Легионеры в большинстве своем разделяли его мрачные предчувствия и пребывали в угрюмом молчании, сидя совсем неподвижно и меняя позу лишь тогда, когда становилось совсем невмоготу из-за затекших членов. Даже Метелл и его приятели больше не распускали языки и молча ожидали неминуемого конца. Боевой дух, похоже, сохранил только Фигул, внимательно присматривавшийся и прислушивавшийся ко всему, что происходило в лагере. И хотя Катону неугомонность оптиона казалась бессмысленной, он восхищался им и не предпринимал попыток уговорить его смириться со своей участью.
На исходе третьего дня Катона вырвал из дремоты внезапно грянувший снаружи оглушительный хор ликования.
Даже караульные у коровника кричали вместе со всеми, при каждом возгласе потрясая в воздухе копьями.
— Что за шум? — не понял Катон.
Фигул прислушался, а потом ответил:
— Каратак. Это Каратак — они выкрикивают его имя.
— Вроде бы его несколько дней не было в лагере. Интересно, куда его носило?
— Наверняка разъезжал от племени к племени, стараясь подбить их на сопротивление легионам Рима, командир. Только, думаю, скоро он останется совсем без союзников.
— Может быть, — уныло согласился Катон. — Только вот нам с тобой это вряд ли поможет, верно?
— Похоже на то…
Восторженные крики раздавались довольно долго, но наконец воины вернулись к своим упражнениям и прочим повседневным занятиям. Солнце опустилось ниже края стены, так что пленники оказались в тени. Обычно караулившие их воины в это время заходили внутрь с корзиной объедков, и сейчас пленные уже нетерпеливо зашевелились, предвкушая возможность заглушить мучительный голод. Катон поймал себя на том, что облизывает губы, глядя на ворота. Ждать пришлось несколько дольше, чем обычно, и Катон даже успел испугаться: вдруг сегодня их оставят без еды. Но вот звякнула запиравшая створы цепь и ворота распахнулись, впустив в грязный, загаженный коровник бледный свет снаружи. На фоне проема обрисовалась фигура могучего воина, который осматривал скованных вместе чумазых оборванцев.
— Кто из вас старший по званию?
Несмотря на сильный акцент, латынь говорившего была вполне внятной, и Катон поднял руку. Фигул тут же попытался остановить его и хотел вызваться сам, но Катон отстранил его руку и громко произнес:
— Я.
Воин оглядел Катона и поднял брови.
— Ты? Мне нужен твой командир, а не ты, щенок. Итак, кто из вас главный?
Катон вспыхнул от гнева, откашлялся и как можно отчетливее произнес:
— Я центурион Квинт Лициний Катон, командир Шестой центурии Третьей когорты Второго легиона Августа. Выше меня рангом здесь никого нет.
Воин улыбнулся, оглядел Катона с ног до головы, а потом, уже на своем языке, промолвил:
— Вот не думал, что в ваших легионах солдатами командуют мальчишки. На тебя посмотреть, так ты, похоже, еще и бриться не начал.
— Может быть, — ответил Катон по-кельтски, — но зато я уже усвоил, что за дерьмо бритты. Иначе как бы я смог перебить такое множество вашего брата?
Улыбка воина стаяла, и он вперил в молодого центуриона холодный взгляд:
— Мальчик, я бы на твоем месте попридержал язык, пока он у тебя есть. Это ты сейчас по шею в дерьме, а вовсе не я. Тебе стоит хорошенько это запомнить.
Катон пожал плечами:
— Так или иначе, зачем я тебе нужен?
Воин наклонился, расстегнул стягивающий лодыжки Катона ремень, открепил его от общей цепи и рывком поставил на ноги, прорычав в лицо:
— Кое-кто хочет тебя видеть, римлянин.
Оскаленные зубы и горящие глазищи варвара внушали такой ужас, что Катон едва не отпрянул, но вовремя сообразил, что бритт как раз и хочет, чтобы он выказал страх. Знал Катон и то, что за ним внимательно наблюдают товарищи. Они напуганы, да, но им любопытно, как поведет себя молодой командир.
— А пошел ты… — произнес Катон на латыни с усмешкой и плюнул воину в лицо.
Правда, во рту у него пересохло, слюны почти не было, и получилось, что он не столько плюнул, сколько дунул, но это произвело должный эффект. Катон тут же получил от варвара кулаком под дых, сложился пополам и осел, пытаясь набрать в грудь воздуха. Зато в ушах звучали одобрительные, восхищенные возгласы легионеров.
Воин схватил центуриона за волосы и рывком поднял на ноги.
— Забавно получилось, да, римлянин? В следующий раз я тебе яйца откручу, так что больше не придется говорить мужским голосом. Пойдем.
Он вытащил Катона из коровника. Как раз в это время к дверям приближался караульный с корзиной еды для пленных. Неожиданно воин взмахнул кулаком и треснул им по корзине, так что все содержимое разлетелось, попадав на землю. Тут же со двора ближайшей хижины выбежали две курицы и принялись склевывать кусочки. Воин удовлетворенно кивнул и лишь потом заявил испуганному караульному:
— Сегодня римляне обойдутся без еды.
