Прокул бросился к оленю, расставив руки. Крик пробудил остальных легионеров, и они спросонья схватились за оружие.
— Держи его! — кричал Катон. — Держи, пока не удрал.
Олень вскочил-таки на ноги, увернулся от Прокула и бросился напролом сквозь кусты, волоча за собой застрявшее копье. Из раны лилась яркая горячая кровь.
Древко цеплялось за кусты, и при очередном прыжке олень чуть не упал, однако же ухитрился устоять. Он выпрямился и, подгоняемый слепящей паникой, устремился дальше. Прокул со всех ног гнался за ним, Катон отставал от солдата только на несколько шагов. Все остальные тоже вскочили и присоединились к погоне.
— Прокул! Не дай ему уйти!
Раненый олень с хрустом и треском проламывался сквозь заросли, уходя от преследователей, но при каждом повороте древко копья снова и снова застревало в кустах, замедляя его, и в конце концов Прокул, исцарапанный, весь в крови, настиг животное. Тем временем заросли расступились: за ними открылась полоска травы, а дальше широкое темное пространство трясины, которую покрывала пропеченная солнцем, растрескавшаяся корка подсушенной почвы. Олень, продолжая бег, совершил отчаянный прыжок где-то в шесть локтей, но когда зверь с глухим стуком приземлился, его копыта пробили засохшую поверхность и застряли в грязи. Животное дергалось, но его ноги основательно увязли. Прокул, углядев в этом свой шанс, прыгнул вслед за оленем и, точно так же проломив корку, чуть ли не по колено погрузился в трясину. Кряхтя от напряжения, он выпростал одну ногу и попытался освободить вторую, но она слишком глубоко увязла. Впереди него, тоже пытаясь высвободиться, отчаянно вертелся олень, взбивая копытами вонючую грязь. Вместе с ним вертелось и копье, и когда древко на миг оказалось в пределах досягаемости Прокула, тот мгновенно ухватился за него и вырвал из раны, как раз в тот миг, когда Катон и остальные выбежали на травянистый берег.
— Дерьмо! — орал Метелл. — Дерьмо, мы ж его поймали!
Легионер рванулся было вперед, но Катон его остановил.
— Погоди!
Метелл отстранил руку центуриона, но Катон указал другой рукой на Прокула, который, барахтаясь в трясине, пытался нащупать опору, чтобы нанести удар копьем. Центурион крикнул:
— Ты что, не видишь? Это опасно! Погоди!
Прокул, уже по колено увязнув в липкой грязи, подался вперед и всадил копье оленю в горло, тут же вырвал его и нанес второй удар. Олень издал последний крик ужаса, голова его упала в грязь, язык вывалился. Желто-коричневая грудь всколыхнулась еще несколько раз, и животное затихло. Кровь хлестала из ран и растекалась по поверхности растревоженной трясины.
Прокул, потрясая копьем, издал крик торжества, потом с довольной улыбкой повернулся к товарищам и нахмурился, увидев их озабоченные лица.
— Он же тонет, — тихо произнес Метелл.
Прокул глянул вниз и увидел, что черная жижа добралась ему уже до бедер и темная вода плещется у самого края драной туники. Он напрягся, пытаясь высвободить хоть одну ногу, но усилие привело лишь к тому, что его затянуло еще глубже. Он снова повернулся к товарищам, и на сей раз на его лице читался испуг.
— Помогите.
— Копье! — крикнул Катон, подкрепляя слова жестом. — Протяни его нам.
Прокул перехватил древко сразу под наконечником и протянул тупым концом к товарищам. Катон вытянул руку насколько мог, но его пальцы лишь скользили по древку. Сильный захват сделать не удавалось.
Он обернулся к Метеллу:
— Держи меня за руку, да покрепче.
В то время как Метелл уперся ногами в берег, Катон сделал пробный шаг по сухой корке поверх грязи, и нога тут же провалилась на несколько дюймов. Он снова подался вперед, дотянулся до подрагивавшего древка, сомкнул пальцы вокруг твердого дерева и потянул. На том конце древка центурион видел побелевшие от напряжения костяшки Прокула, отчаянно вцепившегося в тонкий шест, связывавший его с жизнью. В устремленных на центуриона глазах застыл ужас.
— Держись! — выдавил сквозь стиснутые зубы Катон. — Держись, парень!
В какой-то миг копье подалось к нему, но на том все и кончилось: как он ни тужился, пытаясь подтянуть Прокула к берегу, ничего не получалось. Закрыв глаза, он предпринял последнее отчаянное усилие и, не добившись успеха, ослабил напряжение.
— Так не получится.
Катон быстро огляделся и принялся отдавать новые приказы.
— Нужен какой-нибудь настил. Рубите ветки. Бросайте в грязь. Живо!
В то время как все, обнажив клинки, начали обрезать тонкие ветки дрока, Прокул озирался по сторонам с возраставшим ужасом. Трясина неуклонно затягивала его все глубже, и сейчас он погрузился в нее уже по пояс. Мертвого неподвижного оленя, что увяз позади него, засасывало медленнее, но голову уже затянуло, и над поверхностью маслянистой воды торчало лишь одно ухо.
— Вытащите меня отсюда! — заорал Прокул и попытался отгрести от себя грязь руками.
— Не дергайся, болван! — прошипел Катон. — Так ты только быстрей увязнешь. Не шевелись!
