С наступлением темноты на открытых площадках между хижинами во вражеском лагере запылали костры, и скоро сквозь ограду загона стал просачиваться запах жареной свинины, добавляя мучений запертым пленникам.
— Ох и убил бы я свинью, — проворчал Метелл, и несколько человек разразились ироническим смехом.
— Ты уже раз убил, — хмуро указал Катон. — Именно по этой причине мы здесь и торчим. Из-за тебя и твоего проклятого ненасытного желудка.
В этот вечер с течением времени лагерь все более и более охватывал праздничный дух. Воины пировали и через некоторое время, судя по доносившимся снаружи звукам, изрядно перепились. Повсюду звучали похабные песни, прерываемые выкриками и взрывами пьяного смеха. Пленники в загоне угрюмо слушали пьяный гомон, а Катон гадал: может, их приберегли, чтобы устроить попозже для воинов кровавую потеху? Он вспомнил о несчастных пленниках, когда-то затравленных охотничьими псами на пиру у царя артребатанов Верики, и волоски на шее поднялись дыбом из-за леденящего ужаса. Но намного ли предпочтительнее быть сожженным заживо в плетеной из прутьев клетке? А именно такая судьба, как слышал Катон, постигла многих, кто угодил в руки врага. Конечно, римлянам не приходится ждать пощады от воинов, понесших страшные потери в боях с легионами.
— Римские ублюдки… — донесся из-за изгороди раздраженный голос. Говорили по-кельтски. — Все люди веселятся, а мы что же, должны из-за них тут всю ночь торчать?
— Вот именно, — поддержал воина товарищ. — И почему именно мы?
— Почему мы? — передразнил говорившего другой голос, принадлежавший, как понял Катон, человеку постарше. — Да потому, что вы сопливые мальчишки, а меня к вам приставили проследить, чтобы глупостей не натворили. А ведь если по справедливости, то мне следовало бы быть там, с ребятами, с полной чашей в руках.
В его голосе звучало неподдельное негодование. А Катон вдруг ощутил легкое головокружение: к тому времени, когда старший стражник умолк, у центуриона уже созрел план.
Он набрал воздуха и закричал по-кельтски:
— Эй, караульный! Караульный!
— Заткнись, римлянин! — рявкнул старший стражник.
— Что у вас за гулянка?
— Гулянка? — Послышался тихий смешок. — Это не гулянка, а празднество в честь тех римских голов, которые собираются отсечь завтра наши воины.
— А, понятно… Поэтому и празднуют одни воины. Не женщины, не дети… и не вы.
— Сказано тебе, римлянин, заткни пасть, — проревел старший караульный. — Пока я не зашел и не заткнул ее тебе навсегда.
Последовало молчание, но вскоре один из караульных помладше опять принялся сетовать:
— Ну почему мы даже выпить не можем?
— А ты что, выпить хочешь? — отозвался воин постарше. — В самом деле?
— Ага.
— А ты пить-то умеешь?
— Конечно! — возмутился юнец.
— И я тоже! — подхватил его товарищ.
— Ладно. — Воин постарше понизил голос и заговорщицким тоном продолжил: — Тогда стойте здесь, а я пойду и что-нибудь для нас раздобуду.
— А что с пленниками?
— С этими? А что с ними — они смирные. Просто присматривайте за ними, пока я не вернусь.
— А долго тебя ждать?
— Ну это уж как получится, — хохотнул воин, повернулся и зашагал прочь, туда, где шумел пир.
В это время в загоне Катон с бешено бьющимся сердцем повернулся и связанными руками нащупал в плетеной стене на уровне своей головы небольшое отверстие. Запустив туда пальцы и надавливая то в одну, то в другую сторону, он расширил дыру настолько, что стало видно, что происходит снаружи. Старший воин как раз свернул за ближнюю хижину и пропал из виду. Покатые соломенные крыши окружающих хижин выделялись на фоне уличных костров, то здесь, то там в ночи рассыпались фонтаны искр. Вытянув шею, Катон приник к отверстию и увидел двоих пареньков, оставшихся в карауле. Вооруженные боевыми копьями, они стояли рядом с оградой, на их лицах играли тени и блики костров. Юнцы-то юнцы, но, судя по виду, вполне способны убить человека, если потребуется.
Катон повернулся и схватил оптиона за руку. Фигул не спал, но был погружен в раздумья и от неожиданности вздрогнул.
— А… что? В чем дело?
— Тсс! — шикнул на него Катон, усиливая хватку. — Не шуми. Один из караульных ушел.
— И что?
— Да то, что у нас есть шанс. Сейчас или никогда.
— А что ты собираешься делать с этим?
Фигул поднял руки и кивнул на кожаные ремни, стягивающие запястья.
Оставив вопрос без ответа, Катон задрал подол туники и принялся шарить в набедренной повязке. Фигул пожал плечами, глядя на него:
— Ну, я думаю, для последнего раза время всегда подходящее…
— Тихо!
Катон повозился еще чуть-чуть, а потом, вытащив руку, раскрыл ладонь. На ней лежал маленький кусочек кремня с острой гранью.
— Руки давай.
Фигул протянул связанные запястья, и Катон принялся резать ремни кремнем.
— Где ты его взял, командир?
— В усадьбе. Подумал, может, на что сгодится. Не дергайся, сиди смирно.
— И ты всю дорогу прятал это… там? — Фигул ухмыльнулся. — Должно быть, не слишком удобно.