Караульный кивнул и осторожно наклонился, чтобы поднять корзину. Воин же схватил Катона за руку и потащил за собой в самый центр лагеря. Близилось время ужина, и в воздухе витали запахи пищи, терзавшие едва восстановившего дыхание Катона. Однако, несмотря на муки голода, он беспрестанно озирался по сторонам и все примечал. Здесь было много воинов — суровых с виду мужчин, поднимавших глаза, когда мимо них вели пленного. В снеди нехватки не наблюдалось: коптились заготавливаемые впрок туши, зерновые ямы были заполнены почти до краев. Эти люди явно обладали и волей, и материальными возможностями, чтобы стать тем ядром, вокруг которого вновь объединятся все противники Рима. Катон понимал: если легионы хотят утвердить на острове власть империи, им сначала придется покончить с этими людьми.
Правда, это уже не его проблема. Он больше не был римским солдатом и, по правде сказать, был почти уверен, что в ближайшем будущем его вообще не станет. Не исключено, что как раз сейчас его и волокут на казнь, если, скажем, друиды задумали совершить ночное жертвоприношение.
Через некоторое время, когда вокруг лагеря уже сгущались сумерки, Катона втолкнули ко входному проему одной из самых больших хижин, а поскольку руки его оставались связанными, он потерял равновесие и упал на усыпанный тростником пол. Перекатившись на бок, Катон увидел, что посредине хижины потрескивает небольшой костер, а у огня на табурете сидит крупный мужчина с зачесанными назад и перехваченными шнуром волосами песочного цвета. На нем были простая туника и обтягивающие штаны, которые подчеркивали могучую мускулатуру. Лицо украшали борода и длинные висячие усы, подбородком он опирался на могучие руки. Блики костра играли на его лице, высвечивая поджатые губы, густые брови и высокий лоб. По виду ему было лет около сорока. На шее сверкал крученый золотой обруч, при виде которого Катону, уже видевшему подобное украшение, стало не по себе.
— Где ты взял это ожерелье? — спросил Катон по-кельтски.
Варвар удивленно поднял брови и склонил голову набок с таким видом, словно его это позабавило.
— Римлянин, я не для того велел доставить тебя ко мне, чтобы обсуждать твои вкусы по части ювелирных украшений.
Катону удалось привстать на колени. Он заставил себя успокоиться.
— Я и сам так думаю.
Со связанными запястьями менять позу было неудобно, однако Катон сумел сесть на полу и скрестить ноги. Теперь он мог получше присмотреться к бритту. Несомненно, это был не простой воин, а, судя по всему, прирожденный вождь. Витой обруч на его шее был точно такой же, как у Макрона.
Макрон снял свой трофей с шеи Тогодумна, принца из могущественного племени катавеллаунов, брата Каратака.
Катон слегка склонил голову:
— Как я понимаю, ты — Каратак, царь катавеллаунов?
— К твоим услугам. — Вождь с насмешливым смирением поклонился в ответ. — Да, я имел честь так называться, пока ваш император Клавдий не решил, что этот остров будет неплохим дополнением к его обширной коллекции земель. Я был когда-то царем, верно. Впрочем, нет — я остаюсь им, хотя мое царство и ужалось до размера островка на болоте, а моя армия — до горстки воинов, уцелевших после последнего столкновения с вашими легионами. А кто ты?
— Квинт Лициний Катон.
Царь кивнул:
— Я знаю, твои соплеменники предпочитают, чтобы их называли последним именем.
— Это принято среди друзей.
— Понимаю. — На лице Каратака промелькнула легкая улыбка. — Ну что ж, поскольку последнее имя легче всего использовать, можешь пока рассматривать меня как друга.
Катон почувствовал, что в этих словах есть какая-то ловушка, а потому промолчал, стараясь, чтобы лицо осталось бесстрастным.
— Ладно, — решил царь, — буду звать тебя Катоном.
— Почему ты послал за мной?
— Потому что мне так было угодно, — властно ответил Каратак, выпрямившись и посмотрев на Катона сверху вниз. — Впрочем, он тут же расслабился и улыбнулся. — А что, у вас, римлян, в обычае задавать дерзкие вопросы?
— Нет.
— Вот и я так думаю. Насколько мне известно, ваши императоры вообще не склонны позволять простому люду обращаться к ним напрямую.
— Это так.
— Но мы сейчас не в Риме, Катон. Так что можешь говорить свободно. Я бы сказал, более свободно, чем мог бы среди своих.
Катон склонил голову:
— Я постараюсь.
— Хорошо. Мне было бы интересно узнать, что ты и твои люди делали на болоте. Будь вы вооруженным отрядом легионеров, я бы без раздумий приказал вас перебить. Но у вас был такой жалкий вид и такое скудное вооружение, что, по-моему, вы скоро перемерли бы и сами. Итак, сознавайся, римлянин, кто вы такие. Дезертиры?
Он посмотрел на Катона с надеждой.
Катон покачал головой:
— Нет, мы осужденные. Несправедливо приговоренные.
— За что вас осудили?
— За то, что мы позволили тебе и твоим людям с боем прорваться за реку.
Брови Каратака слегка приподнялись.
— Ты был среди тех бойцов, на другом берегу?
— Да.
— Тогда ты из тех, кто погубил мою армию. Ваши бойцы, защищавшие остров, сражались как демоны. Их и была-то всего горстка, но как они дрались! Положили сотни моих воинов. Ты был с ними, римлянин?