Алексей уставился. Он не понял вопроса, хотя сам вопрос его возмутил. Все-таки Алексею было тридцать пять, шесть из которых он провел в зоне. Однако огонь неофитства пылал, и Алексей сдержался. Произнести слово «пидор» он не мог, потому что Иисус не велел материться. Подобрав синоним, он сказал:
— Почему педераст?
— Иисус же мужик. А вы друг друга любите, как псы.
— Платонически любим. Он же Богочеловек.
— Чё?
— Чё — платонически или чё — Богочеловек?
— Оба.
— Платонически — это как ты любишь «Амкар». А Богочеловек — это когда папа Бог, а мама — простая еврейская женщина.
— Евреев я люблю.
— Почему?
— Им два раза повторять не надо.
Коля выразительно показал глазами на дверь. Его явно тяготили религиозные диспуты. Алексей почуял, что друг от него ускользает, и выложил козыри на стол.
— Поедешь в ребцентр, Колян? Перекумаришь, в баньке попаришься. Познакомишься с Иисусом. Потом в церковь пойдешь, на работу устроят. Начнешь жизнь с чистого листа. Бесплатно.
— Иисус же умер?
— И воскрес. Ты яйца на Пасху красишь?
— Жена красит.
— Ну вот. Если б не воскрес, не красила бы. Коля задумался. Крашеные яйца придавали байкам про Иисуса вещественную солидность. Но главным было не это. Главным было то, что деньги на водку кончились и никаких доходов не предвиделось. Оглядев пошарпанную кухонку, Коля крякнул и согласился. В тот же вечер Алексей посадил его в автобус до Стерлитамака, где и находился реабилитационный центр.
Окрыленный успешным обращением в веру, Алексей пустился во все тяжкие. К тому времени всех близких знакомых он уже очеловечил в той или иной степени, а теперь планировал очеловечивать дальних. Один из таких стоял на пятаке возле «Пятерочки», мучительно сканируя улицу в поисках доброхота, из которого можно выудить двадцать пять рублей на фунфырик асептолина. Знакомого звали Олег Званцев. Когда Алексей его увидел, он внутренне вздрогнул. Олег был фигурой необычной. Говорят, служил в каком-то спецназе на Тихом океане и под водой шесть минут может не дышать. Говорят, прочитал две тыщи книг, но почему-то пьет. Говорят, в юности безумно любил девушку и любит ее до сих пор, уже семнадцать лет. Ни с кем не встречается, ни с кем не живет. А она вышла замуж и детей нарожала, а он все равно ее любит, как Хатико. Говорят, участковая Наталья ему деньги дает и водку покупает. То ли запала, то ли еще чего. Говорят, это Олег придумал, что когда кто-то скажет «говорят», надо отвечать «говорят, в Москве кур доят». Легендарная фигура.
Алексей немного дрейфил подходить к Олегу с кондачка. Поэтому он замер на перекрестке и быстренько помолился Иисусу. О чем они с Иисусом шептались, я не знаю. Наверное, соображали, как ловчее захомутать Олега.
Помолившись, Алексей одернул курточку и вышел на пятак.
— Привет, Олег.
— Привет, Лёха.
Поручкались.
— Чего стоишь?
— На фунфырик мучу.
— Всех напрягает, что ты пьешь, Олег.
— Кого это — всех?
— Всех. Ты огромный человек, а пьешь. Это в голове не укладывается.
— Ты заметно вырос за последние годы. Речь изменилась. Как тебе это удалось?
Олег глядел насмешливыми глазами. «Он все про меня знает», — грустно подумал Алексей. Бесполезно юлить. Надо говорить прямо, и будь что будет.
— Я — христианин. Съездил в ребцентр. Слез с героина. У меня жена и дочка. Работаю на обувной фабрике. Я хочу тебя спасти, Олег. Это мой долг, понимаешь?
— Понимаю. Только мою свободу воли даже твой бог не отменял. Как ты смотришь на антиномию кальвинизма и арминианства?
— Мне ближе Кальвин. Но, возможно, я плохо ее понимаю.
— Хороший ответ. Что ты хочешь мне предложить?
— Уехать в ребцентр за Уфой. В город Стерлитамак. На год.
Олег хохотнул.
— Ладно. Возьми бутылку водки, выпьем ее и обсудим твое предложение.
— Я не пью. Это по плоти.
— А носить куртку, когда холодно, разве по духу?
— Без куртки я умру, а без водки — нет.
Неожиданно Олег процитировал апостола Павла:
— «Для всех я сделался всем, чтобы спасти хотя бы некоторых». Ты не готов сделаться для меня собутыльником, чтобы меня спасти? Я обещаю тебе, что уеду в Стерлитамак, если ты со мной выпьешь.
Алексей завис. Ему нельзя было пить ни в коем случае. Выпить — значит упасть. Отступить. Предать Бога. Или нет? А как же Олег? Его слову можно верить. А как же жена и дочка? Если я выпью, я могу вернуться к героину и уже не выплыть. Ладони вспотели. Алексей вдруг почувствовал себя на арене Истории. Судьбоносный выбор ухватил за глотку. По пятидесятническим канонам даже думать о таком было греховно, но Алексей думал. В пустой голове плавала цитата: «Человек для субботы или суббота для человека?» Олег закурил. Молчание затягивалось. Алексей вспоминал. Однажды он проснулся в наркопритоне и вдруг понял — через четыре часа начнется ломка. И так до самой смерти. Каждые четыре часа. Каждые. Без вариантов. Пес на строгом ошейнике свободнее его. Все вокруг свободнее его. Это было невыносимо. Тогда-то он и уехал в ребцентр, на две недели погрузившись в агонию ломки. Сможет ли он пройти через это снова? Решится ли? Алексей как бы взвешивал на весах последствия выпитой бутылки. Потом он взмолился. «Иисус, — говорил он, — подскажи, как мне быть? Я не знаю. Я верю, что Олег уедет в ребцентр, если я выпью с ним. А если не выпью — не уедет. Как мне быть? Как?!» Иисус молчал. Злорадно выл ноябрьский ветер. Олег докурил сигарету. Безмолвие становилось трусливым.
