ь, что за время похода через болото он настрадался даже больше, чем облаченные в доспехи легионеры. Хоть он и утверждал, что ему известно, где находятся хутора, Макрон подозревал, что малый сбился с пути. Его семья была в заложниках, их содержали в тесной клетке в римском лагере — это, конечно, достаточная причина, чтобы побудить варвара как можно скорее найти правильную дорогу. Но сейчас он выглядел вконец обессиленным: сидел на корточках, тяжело дыша, и с тоской посматривал на флягу в руках караулившего его легионера. Когда Корд пнул проводника носком сапога, тот испуганно вскрикнул и с затравленным видом оглянулся на оптиона. Корд, дернув за поводок, поднял его на ноги.
Оптион заговорил с ним на ломаном кельтском, который усвоил в Камулодунуме, где прошлой зимой был расквартирован Второй легион. Из-за сильного акцента Корда и разницы между тамошним и здешним диалектами проводнику потребовалось время, чтобы понять вопрос. Потом он указал на дорогу и затараторил что-то на своем наречии, пока Корд не прервал поток слов, раздраженно дернув пленника за поводок. Затем, позволив бритту вновь усесться на землю, он вернул поводок дежурному легионеру и направился обратно к Макрону.
— Ну?
— По его прикидкам, мы будем там через час.
— Проклятье…
Макрон наморщил лоб, мысленно производя расчет времени. Час уйдет на дорогу, часа два — на осмотр этих хуторов или усадеб и шесть часов — на возвращение в лагерь. Вернутся они уже в сумерках, да и то если повезет, а блуждать по болотам в темноте и врагу не пожелаешь. Отпив глоток из фляги, Макрон устало поднялся на ноги.
— Поднимай их, оптион. Пора снова в дорогу.
Послышались стоны и недовольный ропот.
— А ну заткнуть свои вонючие пасти! — рявкнул Корд. — Еще кто вякнет, я ему так зубы в глотку вобью, что они в задницу провалятся. Шевелитесь! Живо!
Макрон с одобрением смотрел, как оптион, развешивая тумаки и пинки тем, кто мешкал, живо заставил солдат построиться на дороге. Корд относился как раз к тому типу младших командиров, который нравился центуриону. Может, он и не такой смышленый, как Катон, но человек твердых правил, ревнитель строгой дисциплины, умеющий заставить солдат выполнять все, что требуется.
Однако мысль о Катоне напомнила Макрону о цели этого патруля. Он поджал губы, постукивая командирским жезлом по утоптанной тропе.
Если они найдут Катона и остальных, что дальше? Приказ требовал брать беглецов живыми, если удастся. Но, захваченные живыми, они представляли собой смертельную угрозу для самого Макрона. Он не мог не думать о том, что кто-то из этих легионеров наверняка попытается выторговать для себя смягчение наказания, назвав имя организатора побега. Найдется проклятый болван, который попробует договориться, а Максимий наверняка за это ухватится. Или наобещает чего угодно, а потом откажется от своих слов, или просто прикажет под пытками вырвать правду у пленника, ведь тому некуда деваться.
С другой стороны, если Макрон отдаст приказ разделаться с ними прямо здесь, на болоте, это неизбежно вызовет вопросы, ответы на которые будут напрашиваться сами собой. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: за таким решением стоит желание побыстрее и навсегда заткнуть беглецам рты. Кроме того, Макрон вовсе не был уверен, что сможет убить Катона с Фигулом, окажись они в его руках. Ситуация была сложная, а необходимость вдобавок выполнять деликатное поручение Максимия усложняла ее и того больше.
Когда патруль двинулся по тропе за коренастым проводником, Макрон поравнялся с Кордом.
— Жарко, а?
Оптион поднял брови.
— По возвращении надо бы искупаться, — задумчиво промолвил Макрон, заставив оптиона задуматься, что это — просто мысли вслух или предложение?
— Искупаться… да, командир, это было бы то, что нужно.
Макрон кивнул:
— Особенно когда отмахаешь целый день по тропе через дерьмовое болото. Если мы найдем этих ублюдков, я заставлю их пожалеть о том, что им вообще пришла в голову мысль о побеге.
— Да, командир, — с готовностью поддержал его Корд и плюнул на землю. — И им мало не покажется, а в первую очередь тому ублюдку, который устроил этот побег.
Макрон бросил на него быстрый взгляд:
— Кем бы он ни был.
— Так точно, командир. Ему придется за все ответить.
Корд отмахнулся от большущей осы, назойливо жужжавшей у самого его носа.
— Да, он должен за все ответить.
Макрон помолчал, потом добавил:
— Думаю, ты понимаешь, почему командующий принял такое решение. Я насчет приказа о децимации.
— А ты, командир? — Корд нахмурился, будто задумавшись, и спустя мгновение пожал плечами. — Я, может, и понимаю. Но все-таки не слишком ли это суровое решение?
— Ты так думаешь?
Корд поджал губы и кивнул.
— Уж конечно, командир. Мы ведь дрались на реке изо всех сил, зубами и ногтями. Но их было слишком много, вот они нас и оттеснили. Иначе и быть не могло. Случаются сражения, в которых невозможно победить. Как же можно взять и вот так вот обречь на смерть сорок человек, наказать когорту только за то, что она не смогла совершить невозможное? Это просто безумие, вот что я скажу.
