Приблизившись к деревне, Макрон заметил по обе стороны ворот несколько внимательно присматривающихся к ним лиц и подумал даже, уж не собираются ли поселяне дать отпор тяжеловооруженной колонне римлян. Он положил руку на рукоять короткого меча, готовый мгновенно выхватить оружие при первом признаке опасности. Макрон чувствовал, как возрастает напряжение среди остальных командиров, но, когда они приблизились к частоколу на расстояние полета пущенного из пращи камня, Максимий приказал остановиться.
Окинув взглядом оборонительные сооружения, он повернулся к Макрону:
— Что думаешь?
Макрон видел, что из-за ограды за ними следит лишь горстка местных жителей и никто из них, похоже, не вооружен.
— По-моему, командир, опасности нет.
Максимий поскреб загривок:
— Тогда хотелось бы знать, почему ворота закрыты? — Он повернулся к первой шеренге колонны. — Пожалуй, пошлю как я туда кое-кого. Просто чтобы…
— Без надобности, командир, — прервал его Макрон, кивком указывая вперед. — Смотри.
Ворота селения распахнулись. Сразу за ними стояла группа людей во главе с высоким худощавым мужчиной с длинными седыми волосами. Он стоял неподвижно, опираясь на посох.
Центурион Феликс пододвинулся к Макрону:
— Гостеприимная встреча, как думаешь?
— Если и так, то это ненадолго, — тихо ответил Макрон.
Довольный отсутствием каких-либо признаков опасности, Максимий приказал колонне двинуться к воротам. Когда римляне оказались в тени частокола, старейшина, опираясь на посох, наконец выступил вперед, чтобы встретить пришельцев у входа в селение. Остановившись напротив Максимия, он заговорил низким глубоким голосом.
— Стойте!
Максимий вскинул руку и крикнул через плечо:
— Переводчик, ко мне!
Вперед выбежал легионер, недавний новобранец из Галлии. Макрон заметил, что чертами лица этот кельт схож с жителями селения. Легионер встал навытяжку между Максимием и старейшиной.
— Выясни, что он хочет сказать, и вели ему говорить покороче, — заявил Максимий.
Когда солдат перевел это требование, старейшина, судя по выражению лица, смутился, потом нахмурился. А когда заговорил снова, в голосе его звучала горечь.
— Командир, — промолвил легионер, повернувшись к Максимию, — он просто хотел поприветствовать тебя в связи с прибытием в долину и заверить, что ни он, ни его люди не желают никому из нас зла. Он хотел предложить гостеприимство своего народа и возможность приобретать у селян припасы. Но добавил, что удивлен, ведь он слышал, что Рим — это великая цивилизация, однако его представителям почему-то недостает учтивости.
— Он так и сказал?
— Да, командир, именно так.
— Ладно. — Максимий поджал губы и смерил старика взглядом, исполненным крайнего презрения. — Хватит, на хрен, болтовни. Скажи этому болвану, что если мне понадобится его долбаное гостеприимство, то я сам его потребую — тогда и в такой форме, в какой мне будет угодно. Скажи, что он и все его люди должны в точности выполнять все мои указания, если хотят жить.
Легионер перевел слова командира. Поселяне растерянно переглядывались, на их лицах было написано потрясение.
Командир когорты указал на людей, стоявших позади старейшины:
— Женщины и ребятня — это его родня?
Услышав перевод, старик кивнул.
— Макрон, взять их. Возьми пять отделений, чтобы конвоировать их в наш лагерь.
— Взять их? — Макрон был почти так же потрясен, как и селяне. — Но зачем?
— В заложники. Чтобы эти дикари с нами сотрудничали. Но этого мало, надо будет собрать заложников по всей деревне.
Макрон, разрывавшийся между отвращением к затее Максимия и воинской дисциплиной, все же позволил себе пробормотать:
— Командир, но есть ведь другие способы с ними поладить.
— Поладить? — фыркнул Максимий. — На хрен мне сдались эти дерьмовые дикари, чтобы с ними еще и ладить. Уяснил? А теперь, центурион, выполняй приказ.
— Есть… командир.
Макрон выделил из головы колонны отряд в сорок человек и быстро повел их к растерянным родичам старейшины. Чуть помедлив, он выбрал женщину с тремя детьми: их отделили от родственников и поместили между двумя шеренгами легионеров. Остальные поселяне разразились возмущенными восклицаниями, женщина пыталась вырваться, взывая о помощи к старейшине. Тот сделал шаг вперед и остановился, беспомощно сжимая и разжимая кулаки. Она что-то крикнула, он покачал головой, и лицо его исказила горестная гримаса. Лишь когда между женщиной и сородичами выстроилась цепочка легионеров, Макрон отпустил ее, взглянул в глаза и, указывая на землю, сказал:
— Стой смирно!
Центурион Максимий повернулся к переводчику:
— Скажи ему, чтобы сейчас же привел сюда по ребенку из каждой семьи. Если кто-то попытается утаить свое чадо, вся семья будет распята. Удостоверься, что он тебя понял.
