— Жаркая работенка, командир, — промолвил оптион, кивая Катону.
— Да уж, жарче не бывает.
Катон заставил себя улыбнуться, сокрушаясь из-за того, что ему упорно не удавалось придать лицу выражение холодной отстраненности, подсмотренное у Макрона. Он бросил взгляд назад, по направлению к укреплениям когорты, которые находились теперь за последним поворотом дороги.
Септим проследил за его взглядом и спросил:
— Не послать ли гонца за подкреплением, командир?
Мысль о возможности получить подкрепление была слишком соблазнительной, но Катон понимал, что, даже если Туллий откликнется на их просьбу, это лишь подвергнет опасности еще больше солдат и ослабит когорту. Бойцы были нужнее всего на валу, ибо именно там им предстояло сдерживать основной натиск Каратака, не давая ему и его воинам прорваться из болот в долину.
Он покачал головой:
— Нет. Будем обходиться своими силами.
Оптион медленно кивнул:
— Это разумно, командир. Одна беда, своими силами мы их долго сдерживать не сможем. А если они прорвут строй, нам всем конец.
Строй теперь имел глубину не в шесть, а всего лишь в пять рядов, и Катон понимал: если им не удастся добраться до укреплений достаточно скоро, их станет еще меньше, и тогда враг уж точно разделается с оставшимися. Пришло время действовать, сделать в игре последний ход — применить оставшиеся метательные копья.
Катон повернулся к оптиону:
— Я хочу отдать приказ использовать оставшиеся копья для последнего залпового броска. Сразу после него сделаем быстрый отход. Если повезет, мы успеем проделать бóльшую часть пути до позиций когорты, прежде чем враг оправится и насядет на нас снова. Понятно?
— Так точно, командир. Не знаю только, мудро ли это — растратить все копья.
— Может, и нет. Но, по моему разумению, лучше уж использовать копья, пока у нас есть такая возможность, а?
Септим кивнул.
— Задние ряды! — хрипло выкрикнул Катон. — Копья к бою! Дальний прицел. Главная цель — тот ублюдок на колеснице.
Строй перестал отходить назад, и пока передняя шеренга отбивала вражеский натиск, бойцы тыловых рядов отвели руки назад, приготовившись метать копья.
— Помните, дальний прицел. Копья… бросай!
Темные древки, расчертив воздух, взметнулись по высокой дуге и обрушились на плотную людскую массу, теснившуюся вокруг Каратака и его колесницы. Катон, внимательно следивший за последним залпом, увидел, что одно из копий угодило Каратаку в плечо: он упал с колесницы и пропал из виду.
Стон ужаса, вырвавшийся у воинов-бриттов, которые увидели, что сражен их вождь, на миг заглушил даже крики раненых. Двигавшаяся по дороге колонна заколебалась, воины из передних рядов останавливались и оборачивались посмотреть, что случилось. Многие, забыв о римлянах, устремлялись к колеснице вождя. Катон понял, что ему представился шанс, и ухватился за него.
— Назад! Назад!
Остатки Шестой центурии начали поспешно отходить, отрываясь от врага и со всей возможной быстротой двигаясь к укреплениям когорты. Катон отвел легионеров за последний поворот, и теперь между ними и поспешно возведенными укреплениями простирался последний прямой отрезок дороги не более чем в две сотни шагов. Искушение повернуться и преодолеть это расстояние бегом было почти нестерпимым, но Катон знал, что ему и его бойцам следует отступать, не нарушая строя.
— Не бежать, парни! Держать ряды!
В это время громовой голос возвысился над сумятицей в рядах врага. Катон тут же узнал его: это Каратак приказывал своим соратникам возобновить натиск, и они дружным ревом откликнулись на его призыв.
Катон взглянул на оптиона:
— Недолго же они были в замешательстве.
— Недолго, командир, — согласился Септим с печальной улыбкой. — Да и то сказать, что может надолго отвлечь кельта от хорошей драки?
Катон уже видел фигуры бойцов, спешно занимающих позиции на валу, который преграждал дорогу, с обеих сторон углубляясь на некоторое расстояние в болото. На каждом фланге вал заканчивался маленьким редутом. Теперь до ворот, распахнутых в ожидании отступающих бойцов, оставалось всего сто пятьдесят шагов. Но их еще надо было преодолеть, а между тем первые вражеские воины уже выбежали из-за поворота, размахивая оружием и издавая боевые кличи. Под стук копыт и громыхание колес из-за поворота выкатила и колесница Каратака. Вождь снова стоял на ней, одной рукой зажимая рану в плече. В другой руке он сжимал копье, которым потрясал, указывая на римлян.
Катону оставалось лишь восхищаться волей и целеустремленностью этого человека, которые были сильнее, чем боль.
Когда Шестая центурия одолела уже половину пути до укреплений, Катон снова оглянулся и был потрясен, увидев, что враг почти настиг их. Впереди тянулся защитный ров, дно которого было утыкано острыми кольями, а дальше дорогу перекрывал увенчанный частоколом земляной вал. Высыпав на него, бойцы когорты пытались сверху приободрить своих товарищей криками. Катон, однако, понимал, что враг настигнет их прежде, чем они успеют укрыться за воротами. А если так, надо встретить его в строю.
— Стой! Кругом! Сомкнуть ряды!
