– Докладывай, боец! – рявкнул Катон.
– Есть… командир. – Дозорный заставил себя выпрямиться и сглотнул, чтобы очистить горло от мокроты. – Докладываю… враг приближается, командир. Они уже в четверти, ну, может быть, в трети мили отсюда.
– В каком составе?
– Есть и кавалерия, и пехота, командир. Вперед высланы разведчики, человек восемь-десять. Они нас увидели и поспешили обратно, к главным силам.
– Сейчас они тоже докладывают, – задумчиво промолвил Катон. – А потом Каратак бросит на нас авангард и попробует вышибить с позиции до подхода главных сил.
Септим презрительно фыркнул:
– Они только зря время теряют. Развернуться им негде, значит, придется атаковать по узкому фронту, а это дает нам бесспорное преимущество. Нападать им будет куда тяжелее, чем нам защищаться.
Катон слегка улыбнулся, глядя на дорогу. Вряд ли имело смысл напоминать оптиону о том, что, даже не имея возможности зайти с флангов, несколько тысяч бриттов имеют весьма неплохие шансы одолеть горстку легионеров. Он снова повернулся к дозорному:
– Вот что, сейчас ты бегом рванешь к центуриону Туллию. Засвидетельствуешь ему мое почтение и скажешь, что враг уже на виду. Мы будем отходить медленно, чтобы задержать Каратака как можно дольше. Все понял?
Легионер кивнул. Катон поднял руку, прикрывая глаза ладонью, и всмотрелся в дорогу.
– Эй, а где твой напарник?
Легионер проследил за взглядом центуриона.
– Децим, перед тем как последовать за мной, решил оценить численность противника… А, вот и он, командир!
Из-за поворота показался воин. Он бежал, нагнув голову, тяжелый щит подпрыгивал на каждом шагу. Товарищи стали подбадривать его громкими криками, хотя Децим и без того мчался изо всех сил. Но время от времени он, сверкнув шлемом, оглядывался, и скоро стало понятно почему: первый вражеский всадник появился из-за поворота, когда Децима отделяло от строя центурии примерно сто пятьдесят шагов. Катон сложил ладони воронкой у рта и закричал, поймав при этом неодобрительный взгляд оптиона. Он полагал, что ветераны вроде Септима могут неодобрительно относиться к командирам, не умеющим держаться с холодной отстраненностью, но нынче ему было наплевать. Может быть, центуриону и подобает сдержанность, но сейчас не до того.
– Беги быстрее! – кричал Катон. – Этот гад тебя настигает!
Децим бросил на дорогу копье, а щит оставил при себе. Он мчался со всех ног, а из-за поворота появились уже больше тридцати всадников. Они погоняли коней в явном намерении растоптать римлянина прежде, чем он успеет укрыться за надежной, преградившей дорогу стеной красных щитов. Острия их копий, нацеленных в спину убегавшего человека, сверкали на солнце.
– Ему не уйти, – промолвил Септим. – Они его нагонят.
– Как бы не так! – мгновенно возразил Катон. – Беги, Децим, беги!
До строя товарищей легионеру было уже не так далеко, но расстояние между ним и преследователями сокращалось быстрее.
– Ну, что я говорил…
В голосе оптиона безошибочно угадывалось самодовольство, и Катона это бессердечие повергло в холодную ярость. Но всадники и вправду догоняли Децима, и нужно было что-то срочно делать. Центурион отвел взгляд от дороги, где происходила отчаянная гонка, и повернулся к строю.
– Первая шеренга, копья к бою!
Все были настолько захвачены разворачивавшейся на их глазах картиной, что приказ дошел до солдат не сразу.
– Копья к бою, чтоб вам сдохнуть! – взревел Катон.
На сей раз приказ был выполнен: солдаты перехватили древки, сделали два шага вперед и отвели копья для броска. Децим увидел это движение, запнулся, но тут же с удвоенной прытью рванул вперед, стремясь попасть под защиту щитов. Бритты, скакавшие следом, глумливо завывали, полагая, что, хоть их жертва всего в тридцати шагах от товарищей, уйти римлянину не удастся.
– Децим! – заорал Катон что было мочи. – Падай!
На искаженном ужасом лице уже отчаявшегося легионера вдруг отразилось понимание того, что намерен сделать центурион, и он, не мешкая, бросился прямо на дорогу, чуть откатился в сторону, прикрылся щитом и съежился под ним, насколько это было возможно. В тот же миг Катон отдал приказ первой шеренге:
– Копья… бросай!
Резкие, надсадные выдохи – и с десяток темных древков взмыли в воздух. Пролетев над упавшим Децимом, серией глухих ударов они обрушились на скакавших за ним всадников. Отточенные наконечники пронзали плоть и всадников, и их скакунов. Воздух наполнился людскими криками и конским ржанием. Раненые лошади поднимались на дыбы; всадники, скакавшие следом за ними, кричали и натягивали поводья, чтобы не налететь на них и отвернуть в сторону. Один варвар с пронзенной грудью, выпав из седла, свалился прямо на Децима. При этом древко торчавшего из него копья переломилось с громким треском. Он дернулся и затих.
Инерция атаки была сбита, раненые лошади истошно ржали и брыкались, всадники с трудом удерживались в седлах. Децим понял, что у него появился шанс, выскользнул из-под щита и, бросив его, метнулся вперед, навстречу первой шеренге товарищей.
