Катона за плечи и усадил. На залитой кровью дороге валялись мертвые человеческие и конские тела. Несколько лошадей еще слабо дергались, находясь при последнем издыхании. Остальные, потеряв всадников, разбежались. Один конь оставался на ногах, но не убежал, а стоял, обнюхивая тело батавского командира.
— Что тот, последний? — первым делом спросил Катон.
— Удрал. Умчался в сторону легиона быстро, точно сам Меркурий.
— Проклятье… каковы наши потери?
Улыбка Фигула стаяла.
— Треть, а если считать с ранеными, может, и половина. Некоторые из раненых умрут, в любом случае нам придется их оставить.
— Ох…
На Катона, как это всегда бывало после боя, накатил озноб. Его буквально затрясло.
— Давай, командир, поднимайся, — промолвил Фигул. — Нужно разобраться с тем, что мы имеем, и найти безопасное место для отдыха, пока не стемнело.
— А потом? — живо осведомился Катон.
Фигул усмехнулся:
— А потом угостимся жареной кониной.
Глава 26
На следующий день армия командующего Плавта снялась с лагеря. Веспасиан следил за этим с наблюдательной вышки на валу Второго легиона, с южного берега Тамесиса. Он встал рано и, облокотившись о деревянные перила, смотрел, как в огромном укрепленном лагере, раскинувшемся за рекой, копошатся, сворачивая палатки, крошечные фигурки. Зрелище, разворачивающееся в рассеянных утренних лучах солнца, уже изрядно затуманивала пыль, поднятая при возне и смешавшаяся с дымом лагерных костров. Небольшие команды солдат деловито разбирали частокол и собирали со дна рва шипастый металлический «чеснок». Когда они закончат, сменщики поднимутся на валы с лопатами и сроют их, забросав землей ров. В течение нескольких часов походный лагерь полностью исчезнет, и на его месте не останется ничего, что могло бы принести хоть какую-то пользу врагу.
Веспасиан многократно наблюдал все это и раньше, но всякий раз испытывал удовлетворение и гордость от увиденного. Около тридцати тысяч человек способны за короткое время соорудить нечто вроде маленького города, а потом, прежде чем рассветное солнце успеет прогреть землю, могут сровнять все сооружение с землей. Это похоже на чудо. Правда, он тут же напомнил себе, что чудеса ни при чем: такое умение достигается годами опыта, который нарабатывают в нелегких трудах, на учениях и в походах. То был римский способ ведения войны, на котором зиждилось будущее империи.
С дальней стороны лагеря, через проем в валу на месте уже демонтированных ворот выступала плотная колонна солдат. Веспасиан прищурился, чтобы рассмотреть все детали. Случайные блики света, отражавшегося от полированных шлемов, вспыхивали то здесь, то там над колонной, из-под солдатских сапог поднималась густая пыль, которая уже начала заволакивать строй легионеров.
Девятый легион, подкрепленный двумя кавалерийскими формированиями и двумя когортами вспомогательной пехоты, поворачивал в сторону от Тамесиса, направляясь на восток, дабы подавить в умах икенов и триновантов саму мысль о сопротивлении. Когда цель будет достигнута, легат Хосидий Гета примется выполнять задачу по строительству множества небольших крепостей, что позволит держать под постоянным контролем обширные плодородные земли, простирающиеся до непроходимых топей, которые лежат вдоль северной границы царства икенов. Среди этих болот запросто могла укрыться намного большая армия, чем жалкие остатки Каратакова войска, и римским разъездам вряд ли удалось бы ее обнаружить.
Сейчас, когда бритты потерпели поражение на поле боя, Плавт получил возможность не держать все свои силы собранными в кулак, а рассредоточить их, начав процесс превращения разоренной войной южной части острова в полноценную новую провинцию. Там предстояло основать колонии и связать их между собой сетью дорог. Одновременно потребуется создать систему управления провинцией, набрать штат чиновников и писцов и проследить за тем, чтобы все заработало как можно скорее.