Хотя манящие спасительные ворота были, казалось, совсем рядом, бойцы Шестой центурии не колеблясь выполнили приказ: они развернулись навстречу врагу и подняли щиты, приготовившись отразить атаку. На сей раз вражеский удар отбросил легионеров назад: линия щитов прогнулась, один солдат не устоял на ногах, и, прежде чем кто-то успел занять его место в шеренге, туда уже ворвался громадный кельт, вовсю размахивая топором.
В следующий миг топор обрушился на сбитого наземь легионера. Тот заметил угрозу и вскинул руку, прикрываясь от удара. Тяжеленный топор легко перерубил запястье, разнес бойцу шлем и глубоко вонзился в череп.
— Убрать его! — хрипло заорал Катон. — Убить!
Сразу три меча вонзились в бритта, и тот, захрипев, осел на землю. Пальцы разжались, он выпустил топор из рук и испустил дух. Но прежде чем римляне успели закрыть брешь в строю, другой воин, совершив огромный прыжок, приземлился рядом с телом павшего товарища, рубанув ближайшего римлянина длинным мечом. Легионер едва успел убрать голову, подставив под удар наплечник пластинчатого доспеха. Удар был такой силы, что у воина с сухим треском сломалась ключица.
В прорыв уже устремлялись другие вражеские воины, не давая восстановить целостность строя. В отчаянной попытке предотвратить это, Катон бросился вперед и, упираясь в землю ногами, стал толкать в спину стоявшего впереди легионера, пытаясь выпихнуть его в первую шеренгу. Но напор вражеских воинов, побуждаемых громовым ревом Каратака, был уже неодолим. Как ни упирался Катон, он чувствовал, что шаг за шагом отступает. Однако оттесняемая центурия уже была возле самого рва, в тени земляного вала.
Воин, сражавшийся впереди него, пошатнулся, повалился в сторону и упал в ров, где напоролся на один из заостренных колов, какими было утыкано дно. Катон занял его место и оказался в самой гуще беспорядочной безжалостной свалки, в которой сцепились римляне и бритты. Строя больше не существовало, противники перемешались, но теснота и толчея отчасти играли на руку римлянам, ибо в такой сутолоке длинные мечи кельтов были почти бесполезны, а короткие клинки легионеров гораздо чаще попадали в цель. Однако бритты не ослабляли натиска и там, где не могли действовать с помощью оружия, пускали в ход кулаки, ногти и зубы, вцепляясь во все не прикрытые доспехами части тел врага. Один юный воин с пронзительным воем бросился на Катона, перехватил запястье его правой, державшей клинок руки, а сам попытался вцепиться в горло. На миг Катона охватила паника, мускулы парализовал смертельный ужас, но инстинкт самосохранения пришел ему на помощь. Он сбросил с левой руки щит, сжал ее в кулак и вмазал противнику по лицу. Тот лишь моргнул, не оставив отчаянной попытки задушить римского центуриона. Катон ударил во второй раз, с тем же результатом, потом потянулся к висевшему на поясе кинжалу, выхватил его и вслепую ударил, угодив нападавшему в живот. На лице юноши, только что исполненном ярости и злобы, отразились удивление и боль. Катон из последних сил нанес еще один удар, провернул кинжал в ране и почувствовал, как руку обдала теплая струя крови. Противник обмяк и больше уже не порывался душить его, хотя теснота и давка не давали ему упасть на землю.
— Бегите! — крикнул Катон уцелевшим бойцам центурии. — Бегите!
Толчея прекратилась, когда бойцы — одни быстро пятясь, другие просто поворачиваясь спиной к врагу — со всех ног устремились в узкий проход наскоро сколоченных ворот. Теперь битва продолжалась на бегу. Римляне ожесточенно отмахивались от врагов, стремясь поскорее скрыться под защиту вала, а бритты преследовали их с остервенением охотничьих псов, ни за что не желающих дать добыче уйти. Катон устремился к знаменосцу и с облегчением увидел, что Септим находится рядом с ним, поражая каждого бритта, дерзнувшего оказаться слишком близко. Бок о бок они втроем отходили к воротам, до которых оставалось всего несколько локтей. Они отступали по узкому пандусу, пролегавшему между защитными валами. Их конфигурация позволяла забросать наступающих копьями, но, увы, защитники укреплений не решались на это, опасаясь, что под удар попадут их товарищи. Почувствовав плечом воротный столб, Катон пропихнул знаменосца внутрь.
— Теперь ты, оптион.
— Командир… — попытался было возразить Септим, но Катон оборвал его. — Это приказ!
Прижавшись спиной к столбу, Катон подобрал с земли оброненный щит и вновь схватился с врагом. Один за другим бойцы проходили мимо него в ворота, а центурион продолжал колоть и рубить, отбиваясь от людей Каратака, словно загнанный зверь от собак. Наконец живых римлян за воротами, похоже, не осталось, но Катон все не покидал позицию, так как не был в этом уверен. Кончилось тем, что чья-то сильная рука схватила его за плечо и втянула в проем.
— Закрывай! — крикнул Макрон, и два отделения солдат налегли на бревенчатые створы, а вражеские воины навалились с другой стороны, пытаясь их распахнуть. Но легионеры, действуя более слаженно, быстро закрыли ворота и задвинули в петли запорный брус за миг