– Давай! – кричал ему Катон. – Первая шеренга, расступись!
Отступив назад, два бойца разошлись, так что в стене щитов образовался проем. В этот момент Катон заметил, как что-то мелькнуло в воздухе, и легионер с криком боли влетел в разрыв в римском строю. Катон бросился к упавшему солдату, склонился над ним и увидел, что легкий дротик вонзился ему сзади в ногу, как раз выше сапога. Из раны сочилась кровь.
– Вот дерьмо! Больно! – процедил Децим сквозь стиснутые зубы.
Подняв взгляд, Катон увидел, что всадники отступили и перестраиваются, готовясь к новой атаке.
Септим склонился над ним, осмотрел дротик и кивнул Катону.
– Подержи его.
Крепко ухватившись за древко и удостоверившись, что держит его под правильным углом, оптион резко потянул дротик на себя и вырвал острие из ноги. Децим взвыл от боли. Из раны хлынула кровь. Оптион быстро осмотрел ее, снял с шеи легионера платок и наложил тугую повязку.
– Нога тебе еще послужит, – приободрил он солдата. – А вот щит ты зря бросил. Тебя чему учили на тренировках?
Децим заморгал.
– Виноват, командир!
– Ладно, вставай… Толку от тебя с одной ногой тут никакого. Дуй назад, к когорте.
Легионер покосился на Катона, который кивнул, подтверждая приказ. Скрипя зубами, Децим поднялся на ноги и заковылял сквозь ряды товарищей, а потом дальше, по дороге, в тыл, оставляя на земле капли уже просочившейся сквозь повязку крови.
– Они атакуют снова! – послышался чей-то голос.
Катон поднял щит и протиснулся вперед, в первую шеренгу. Септим торопливо занял позицию на крайнем правом фланге. Оглядевшись, Катон увидел, что его бойцы с суровой решимостью изготовились к отражению вражеской кавалерийской атаки. Стоявший за его спиной знаменосец центурии вытащил из ножен меч и нетерпеливо подался вперед.
– Штандарт в тыл! – рявкнул на него Катон.
Знаменосец моргнул, вложил клинок в ножны и стал протискиваться в задние ряды плотного строя. Катон гневно покачал головой: уж знаменосцу-то следовало бы знать, что его долг оберегать штандарт как зеницу ока, а не лезть в самую гущу схватки. С этим знаменосцем надо будет серьезно поговорить, если, конечно, они доживут до завтра.
Варвары издали дикий боевой клич, копыта коней загрохотали по сухой земле, и конница устремилась в атаку. Катон едва не отдал приказ снова забросать атакующих копьями, но вовремя вспомнил, что центурии предстоит отнюдь не скоротечная схватка, а долгий отход с боями, и оружие лучше поберечь.
– Вторая шеренга, – крикнул он – копья вперед!
Древки качнулись вниз, и вторая шеренга передала свои копья вперед, первой. Катон перехватил древко, полученное от бойца из заднего ряда, и выставил наконечник вперед, навстречу приближавшимся всадникам. Точно так же поступили стоявшие с ним в одной шеренге бойцы: сомкнутый строй ощетинился наконечниками просунутых между щитами копий. Наклонив голову, чтобы обод щита прикрывал лицо снизу, Катон смотрел на приближающихся врагов. С оглушительными боевыми кличами и дикими воплями конные варвары налетели на римский строй. На щиты посыпались грохочущие удары, шеренга с надсадным кряхтением отшатнулась под этим напором. Катон ощутил сильный толчок в руку, когда вражеская лошадь сама налетела на наконечник его копья. Отпрянув, животное чуть не вырвало оружие из его руки, но Катон успел дернуть древко на себя: в гладкой шкуре животного осталась кровоточащая рана. Что-то промелькнуло над ним, Катон отпрянул, и острие вражеского копья, чуть разминувшись с его головой, лязгнуло, задев прикрывавшую горло пластину. От толчка голова центуриона откинулась, и он вдруг увидел прямо над собой замершее в жестокой усмешке лицо вражеского всадника. Повинуясь инстинкту, Катон взмахнул копьем и нанес удар, целя недругу по глазам, но тот успел резко натянуть поводья и развернул коня, одновременно отбив наконечник копья в сторону ударом ноги.
Оставшись на мгновение без противника, Катон огляделся по сторонам. Одна раненая лошадь, упав, неистово била в воздухе копытами, придавив к земле вопившего всадника. Еще двое врагов валялись на дороге, получив смертельные раны: у одного из них был рассечен живот, и он тщетно пытался не дать внутренностям вывалиться, зажимая рану ладонями. А вот из римских бойцов ни один не покинул свое место. Хоть они и дрогнули под ударом, но строй сохранили, не дав противнику прорвать стену щитов, как ни осыпал он ее яростными ударами.
Некоторое время вражеские всадники не ослабляли натиск, а потом их вождь зычным голосов отдал приказ, и они мгновенно вышли из боя, отъехав на расстояние, чуть превышающее дальность полета метательного копья. Позади них показалась голова вражеской пехотной колонны. Она показалась из-за того самого поворота, где недавно несли дозор двое римлян. Пришло время начать отступление.
– Отходим, оптион!
– Слушаю, командир.
– Возьми половину бойцов, отведи назад на сто шагов и снова построй в оборонительную линию. Но не сплошную – оставь проход, чтобы мы, поравнявшись с вами, могли укрыться за вашими спинами.