Некоторое время всадники все никак не ослабляли натиск, а потом их вождь зычным голосом отдал приказ, и они мгновенно вышли из боя, отъехав на расстояние, чуть превышающее дальность полета метательного копья. Позади них показалась голова вражеской пехотной колонны. Враг выходил из-за того самого поворота, где недавно несли дозор двое римлян. Пришло время начать отступление.
— Отходим. Оптион!
— Слушаю, командир.
— Возьми половину бойцов, отведи назад на сто шагов, и снова построй в оборонительную линию. Но оставь проход, чтобы мы, поравнявшись с вами, могли укрыться за вашими спинами.
— Будет исполнено, командир.
Септим собрал легионеров, и они припустили назад, пока не добежали до места, где дорогу с обеих сторон снова обступали непролазные заросли колючего кустарника. Там оптион остановил солдат, и они снова построились, преградив дорогу.
Удовлетворенно кивнув, Катон вновь обратил взор к противнику, оценивая положение. Всадники явно готовились к новой атаке, покрепче перехватывая оружие и поводья лошадей. Как только первый из них тронул коня, Катон отдал приказ приготовиться к бою, и вражеские конники дрогнули при виде готовых к броску смертоносных копий. Они остановили лошадей, так и не приблизившись к римлянам на расстояние полета копья.
— Отлично, — пробормотал Катон и во весь голос стал отдавать приказы: — Копья на плечо! Шестая центурия, к отходу готовьсь! Назад шагом марш!
Легионеры стали отходить в безупречном порядке: держась лицом к врагу, двигаясь осторожно, чтобы не натыкаться друг на друга и избегать толчеи. Всадники уставились на них, а потом вдогонку понеслись улюлюканья, завывания и свист. Один из солдат выкрикнул ответное оскорбление.
— Молчать! — приказал Катон. — Не обращать на них внимания, нам нечего им доказывать. Это не наши люди валяются мертвыми на дороге.
Пять отделений под командованием Катона равномерно отступали к Септиму и его бойцам. Однако, когда солдаты Катона прошли в оставленный Септимом проход в строю, стало заметно, что расстояние между римлянами и головой колонны Каратака заметно сократилось.
— Теперь моя очередь отходить, — промолвил Катон. — Имей в виду, их пехота может навалиться на тебя прежде, чем ты успеешь до нас добраться.
— Я прослежу за этим, командир, — заверил его Септим, кивая. — А ты не отходи слишком далеко.
— Не буду. Удачи.
— Да уж, — пробормотал Септим, — когда имеешь дело с таким множеством врагов, впору просить о вмешательстве каких-нибудь богов.
— Ты недалек от истины. — Катон улыбнулся. — Ну, держись, оптион.
Септим отсалютовал и повернулся к солдатам, проверяя, готов ли строй встретить вражеский натиск. Катон повел своих солдат дальше по дороге, добравшись до очередного поворота, остановил и снова сформировал оборонительный строй. Вдалеке, поверх тростника, утесника и низкорослых деревьев, было видно, как в отдалении остальные бойцы когорты трудятся в поте лица, укрепляя вал и частокол.
— Не так уж далеко отступать, ребята.
— Но и не больно близко, — проворчал кто-то.
— Тихо там! — рявкнул, повернувшись, Катон и снова стал смотреть вперед, туда, где вел бой оптион. Септим уже скомандовал отходить, задняя шеренга медленно пятилась, а впереди вражеские всадники разъехались по краям дороги, открывая путь пехотной колонне. Неприятельские пехотинцы рвались вперед, стремясь поскорее схватиться с ненавистными римлянами и порубить их на куски.
В голове колонны двигалась колесница с платформой, где позади возницы стоял Каратак. Он был без шлема, обнаженный по пояс, с массивным золотым обручем на мускулистой шее. В одной руке вождь сжимал древко длинного, почти вдвое превышающего его рост, боевого копья, другой легко придерживался за ограждение колесницы. Несмотря на тряску по ухабистой дороге, вождь безупречно сохранял равновесие, держась на платформе легко и уверенно.
Подняв копье, Каратак яростно взмахнул им в направлении отступающих римлян, и его воины, откликнувшись на приказ неистовым ревом, устремились вперед, занося для ударов мечи и копья. Септим остановил отход, приказал сомкнуть щиты и приготовить к броску метательные копья. Это крайняя мера обороны, и Катону подумалось, уж не позволил ли оптион отчаянию взять верх над здравым смыслом. Конечно, эффект от броска, произведенного по скученной толпе с небольшой дистанции, бывает ужасающим, но при этом безвозвратно теряются метательные копья и легионеры остаются с одними лишь мечами.
— Копья… бросай! — проревел Септим так оглушительно, что его команда на миг перекрыла шум боя.
Взметнувшиеся по дуге темные полосы прочертили воздух и обрушились на варваров с грохотом, стуком и лязгом, достигшим ушей Катона и его товарищей. Миг, и боевые кличи сменились истошными воплями и яростными проклятиями раненых, а Септим тут же выкрикнул приказ продолжить отступление.
Последовала короткая пауза, и бритты снова устремились вперед, перескакивая через лежавших на дороге убитых и раненых соратников, из тел которых под разными углами торчали древки римских копий.
