Солдаты, которым Катон поручил дополнительно укрепить ворота, подкатили к ним повозку, перевернули ее и поставили так, чтобы она подпирала слабо державшиеся бревна. Сейчас они бойко работали лопатами, нагружая повозку землей. Створы ворот уже дрожали под ударами вражеских топоров и мечей, кое-где в воздух летели щепки.
Катона бесило, что во время боя ему приходится стоять за воротами и смотреть, ничего не предпринимая. К тому же неизвестно зачем: ему казалось, что неприятель скорее сомнет защитников частокола и прорвется на каком-нибудь участке стены, чем сумеет проломить ворота.
Бой продолжался. Солдаты на фланговых редутах уже израсходовали оставшиеся метательные копья, а вот пращники еще раскручивали над головами кожаные ремни, посылая смертоносные снаряды в плотную толпу, подступавшую к линии обороны. Остальные легионеры в отчаянной попытке сбить атакующий порыв воинов Каратака сбрасывали им на головы камни и скатывали с вала заблаговременно заготовленные тяжелые валуны. Катон видел, как Макрон наклонился, подхватил камень из быстро уменьшавшейся в размерах кучки и со всех сил швырнул его за частокол. Проследив за полетом снаряда, он торжествующе потряс в воздухе кулаком. В следующий миг Макрон навзничь упал на площадку, а там, где он только что стоял, пролетела вражеская стрела.
— Катон! — Голос Туллия донесся с вала, с площадки над воротами. — Они тащат таран. Держи ворота!
— Есть, командир! Шестая центурия, мечи в ножны. За мной!
Катон привел бойцов к повозке и, навалившись, подпер ее щитом. Остальные последовали его примеру, обступив повозку со всех сторон, а те, кому не хватило возле нее места, уперлись в спины товарищей. Как раз в этот момент снаружи перестали доноситься рубящие удары, и уши Катона наполнил торжествующий рев.
— Держись! — крикнул он своим и стиснул зубы.
Спустя мгновение снаружи на ворота обрушился удар такой силы, что Катона отбросило назад так, словно его лягнул бешеный мул. Но, восстановив равновесие, он тут же опять налег на телегу, с удовлетворением почувствовав, что его поддерживают сзади. Снова навалились на повозку и остальные его бойцы.
— Опять таранят! — крикнул кто-то, и страшный удар отбросил солдат Шестой центурии назад. Но ворота устояли.
— Бейте всем, что под руку подвернется! — расслышал Катон голос Туллия, который донесся с вала, перекрывая шум боя. — Разите ублюдков! Убивайте!
Таран ударил по воротам еще пять раз, и под натиском последнего удара одно бревно треснуло, проломившись внутрь. Кто-то из бойцов вскрикнул — длинная острая щепка вонзилась ему в лицо чуть пониже глаза. Стиснув зубы, легионер схватился за щепку и вырвал ее из раны. Кровь заструилась по лицу, заливая доспехи, но он уже снова устремился к воротам.
— Храбрый малый, — отметил Катон, на миг задумавшись, как бы он повел себя, получив подобную рану. Затем центурион опять сосредоточился на воротах и с ужасом понял, что они смогут выдержать лишь еще несколько ударов тарана, а потом неминуемо будут сокрушены.
Обрушился новый удар, из уже треснувшего бревна снова полетели щепки, но Катон почувствовал, что этот удар почему-то оказался не таким мощным, как предыдущие. А еще ему показалось, что с дороги больше не доносятся торжествующие вопли, хотя за это он поручиться не мог: слышал он теперь плохо, слишком уж громко отдавался в ушах бешеный стук сердца. Потом крики ликования возобновились, и до Катона не сразу дошло, что это ликуют римляне, свистя и улюлюкая, насмехаясь над варварами.
— Должно быть, их отбросили! — крикнул кто-то из бойцов Катона.
— Тихо там! — рявкнул Септим. — Всем оставаться на местах.
Ликование продолжалось, а вот таран больше не бил по воротам. Выждав время и убедившись, что угроза миновала, Катон приказал легионерам отойти на резервную позицию. Они выстроились там, тяжело дыша, смертельно усталые, но довольные тем, что укрепления устояли, а сами они остались живы.
— Центурион Катон! — донесся с вала голос Туллия.
Катон внутренне собрался и заставил себя выпрямиться.
— Да, командир?
— Хватит твоим парням отдыхать, заменишь Антония. Поднимайся сюда, как только Пятая центурия спустится со стены.
— Есть, командир.
— Отдыхать, — пробормотал кто-то из Катоновой команды. — Ни хрена себе шуточки.
Некоторые легионеры принялись ворчать, но Септим, повернувшись, рявкнул:
— Всем заткнуться! Поберегите ругательства для долбаных варваров.
Ропот смолк, но недовольство и обида остались. Однако, когда мимо стали проходить спустившиеся с вала бойцы Пятой центурии, все увидели, что многие из них ранены, а кто-то едва стоит на ногах.
— Что, досталось вам там, наверху? — спросил один из людей Катона.
— Они просто сумасшедшие, эти дикари, — ответил оптион Пятой центурии, похоже все еще ошеломленный увиденным. — Бросались на стену, словно сами искали смерти… проклятые психи.
