ление Октавиана Августа (27–14 гг. до Р. Х.). Основные военно-морские силы были разделены на две флотилии, базировавшиеся в Мисено и Равенне, служившей основной морской базой.
Во главе каждой флотилии стоял префект. Этот пост являлся прежде всего административным, и опыт флотоводца не являлся обязательным условием для его занятия.
Префекту подчинялись командиры эскадр, именовавшиеся на греческий лад навархами, что свидетельствует о сильнейшем влиянии эллинистической морской традиции. Под началом наварха находилось десять боевых кораблей. Командная должность наварха приравнивалась к должности центуриона в сухопутных войсках. При желании наварх мог ходатайствовать о переводе в легионы на должность центуриона. Старший наварх флотилии, именовавшийся Navarchus Princeps, или первенствующий наварх, занимал положение, аналогичное таковому старшего центуриона в легионе, и в случае надобности являлся техническим советником префекта. Командиры военных кораблей (триер) именовались триерархами. Как и навархи, они выслуживались из рядовых моряков и несли всю полноту ответственности за вверенные им корабли, однако их роль отличалась от роли капитанов современного военно-морского флота. Триерарх отвечал за корабль, его состояние и оснастку, и распоряжался корабельной командой. Боевые действия вели расквартированные на кораблях отряды пехоты во главе с прикомандированными центурионами. По этой причине я использую греческие наименования чинов и должностей, а не их английские эквиваленты.
Основу флота составляли корабли, именовавшиеся триерами или триремами. Каждая трирема имела около тридцати пяти метров в длину и шести метров в ширину. На борту находилась команда из ста пятидесяти гребцов и матросов и центурия морских пехотинцев.
Существовали более крупные (например, квинкверемы) или, напротив, мелкие (биремы или либурны) корабли, но все имели схожую конструкцию и оснастку и создавались прежде всего как средства ведения боя, благодаря чему при достаточно высокой быстроте и маневренности не отличались отменными мореходными качествами и были решительно не приспособлены для длительных путешествий, так что плавание, продолжавшееся более пары дней, превращалось в сущую муку.
Глава 1
Три корабля приподнялись на мягкой волне, прошедшей под их килями, и на миг, прежде чем корпуса плавно ушли вниз, с высокой рулевой палубы торгового судна открылся вид на Равенну. Судно было зажато между двумя обтекаемыми либурнами и надежно зафиксировано несколькими швартовыми крючьями, переброшенными с кораблей по обе стороны. Пираты с обеих либурн втянули на борт весла, опустили главные паруса и ринулись на палубу купеческого судна. Абордажная схватка была жестокой и кровопролитной: на палубе как доказательство злобной ярости пиратов оставались мертвые, искромсанные тела матросов. Темные лужи крови растекались по истертым до гладкости доскам палубы.
Однако среди погибших валялись тела и пары десятков пиратов, и лицо взиравшего на это с мостика захваченного судна капитана той либурны, что покрупнее, было угрюмым. Захват этого торгового судна стоил морским разбойникам слишком больших потерь. Обычно, стоило атакующим с диким ревом, размахивая оружием, ринуться на палубу обреченного корабля, как его команда в ужасе прекращала и помышлять о сопротивлении. Но на сей раз все вышло иначе.
Команда транспортного судна при поддержке горстки пассажиров встретила атакующих у бортового ограждения, и они получили такой ожесточенный отпор, какого капитан не мог припомнить. И уж какого они точно не встречали в последние месяцы, с неизменным успехом захватывая торговые суда. Вооруженные баграми, крючьями, плотницкими топорами и лишь несколькими мечами, защитники держались до последней возможности, пока наконец не были смяты намного превосходящим их численно и лучше вооруженным противником.
Более всего внимание капитана привлекли четверо крупных, крепких мужчин в простых коричневых туниках, с короткими мечами. Отступив к главной мачте и став спина к спине, они дрались до конца и, прежде чем с ними удалось справиться, уложили добрую дюжину пиратов. Последнего из них капитан прикончил лично, но тот ухитрился полоснуть его клинком по бедру. Сталь лишь рассекла плоть: рана была не очень глубокая и не опасная. Ее плотно перевязали, так что она больше не кровоточила, но пульсирующая боль не унималась.
Пиратский капитан спустился с мостика на главную палубу, подошел к мачте, пнул сапогом одно из тел, а потом перевернул его на спину.
То был мускулистый, солдатского вида мужчина с несколькими шрамами на лице. Да и остальные ему под стать: этим, наверное, и объясняется их умение обращаться с мечами.