— Может быть. Но это ведь не оправдывает того, кто освободил их, не так ли?
— Нет, не оправдывает. Но его можно понять. — Корд взглянул Макрону прямо в глаза. — А ты не согласен с этим, командир?
— Думаю, ты прав. А сам бы ты мог это сделать?
Корд отвел глаза:
— Почем мне знать, что бы я мог, чего бы не мог… Я на сей счет об заклад биться не стал бы. А как насчет тебя, командир?
Макрон помедлил, прежде чем ответить:
— У центуриона выбора нет. Это наша работа: укреплять дисциплину, даже если порой приходится совершать несправедливость.
— А если бы ты не был центурионом, командир?
— Не знаю, — ответил Макрон с виноватым, уязвленным видом. — И говорить об этом не хочу.
Корд бросил на него быстрый взгляд и из уважения к его рангу сбавил шаг и отстал. Патруль продолжал устало брести по дороге, а Макрон на ходу размышлял об отношении Корда к беглецам. Если уж суровый, с огрубевшим сердцем оптион сочувствует приговоренным, то сколько же найдется в когорте людей, испытывающих то же самое? И ведь Корд не просто относится к беглецам с состраданием. Оптион намекнул на то, что и сам был бы не прочь помочь им спастись. Если такое отношение к случившемуся распространено среди личного состава достаточно широко, у Макрона есть надежда затеряться среди этого множества. Это облегчает его бремя соучастия в побеге, по крайней мере на время. До тех пор, пока не выследили беглецов.
— Это здесь?
Макрон кивнул вперед, в направлении круглых хижин. Из-за жары над дорогой висело дрожащее марево, отчего казалось, будто ближайшая из хижин в тишине скользит по водной поверхности.
— Да! — энергично закивал проводник.
Двое мужчин лежали на земле, осторожно выглядывая из густой травы, росшей по обе стороны дороги. Впереди путь выходил к широкому участку, возвышавшемуся над уровнем окружающего болота. Большую его часть занимали ячменные поля и загоны, где в каждом мало-мальском клочке тени лежали утомленные жарой овцы. Их толстые бока поднимались и опадали. Макрону подумалось, что это удачное место для поселения — укрытое от всего мира и от глаз безжалостных грабителей из враждебных племен. В случае необходимости узкую дорогу, ведущую к сельским угодьям, легко перекрыть, чтобы отвадить любителей поживиться чужим добром. Однако за дорогой никто не наблюдал, да и рядом с хижинами не видно было никаких признаков жизни.
Макрон взъерошил пятерней взмокшие от пота, липнувшие к голове темные кудри. Перед тем как поползти вперед вместе с проводником, он снял и отдал на сохранение Корду свой увенчанный гребнем шлем. Макрон чувствовал огромное облегчение, избавившись от тяжести нагревшегося на солнце металла и от пропотевшего насквозь войлочного подшлемника, из-за которого голова отчаянно чесалась.
Центурион указал пальцем назад, вдоль дороги:
— Идем.
Корд и остальные в нетерпеливом напряжении дожидались, пока Макрон вернется с проводником. Когда они подошли, Корд вернул центуриону шлем. Тот натянул подшлемник, надел шлем и рассказал о том, что увидел.
— Никакого движения. Ни малейших признаков жизни.
— Думаешь, это ловушка, командир?
— Нет. Будь это ловушка, они попытались бы заманить нас туда, сделали бы так, чтобы все выглядело мирно и безобидно, пока они не преподнесут свой сюрприз. А это место выглядит опустевшим.
— Заброшенным?
Макрон покачал головой:
— На полях урожай, в загонах домашний скот. Вот что: мы войдем туда строем и будем сохранять бдительность, пока не убедимся, что никакой опасности нет.
Когда патруль проходил между двумя ближайшими хижинами, легионеры подняли щиты, настороженно озираясь по сторонам и гадая, откуда может последовать нападение. Однако вокруг царила тишина, казалось лишь усугублявшая общую гнетущую атмосферу духоты и жары. Макрон поднял руку:
— Стой!
Строй замер. Макрон указал на самые большие хижины:
— Обыскать их! По двое на каждую!
Легионеры, разбившись на пары, осторожно направились к жилищам, а Макрон тяжело опустился на шершавый пень, где местные жители, по-видимому, кололи дрова. Он потянулся за фляжкой и уже собрался было вытащить пробку, как из ближайшей хижины донесся крик:
— Сюда! Сюда!
Потом из темного входного проема, пятясь, появился легионер, зажимавший руками рот и нос. Макрон выронил фляжку, вскочил и бросился к солдату.
В ноздри ему ударил запах разложения, и он непроизвольно остановился. Легионер, слышавший сзади шаги, обернулся к центуриону.
— Докладывай!
— Трупы, командир. Полная хижина.
Макрон отстранил легионера, сглотнул и, морщась от вони, заглянул внутрь, держась сбоку от входа, чтобы не заслонять свет. Внутри с жужжанием вились тучи мух, в центре хижины, словно брошенные куклы, валялись около десяти трупов. Оставив щит у дверного проема, Макрон ступил внутрь, подошел к мертвым телам и, борясь с рвотными позывами, опустился на колени. Там было трое мужчин, один из них древний старик, а остальные — дети. Они лежали в неестественных позах, но лица, с открытыми, невидящими глазами под густыми шапками взъерошенных волос, повреждены не были.