— Оптион! — Катон поманил его к себе. — Где центурион Антоний?
— Погиб.
— Погиб, командир! — рыкнул на него Катон. — Когда отвечаешь старшему по званию, надо говорить «командир».
Оптион вытянулся в струнку.
— Так точно, командир. Виноват, командир.
Катон кивнул, затем подался к нему ближе и, смягчив голос, продолжил:
— Ты ведь теперь сам командуешь, так должен подавать пример: соблюдай дисциплину сам и поддерживай ее в центурии. Не давай людям распускаться.
— Понял, командир.
Катон испытующе посмотрел на него: похоже, малый действительно все понял.
— Продолжай.
— Есть, командир.
— Катон! — прокричал Туллий. — Ты там заснул, что ли? Шевели задницей, лезь сюда!
— Сию минуту, командир.
Бойцы Шестой центурии подхватили щиты и последовали за Катоном наверх, на вал. Центурион выглянул за частокол, и взору его открылась картина, увидеть которую он был не готов. Слова оптиона насчет безумия варваров полностью подтверждались — за стеной, внутри образованного валом угла все было завалено трупами. Кровавая мешанина тел, рук, ног, щитов и оружия образовывала неправильный треугольник, обращенный к дороге через болото. То здесь, то там шевелились раненые. На глазах у Катона человек, позвоночник которого пронзило метательное копье, полз к товарищам, которые уже перестраивались для нового приступа в сотне шагов от укреплений. Ноги раненого были парализованы, но он сумел-таки сползти с кургана мертвых тел, и лишь на дороге силы покинули его окончательно, и он распластался на твердой земле, тяжело дыша. Его обнаженный торс поблескивал от пота.
— Приятное зрелище.
Катон оторвал взгляд от раненого воина и повернулся к Туллию, который протолкнулся к нему сквозь толпу защитников вала и заметил, как потрясен молодой центурион тем, что увидел за линией обороны.
Катон взглянул на него и молча кивнул. Туллий посмотрел на дорогу и удивленно покачал головой.
— Трудно в это поверить, но похоже, что они в любой момент могут снова пойти на приступ. Так что тебе лучше подготовить бойцов.
— Есть, командир.
Отдав честь, Катон бросил взгляд вдоль частокола в сторону флангового редута, где Макрон обходил своих людей, улыбаясь и одобрительно похлопывая то одного, то другого по плечу. Поймав взгляд Катона, он показал ему большой палец. Катон кивнул, после чего сосредоточился на неотложных вопросах. Он обратил внимание на тела легионеров, лежавшие вдоль частокола. Оставаясь под ногами, они будут мешать защитникам отражать следующий приступ.
— Убрать трупы с вала!
Бойцы бесцеремонно подхватили павших товарищей под мышки и, волоча тела по земле, потащили вниз. Когда задача была выполнена, солдаты распределились вдоль частокола лицом к врагу, держа мечи наголо. Обходя их линию, Катон с удовлетворением отметил, что на лицах бойцов нет ни малейших признаков страха, а лишь готовность и решимость, присущие закаленным ветеранам. Они будут сражаться, удерживая позицию до тех пор, пока не отбросят врага или не полягут на месте. Их спокойствие радовало Катона, а огорчало лишь одно — что их не может сейчас увидеть Веспасиан или сам командующий. Они пережили позор децимации, а теперь как герои были готовы задорого отдать свои жизни. Если легат не прибудет вовремя, единственными свидетелями их доблести будут воины противника, а они настолько одержимы желанием уничтожить когорту, что вряд ли воздадут должное мужеству римлян.
Катон даже улыбнулся, подумав о странностях жизни в легионе. Вроде и служит он уже два года, и сражений повидал немало, но каждая битва для него как первая… и последняя. Неизвестно, сможет ли он вообще привыкнуть к той необычной остроте ощущений, с которой переживается каждый бой.
— Сюда бежит человек!
Голос донесся издалека, и Катон даже не сразу понял откуда. Но когда все головы на валу повернулись в сторону крепости, он последовал примеру других и увидел, что наблюдатель, выставленный Макроном, машет руками, чтобы привлечь внимание своих товарищей, и указывает в сторону поднимающегося над лагерем столба дыма. Все застыли, но не от страха, ибо один человек в любом случае не представлял собой угрозы, а от любопытства — всем хотелось узнать, что же это за одинокая фигура движется в их сторону.
Дозорный присмотрелся внимательнее, потом снова повернулся и крикнул:
— Это наш!
По спине Катона пробежала ледяная струйка. А вдруг это Максимий? Или Феликс? Появление любого из них для него опаснее вражеского меча. Но в следующий миг он сердито сказал себе, что эти страхи беспочвенны и стыдно давать им волю. На самом деле он знал, кем окажется этот человек, задолго до того, как тот перевалил гребень холма и, пошатываясь, направился вниз, к валу.
— Командир! — крикнул с холма дозорный. — Это Непот!
Туллий огляделся в поисках Катона.
— Центурион Катон, ко мне!
Спустившись с вала, они двинулись навстречу легионеру, одолевавшему склон холма.
— Докладывай! — нетерпеливо потребовал Туллий, едва Непот оказался перед ним. — Что случилось в крепости?