Капитан распрямился, продолжая смотреть на мертвого римлянина. Надо думать, легионер, как и его товарищи. От этой мысли капитан насупился еще пуще. Откуда на обычном торговом судне легионеры? И не просто легионеры: судя по тому, как они дрались, отборные воины. Вряд ли это всего лишь случайные пассажиры, возвращавшиеся с востока. И уж конечно, это они подбили команду на сопротивление, возглавили его и дрались до последней капли крови, даже не помышляя о сдаче. «А жаль», — подумал капитан, который был бы не прочь предложить таким отменным бойцам место в своей команде. Такое случалось: некоторые пленники становились пиратами, а остальных продавали в рабство. Разумеется, капитан имел дело с надежными торговцами, у которых хватало ума продавать таких рабов на невольничьих рынках на другом конце империи. Легионеры представляли ценность и как пираты, и как рабы — за таких крепких мужчин платили хорошо, а если человеку отрезать язык, ему будет весьма затруднительно пожаловаться на несправедливое обращение в рабство… Впрочем, они все равно приняли смерть. «Погибли ни за что ни про что, — подумал капитан, — если только они не были связаны клятвой защищать что-то или кого-то».
Что же все-таки они делали на борту?
Пиратский капитан потер повязку на бедре и обозрел палубу. Его люди уже открыли люки в трюм и вытаскивали на палубу сундуки, ящики и клети, которые тут же вскрывались и обыскивались в поисках того, что поценнее. Многие обшаривали помещения под палубой, разбираясь с пожитками пассажиров: снизу то и дело доносились глухие удары и треск.
Переступив через валявшиеся под главной мачтой тела, капитан двинулся вперед, куда согнали уцелевших: горстку матросов, по большей части раненых, и нескольких пассажиров. Они настороженно следили за его приближением. Капитан чуть не ухмыльнулся, заметив, как один из матросов, дрожа, пытается сжаться в комок, словно надеясь сделаться незаметным, но постарался, чтобы на его лице не было никакого выражения. Его черные глаза пронизывающе взирали из-под высокого лба, увенчанного всклоченной шапкой темных волос. Нос его был сломан и сросся криво, подбородок, губы и щеку пересекал глубокий, длинный, грубо зарубцевавшийся шрам. Он прекрасно знал, что его внешность производит должный эффект на тех, кому случается иметь с ним дело, однако все эти повреждения не имели никакого отношения к пиратскому промыслу, которым он занимался уже долгие годы. На самом деле все эти жуткие отметины были с ним с детства, когда родители бросили его в трущобах Пирея, а как, при каких обстоятельствах он их получил, капитан просто не помнил. Зато пассажиры и моряки торгового судна сникли в ужасе, когда столь грозного обличья пират остановился на расстоянии длины меча и вперил в них взгляд черных глаз.
— Меня зовут Телемах, я вождь этих пиратов, — произнес он по-гречески, обращаясь к устрашенным морякам. — Кто ваш капитан?
Ответа не последовало: лишь хриплое, нервное дыхание людей, осознающих жесткий и неминуемый конец.
— Я спросил — кто капитан?
Не сводя глаз с пленников, пират потянулся рукой к поясу и неторопливо обнажил фалькату — короткий изогнутый иберийский клинок.
— Господин, пожалуйста… — прозвучал голос, и глаза пирата переместились к говорившему, в страхе отпрянувшему под этим грозным взглядом.
Матрос поднял дрожащий палец и указал на палубу:
— Капитан там, господин… он убит. Я видел, как ты убил его, господин.
— Вот как?
Губы пирата изогнулись в усмешке.
— Который из них?
— Вон тот, господин. У кормового люка. Толстый.
Пиратский вожак оглянулся через плечо и в указанном направлении действительно увидел распростертое на палубе тело, выглядевшее очень коротким, потому что было укорочено на голову. Головы поблизости не наблюдалось, и Телемах на миг нахмурился, припоминая момент, когда он прыгнул на палубу торгового судна. Человек, оказавшийся прямо перед ним, видимо этот самый капитан, завопил от ужаса и повернулся, чтобы бежать. Отточенный клинок фалькаты описал в воздухе дугу, почти без сопротивления рассек мясистую шею, и отсеченная голова отлетела за борт.
— Да… припоминаю. — Ухмылка пирата сделалась шире. — Ладно, а кто первый помощник?
Матрос, у которого уже развязался язык, повернулся и кивком указал на стоявшего рядом громадного нубийца.
— Ты?
Пират уставил на него острие меча.
Нубиец смерил выдавшего его товарища по команде презрительным, испепеляющим взглядом и медленно кивнул.
— Выйди вперед.
Первый помощник нехотя повиновался, настороженно поглядывая на Телемаха, которому понравилось, что у нубийца хватает мужества выдерживать его взгляд. По крайней мере хоть один из выживших настоящий мужчина. Пират указал назад, на тела, валявшиеся под главной мачтой:
— Эти парни — ублюдки, перебившие столько моих людей, они кто?
— Телохранители, господин.
— Телохранители?
Нубиец кивнул:
— Взошли на борт на Родосе.
— Понятно. И кого они охраняли?
— Римлянина, господин.
Телемах взглянул через плечо нубийца на остальных пленников:
— Ну и где он?
Нубиец пожал плечами:
— Не знаю, господин. Не видел его с того момента, как ваши попрыгали на палубу. Может, убит. Может, свалился за борт, господин.