Ветки дрока оказались прочнее, чем ожидал Катон, и срезать их было не так-то просто. Он изо всех сил кромсал ножом крепкие белые волокна, но упругая древесина никак не поддавалась.
— Проклятье!
Катон старался изо всех сил, но его охватывало все большее отчаяние: оглянувшись на Прокула, он увидел, что тот погрузился уже по грудь.
— Вот! — Один из солдат, кряхтя от усилия, отломал надрезанную ветку, бросил в трясину и тут же принялся резать следующую.
— Быстрее, чтоб вам сдохнуть! — кричал Прокул. — Быстрее, ублюдки!
Катон наконец отрезал ветку и, повернувшись, чтобы бросить ее рядом с первой, охнул:
— О нет…
Теперь над поверхностью были видны лишь голова и плечи увязшего легионера, отчаянно протягивавшего руки над трясиной навстречу товарищам. В правой руке Прокул по-прежнему сжимал копье. Прямо на глазах у Катона его тело просело еще глубже, и несчастному плеснуло в рот всколыхнувшейся маслянистой водой.
— Дерьмо! — проревел, отплевываясь, Прокул. — Спасите меня!
Катон бросил свой нож и ступил на лежавшие поверх трясины ветки.
— Нет! — Метелл схватил его за руку. — Слишком поздно.
Катон вырвал руку, снова повернулся к Прокулу и увидел, что тот откинул голову назад и глаза его расширились от ужаса, потому что грязь уже безжалостно подступала к переносице. Еще миг, и над поверхностью остались лишь макушка да руки, а пальцы судорожно пытались уцепиться за воздух. Потом и макушка пропала из вида: на том месте, где она скрылась, некоторое время пузырилась и булькала темная вода, а затем все стихло. Неожиданно из трясины вынырнула рука Прокула со скрюченными пальцами, но они тут же медленно разжались, расслабились и ушли под воду.
На миг воцарилась гробовая тишина: застывшие бойцы смотрели туда, где только что исчез их товарищ.
— Мать твою!.. — выдохнул кто-то.
Катон обессиленно опустился на траву, остальные медленно сели по обе стороны от него. На их глазах трясина медленно, словно нехотя, начала поглощать тушу оленя, и все, что они могли сделать, — это смотреть вперед со смешанным чувством потрясения и печали из-за смерти Прокула и терзавшего голода, который усугублял вид постепенно исчезающего оленя. В конечном счете зверя поглотила топь, грязная вода сомкнулась над окровавленной шкурой, и скоро на виду не осталось ничего.
Помедлив, Катон поднялся и заткнул кинжал за пояс.
— Идем.
— Идем? — Метелл взглянул на центуриона и нахмурился. — Куда идем, командир?
— Обратно в лагерь.
— Но зачем?
— Здесь оставаться нельзя, — терпеливо пояснил Катон. — Туман поднимается. Нас могут увидеть.
— Да какая разница, командир, — отозвался Метелл с усталой обреченностью. — Рано или поздно это проклятое болото все равно всех нас прикончит.
Глава 28
Третья когорта добралась до долины через два дня после того, как выступила из лагеря у Тамесиса. Максимий отдал приказ ставить палатки и копать оборонительный ров, когда день уже шел на убыль. Перед ними лежала узкая полоса земли, не более двух миль в поперечнике и около восьми миль в длину. А дальше за ломаной линией предгорий, насколько мог видеть глаз, простирался болотный край: унылая низина, поросшая тростником с вкраплениями чахлых деревьев, с темными озерцами и омутами да небольшими, поросшими дроком островками, которые выступали над водой, словно спины громадных подводных чудовищ.
С маленькой смотровой вышки, возведенной над воротами, центурион Макрон мог обозревать всю долину. Он видел дюжины тонких дымков, поднимавшихся над пологими склонами, а ближе к лагерю заметил небольшие скопления круглых хижин и туманную дымку, висевшую над маленьким леском примерно в центре долины, — это указывало на то, что там есть какое-то поселение. «Да уж, — подумалось ему, — мирная картина. В ближайшие несколько дней все это изменится».
Послышался стук железных гвоздей по деревянным ступеням, и в следующий момент над площадкой смотровой вышки появилась голова Максимия. Он выбрался на помост и тыльной стороной ладони утер пот со лба.
— Жаркая работенка.
— Так точно, командир.
— И для этого пришлось гнать людей так, чтобы мы добрались сюда засветло.
— Так точно, командир, — откликнулся Макрон, бросив взгляд на легионеров, которые продолжали работать над последним участком защитного рва и вала вокруг лагеря. В ста шагах перед рвом в одну разреженную шеренгу был выставлен заслон. Большинство солдат тяжело опирались на щиты и выглядели совершенно измученными. Вздумай враг напасть сейчас или нынешней ночью, изнуренные бойцы вряд ли смогут должным образом защитить лагерь. Но чтобы не быть несправедливым к Максимию, следовало признать, что необходимость выбора между тем, чтобы создать надежные оборонительные укрепления или дать людям отдохнуть и подготовиться к сражению, отравляла жизнь большинству командиров. По крайней мере, когда настанет утро, впереди у Третьей когорты будет лишь один недолгий переход, и уж тогда она будет готова встретить любую угрозу, которая способна появиться со стороны б