Уже сейчас, всего через несколько дней после поражения Каратака, командующий получил предписание назначить на завоеванных землях местных гражданских чиновников, которым предстоит готовить систему налогообложения. Нужна полная инвентаризация имущества и угодий вкупе с переписью населения на землях тех царств и племен, которые полностью перешли под власть Рима.
Для целого ряда подвластных царств следовало определить приемлемый уровень регулярных платежей, которые будут вноситься в имперскую казну.
Это деликатная задача, поскольку одни подвластные царства были в стратегическом отношении важнее других. Например, кантианы никак не могли повлиять на ход текущей кампании, а вот с икенами, народом многочисленным и воинственным, чьи владения лежали правее от основных, освоенных римлянами территорий, следовало обращаться весьма осторожно и уважительно, по крайней мере до тех пор, пока не появится возможность направить туда достаточные силы, чтобы указать им их место. Дальше, гораздо дальше на север, находилось царство бригантов. Управляла им молодая, но властная и обладавшая колоссальной силой воли царица Картимандуа. Она решила, что от мира с Римом выиграет больше, чем от противостояния. Во всяком случае, пока. Со временем всем таким царствам предстояло стать частью империи и перейти непосредственно под управление римлян. Обычно появления поблизости укрепленных римских лагерей было достаточно для того, чтобы отбить у местных всякое желание восставать против нового порядка. Если же кто-то все-таки попытается противиться, им преподнесут быстрый и кровавый урок, показав, что в реальности представляет собой новый порядок. Отправка на юг колонны под началом Геты была лишь первым шагом по присоединению земель икенов к новой провинции.
Между тем командующий Плавт намеревался отправить Двенадцатый и Четырнадцатый легионы наряду с большей частью вспомогательных когорт прямо на север от Тамесиса, ибо там предстояло проложить еще одну границу новой провинции. Необходимо было быстро построить военные дороги, чтобы связать между собой гарнизоны и формирования, рассредоточенные по всему острову.
Третья колонна, возглавляемая Веспасианом, состояла из его собственного Второго легиона, четырех батавских конных когорт, двух когорт батавской пехоты и двух больших смешанных отрядов иллирийцев. Кроме того, как только легат, покончив с Каратаком, займется усмирением тех южных племен, которые пока еще не признали верховенство Рима, командующий обещал ему возможность использовать для этой цели корабли флота, базировавшегося в Гесориакуме, в Галлии.
Но это будущее, пока же Каратак скрывался, и Веспасиан прекрасно понимал, что выманить хитрого и коварного бритта из норы будет не так-то просто. А сделать это желательно как можно скорее. Лето подходило к концу, очень скоро листья на деревьях пожелтеют и начнут опадать. Пойдут затяжные осенние дожди, дороги превратятся в месиво вязкой грязи, и транспорт, особенно обозы и подводы с припасами, станет передвигаться по ним изматывающе медленно. Устранить угрозу со стороны Каратака — это, пожалуй, последняя операция, которую Веспасиан может осуществить до завершения сезона активных действий.
Он командовал легионом уже почти три года, но теперь сомневался в том, достаточны ли его заслуги на этом поприще для того, чтобы продлить пребывание на этом посту. Пришел конец сердечным отношениям, установившимся у него с командующим за прошедшие два года. Теперь военачальники относились друг к другу с нескрываемой враждебностью, и Веспасиан был убежден, что Авл Плавт заменит его при первой же возможности. Как правило, легат командовал своим легионом от трех до пяти лет, после чего возвращался в Рим и строил политическую карьеру, но Веспасиана это поприще особо не увлекало. Какой смысл формально занимать высокий политический пост в сенате, если все настоящие рычаги управления сосредоточены в императорском дворце? Кроме того, получение поста, дающего реальную власть, напрямую зависело от благорасположения императорского секретаря Нарцисса, а Веспасиану делалось тошно от одной мысли о том, что придется подольщаться к вольноотпущеннику-греку, выходцу из народа, пребывающего в упадке. С другой стороны, он мыслил достаточно здраво и понимал, что старые республиканские добродетели, коим был так привержен его отец, совершенно чужды современному миру. Если прежде судьба Рима определялась в дебатах сотен сенаторов, нынче им правил император. Такова действительность, с которой приходится считаться.