Вновь зазвучали боевые кличи, однако если в первый раз враги налетели на римлян тесной толпой, то теперь, после смертоносного града копий, они атаковали врассыпную, каждый сам по себе. Они бросились на широкие щиты и сверкающие клинки легионеров. Атаковавшие первыми полегли на месте, отступавшие легионеры даже не сбились с шага, отражая этот натиск, но потом враги снова сгрудились плотной массой. Теперь Септиму пришлось остановить бойцов, чтобы встретить вражескую атаку в плотном строю. На сей раз римлянам пришлось сражаться за свои жизни.
Падая под ударами римских мечей, враги валом накатились на них, подступавшие сзади напирали на передние ряды, и легионеры снова начали пятиться по направлению к Катону. Только сейчас они уже не совершали запланированный отход, их теснили навалившиеся силы противника. Наблюдая за отступлением, Катон понял, что при таком развитии событий Септим рано или поздно потеряет столько бойцов, что уцелевшие не смогут удерживать строй. Это лишь вопрос времени, а как только строй будет прорван, всему конец. Стало очевидно, что их тактика отхода становится бесполезной. Теперь, чтобы уцелеть, Шестой центурии нужно было держаться вместе.
Когда легионеры Септима стали проходить в тыл строя Катона через оставленный им проход, центурион подозвал оптиона.
— Путь твои легионеры строятся позади меня. Мы больше не можем позволить себе разделять центурию.
Септим кивнул и поспешил к своим бойцам, а пять свежих отделений под командованием Катона, сменив их, приняли натиск врага на себя. Сам Катон, прикрываясь щитом, протиснулся в первую шеренгу, и тут же на его щит обрушился страшный удар вражеской секиры. Однако легионы Рима очень хорошо умели биться в плотном строю, эти приемы упорно отрабатывались на тренировках, и Катон, отшатнувшись под ударом, тут же восстановил равновесие, перенес вес на правую ногу, чтобы вложить его в толчок, и щитом сделал выпад вперед. Щит с силой врезался в чье-то тело. Враг надсадно крякнул от боли и удивления, Катон же, не теряя времени, сделал из-за края щита молниеносный выпад коротким мечом. Судя по толчку, который ощутила державшая меч рука, выпад достиг цели. Отдернув клинок, он заметил, что на шесть дюймов от острия сталь испачкана кровью. Скорее всего, рана смертельная, и при этом Катон не без удивления отметил, что он даже не видел воина, которого сразил.
Он снова ударил щитом, но на сей раз чьи-то пальцы схватились за верхний край щита совсем близко от его лица и потянули на себя. Удерживая щит что было сил, Катон нанес по пальцам резкий удар головой, раздробив костяшки тяжелым металлическим налобником шлема. Пальцы отдернулись, и Катон снова ткнул щитом вперед, на сей раз в пустое пространство, и отступил на шаг назад, чтобы перевести дух.
— Шестая центурия! Шестая центурия, отходим! Оптион!
— Я здесь, командир.
— Считай!
— Есть, командир. Раз… два! Раз… два!..
На каждый счет бойцы отступали на один шаг перед лицом врага. Катон был рад возможности передать оптиону контроль за ходом отступления. Он целиком отдался схватке, достигшей уже такого ожесточения, что весь мир вовлеченных в нее воинов обратился в хаос, наполнился лязгом оружия, криками, стонами и проклятиями. Инстинкты, выработанные годами упорных тренировок, полностью возобладали над разумом, а чувство времени исчезло, ибо каждый миг был наполнен отчаянной борьбой за выживание.
Бой не на жизнь, а на смерть не способствует ясности мысли, но Катон, нанося и отражая удары, не мог оторвать взгляда от Каратака, который, находясь всего в дюжине локтей от него, громовым воинским кличем, который перекрывал шум боя, вновь и вновь бросал своих воинов вперед, вселяя в их сердца неистовую отвагу.
— Раз!.. — звучал счет Септима.
«Если бы только удалось убить Каратака», — отстраненно подумал Катон, сделав шаг назад и полоснув клинком по чьей-то босой ноге, которой варвар хотел выбить щит у него из рук.
— Два!
«Если Каратак падет, то тогда, возможно, этих демонов покинет одержимость жаждой боя. А то сейчас они так бросаются на римские щиты, будто вовсе не ведают страха».
Напор врага не ослабевал, а между тем легионеры первой шеренги уже начинали уставать, двоих из них сбили с ног и немедленно предали смерти. Их места в строю тут же заняли бойцы из задней шеренги, целостность строя не нарушилась, и римляне под беспрерывным напором продолжали отходить. Но враги тоже несли потери, бойцы то и дело падали под ударами, и даже при ранении волна безудержно рвавшихся вперед варваров тут же затаптывала их насмерть.
Ударив щитом в лицо старому воину, который дрался ничуть не менее яростно, чем его молодые соратники, Катон попятился из передней шеренги.
— Займи мое место! — крикнул он в ухо легионеру из второй шеренги, и тот, прикрываясь щитом и держа меч наготове, шагнул вперед. Центурион протиснулся сквозь плотный строй римлян и добрался до Септима, находившегося позади строя, рядом со знаменосцем.