— Ты и представить себе не можешь… А сейчас молчи и не шевели руками.
Катон сосредоточился на ремнях, стягивавших руки оптиона. Его пальцы крепко сжимали тупой конец кремня, а острая грань резала перекрученные полоски кожи. Он спешил, понимая, что старший стражник может вернуться в любой момент, как бы ни соблазняли его яства и выпивка. Разрезав первый ремешок, Катон сосредоточился на двух остальных. Скоро и второй был готов. Фигул вскрикнул, когда острый кремень соскользнул и порезал ему кожу.
— Что это там? — спросил один из караульных.
— Ты о чем?
— Звук такой, будто кто-то из них поранился.
Его спутник издал ехидный смешок:
— Ну если они сейчас этак хнычут, я просто жду не дождусь, что будет, когда за них возьмутся друиды. Да ты присядь, отдохни. Завтра тебе силы понадобятся.
— Это точно.
Катон перевел дух и продолжил работу, но теперь уже осторожнее, стараясь не поранить товарища, пока разрезал последний ремешок. Фигул напряг мышцы, растягивая ремень, что облегчило Катону работу. Спустя мгновение запястья оптиона были свободны.
— Теперь освобождай меня, — шепнул Катон, передавая ему кремень. — Быстро!
Фигул резал ремни кремнем как одержимый, и очень скоро руки и ноги Катона были свободны. Растирая затекшие запястья, Катон кивком указал на остальных, и оптион, крадучись, перебрался к ближнему из пленников и продолжил работу. Восстановив нормальное кровоснабжение и убедившись, что руки и ноги его не подведут, Катон повернулся и снова выглянул в глазок, проделанный в плетеной стене. Двое караульных сидели на корточках у входа в загон, тоскливо поглядывая туда, откуда доносились звуки пиршества.
Когда последний из пленников был свободен, Катон жестом подозвал их к себе. Теперь их оставалась лишь дюжина, причем один жестоко страдал желудком и так ослаб от поноса, что едва мог стоять.
— Солдаты, времени вдаваться в подробности нет, — заговорил Катон настоятельным шепотом. — Нам нужно избавиться от двоих караульных. Как только ворота откроются, мы набросимся на них. А после этого выберемся из деревни.
— А потом куда? — встрял Метелл. — Тут же вокруг вода, а выход один — по насыпи. И он под охраной.
— Вот там, — Катон указал на юг, — есть несколько лодок. Я их заприметил, еще когда нас сюда вели. Вот на них мы и уплывем.
— А что потом, командир?
Катон взглянул ему прямо в глаза:
— Мы должны предостеречь когорту и передать сообщение Веспасиану.
Катон опасался, что Метелл, как обычно, станет возражать, однако легионер кивнул в знак согласия.
— Ну, двигаем. Как ворота откроются, не мешкать!
Катон повернулся и, перешагивая через лужи нечистот и горки фекалий, направился к воротам, которые снаружи запирались на деревянный брус, задвинутый в петли в верхней части створ. Остальные, припав на корточки, затаились и сидели в напряженном молчании. Катон медленно выпрямился во весь рост, взглянул на темные спины караульных, видневшиеся над верхним краем ворот, и потянулся вниз, к засову. Не отрывая взгляда от часовых, Катон пошарил пальцами по шероховатой деревянной поверхности, глубоко вздохнул и приподнялся на цыпочки. Но как он ни старался, дотянуться до запорного бруса не получалось. В конце концов он с тяжелым вздохом оставил свои попытки.
— Проклятье! — буркнул Катон, отступив от ворот. — Не достать.
— Попробуй снова, — потребовал Фигул. — Встань мне на спину.
Оптион встал на четвереньки, легонько прислонившись к воротам с внутренней стороны. Катон поставил ногу ему на спину и, взявшись за верхний край ворот, подтянулся вверх. Фигул, в чью спину впились шляпки железных гвоздей, которыми были подбиты сапоги центуриона, надсадно захрипел. Сейчас у Катона был хороший обзор, и он без труда дотянулся до деревяшки, но вот вытащить ее оказалось не так-то просто, она сидела очень туго. Катон стиснул зубы, напрягся изо всех сил, и у него стало получаться: мало-помалу запор начал подаваться. Правда, при этом дерево слегка заскрипело. Рука Катона застыла, он вскинул глаза на караульных как раз в тот момент, когда один из них обернулся.
На миг юнец растерялся, уставившись на ворота, но потом схватил копье, повернулся и закричал напарнику:
— Побег! Вставай! Тревога!
Катон, перегнувшись через ворота, ухватил деревяшку обеими руками и отчаянно рванул. Запор выскочил из гнезд, ворота мгновенно распахнулись, и находившиеся позади них легионеры устремились наружу, перескакивая через Фигула. Сбитый с ног Катон полетел вперед, приземлился под ногами у того самого стражника, который его заметил, и моментально откатился в сторону, прикрываясь руками. Темный силуэт молодого воина возвышался над ним на фоне звездного неба. Стражник занес копье, готовый поразить беспомощного врага, но, прежде чем на Катона обрушилось железное острие, еще одна тень, метнувшись через него, налетела на юнца и сбила наземь. Другие тени навалились на упавшего сверху. Послышался страшный предсмертный хрип, часовой стал молотить руками и ногами, а потом дернулся, вытянулся и затих. Поднявшись на ноги, Катон увидел, что второй часовой что есть мочи удирает к ближайшим хижинам, где светились огни костров.