Когда эти слова были переведены, возмущенный ропот сменился возгласами ужаса и отчаяния. Некоторые мужчины, судя по тону голосов, осыпали римлян проклятиями, однако старейшина, испугавшись, как бы это не переросло в столкновение, поспешно встал между ними и легионерами и, воздев руки, стал призывать своих людей утихнуть. Он добился своего: яростные крики стихли, сменившись горькими стенаниями да плачем женщин и детей.
— Скажи ему, чтобы поторопился! — рявкнул Максимий. — Иначе он получит наглядное доказательство того, что я не шучу.
Несчастные поселяне бросились выполнять приказ. Макрон с отвращением и жалостью наблюдал за тем, как местные жители приводили детей и, скорбя, передавали их суровым легионерам. Скоро между шеренгами римлян, стоявших с непроницаемыми лицами, держа широкие щиты, втиснулись уже около тридцати понурых, напуганных детишек. Некоторые громко рыдали и пытались вырваться.
— Заткнуть им глотки! — рявкнул Максимий.
Один из оптионов поднял руку и с размаху ударил в висок ребенка лет пяти, не старше. Плач оборвался, малыш рухнул навзничь как подкошенный. Женщина, отчаянно завизжав, метнулась вперед, проскочила между легионерами и бросилась к своему лежавшему на земле чаду.
— А ну проваливай отсюда! — заорал на нее Максимий.
Женщина, склонившаяся над сыном, подняла глаза на римского командира. Макрон увидел, что она молода, лет двадцати, не старше, с темно-карими глубокими глазами и густыми золотистыми волосами, заплетенными в две косы. Лицо ее исказила гримаса отвращения, и она плюнула Максимию на сапог. В тот же миг в воздухе сверкнул выхваченный из ножен клинок, послышался чмокающий звук удара, и голова женщины покатилась под ноги старейшине. Ее отпрыска, только что пришедшего в себя после удара, обдало струей материнской крови, и он закричал снова.
— Проклятье, — пробормотал Макрон. Потом он почувствовал на голени теплую струю и поспешно отступил на шаг.
Некоторое время звучали лишь отчаянные вопли малыша: все остальные онемели. Максимий пинком откатил тело от ребенка, наклонился, вытер меч о тунику убитой, вложил в ножны и выпрямился, озирая селян. Какой-то мужчина рванулся было ему навстречу, сжав кулаки и стиснув зубы от бешенства, но соплеменники скрутили его и оттеснили назад.
— Скажи им: так будет с каждым, кто дерзнет бросить мне вызов. Никаких предупреждений, немедленная смерть. Их вождю скажи, чтобы шел с нами, в лагере я дам ему список того, что нам требуется.
Первая центурия повернулась кругом и вместе с испуганной кучкой кричащих детей, зажатых между легионерами, двинулась прочь из селения вниз по склону, к ручью. Жители высыпали за ворота и следовали за ними еще некоторое время, онемев от ужаса и отчаяния. Макрону было не по себе, он отводил от них глаза, озирая долину. Неужели эта самая долина еще совсем недавно выглядела такой мирной, когда он маршировал по ней? Вековая безмятежность жизни в тихом прибежище земледельцев была всего за несколько часов вдребезги разбита пришельцами из Рима. И такой, как прежде, ей уже не быть никогда.
Глава 29
Легионеры начинали открыто роптать, и Катон гадал, скоро ли эти разговоры перерастут в нечто более опасное. Беглецы скрывались среди болот уже десять дней, от голода у всех мучительно скручивало желудки, и эта боль не позволяла думать ни о чем, кроме еды. В последний раз им довелось поесть несколько дней назад, когда на узкой тропе они наткнулись на поросенка. Животное закололи копьем, и тут Катон услышал неподалеку голоса. Осторожно пробравшись с Фигулом сквозь заросли, он обнаружил небольшую усадьбу, построенную на клочке пригодной для возделывания земли, почти не возвышавшейся над уровнем окружающих болот. На земле трудились две или три семьи, жившие тут же, в маленьких хижинах. Возле одной хижины молодой мужчина и его полногрудая жена играли с двумя ребятишками, один из которых еще не умел стоять на ногах. Сбоку к хижине прилепились два загона: один служил курятником, а в другом содержали большую свиноматку и несколько поросят-сосунков. В ограде загона виднелась небольшая дыра.
— Это объясняет нашу находку, — прошептал оптион. — Если еще парочке поросят придет в голову отправиться исследовать большой мир, мы сможем попировать по-царски.
— Размечтался. А вдруг они сейчас хватятся этого поросенка. Лучше бы нам отсюда убраться.
Катон собрался было отползти назад, но оптион удержал его.
— Погоди… командир.
Катон смерил спутника ледяным взглядом:
— Убери руку!
— Есть, командир.
— Так-то лучше. Чего ты хотел?
Фигул кивнул в направлении хуторянина и его семьи: в теплом воздухе разносился беззаботный смех старшего ребенка.
— Там только один мужчина.
— На виду да, только один, — поправил его Катон.
— Ну и ладно, пусть в лачуге еще один, мы все равно их одолеем.
— Нет!
— Их убьем, тела спрячем, а животных заберем себе, — гнул свое оптион, пожирая взглядом довольно хрюкающую в загоне свинью. — Это же недельный запас провизии.
— Нет, я сказал. Мы не можем так рисковать. Уходим.
— Да в чем тут риск?