Алексей открыл рот. Потом закрыл. Потом снова открыл. Наконец он выдавил:
— Я выпью с тобой. Пошли.
Олег усмехнулся и покачал головой.
— Пошли.
Они зашли в «Яхонт». Алексей купил бутылку «Перми Великой». У него кружилась голова. Его подташнивало. Протестантские догмы рассыпались внутри как карточный домик. «Это или подвиг, или глупость», — думал он, оплачивая водку. О чем думал Олег, я не знаю. Мне кажется, про Олега никто ничего не знает наверняка. Кастанеды, наверное, перечитал.
Напротив «Яхонта» есть веранда. Туда они и пошли. Перемахнули через забор. Расставили стаканчики, водку и сок на лавке. Олег насыпал на два пальца. Понюхал. Налил сок. Алексей нерешительно взял стакан. Внутренне он продолжал молиться. Молитва взмывала вверх и упиралась в серое небо, напоминавшее бетонный потолок. Алексей ждал реплики Бога. Олег протянул стакан. Чокнулись. «Смешное слово — “чокнулись”, — подумал Алексей. — Действительно ведь чокнулись. По крайней мере я. С другой стороны — не обратил ли Бог мудрость века сего в безумие, чтобы явить славу свою через немощных и убогих? Скоро я все пойму». Алексей поднес стакан к губам. Олег наблюдал за ним очень внимательно. Когда губы коснулись пластика, Олег ударил. Левый кулак пробил печень. Алексей согнулся пополам и выронил водку. Стаканчик покатился по доскам. Свой стакан Олег держал в правой руке и даже не расплескал. Алексей упал на колени и прохрипел:
— За что?
— За хуёвую теологию. Возраст свой духовный надо правильно понимать. Не готов ты еще для всех сделаться всем, чтобы спасать некоторых. Ладно хоть сам на ногах стоишь, дурачок. Ну вот как ты мог предположить, что меня можно спасти примитивным богословием пятидесятников? Ты читал Бёме? Знаком с толкованиями Спинозы на Ветхий Завет? Нихуя ты не читал. Бегаешь с неофитским шомполом в жопе, людей смущаешь. Ты знаешь, что к вере нужен талант, как к живописи? А почему много званых и мало избранных, знаешь? «Кто жаждет, иди ко мне и пей». А я не жажду. Я Марию до сих пор жажду. Это патология. Так не бывает на свете.
Олег махнул рукой и налил себе полстакана. Алексей поднялся и сел на лавку. Пошел снег. Первый снег этой зимы. Алексей не знал, что сказать. Печень потихоньку отпускало. В висках стучало: «Он не дал мне упасть, он не дал мне упасть». Алексей переживал благодарность и ужас. Благодарность понятно почему, а ужас оттого, что он впервые столкнулся с человеком, который все знает, но которого невозможно спасти. Он просто выбрал ад. Это было страшным откровением. Оказывается, можно не заблуждаться, можно просто выбрать ад, и Бог не станет влиять на твой выбор. Но как такое возможно? Что это за свобода такая? Всем все позволено, что ли? Чушь. Не может такого быть. Алексей находился в прострации. Он силился собрать карточный домик обратно, но у него не получалось.
— Послушай, Лёха... Я бы поехал в ребцентр, но я там был. Это трата времени тратой сил. Только деньги на билеты переводить.
К веранде подъехал джип «Сузуки». За рулем сидела участковая Наталья. Она посигналила и махнула Олегу рукой. Олег убрал бутылку во внутренний карман, попрощался с Алексеем и ушел к ней. Через минуту они уехали. Внезапно с Алексеем заговорил Бог. «Ты повстречался с дьяволом, сын мой», — сказал он. Картина мира подернулась ясностью. Карточный домик сложился. Никто не выбирает ад. Никто и никогда. Кроме дьявола. Алексей хлопнул себя по лбу. «Господи, это так очевидно! Как я сразу этого не понял!» Не убий, не убий... Но это ведь про человека сказано. А Олег — не человек. Если он не хочет спасения, значит надо спасти других от него. Исчез ветер, исчезла веранда, исчезло серое небо. Алексей погрузился в составление хитроумного плана. В этом плане он был Давидом, а Олег — Голиафом. Через час Алексей светло улыбнулся и ушел домой. «Когда пойду долиной смертной тени, я не убоюсь зла, ибо мой Бог со мной!»
Ящик асептолина
Однажды Витька Смерть, Коля Яйцо и Надька Манда стырили из аптеки ящик асептолина. Была зима. Солнце висело в телогрейке туч. Почиканные тополя добавляли пейзажу безысходности. Провизор, или как там ее, прощелкала клювом, когда товар принимала, вот троица и подсуетилась. Витька Смерть выбежал из аптеки, как девственница из мужского отделения бани. Он был прекрасен. Его куртафан развевался на ветру, как плащ Супермена, если б Супермен бухал. За Витькой бежала Надька. Это только клеветники и завистники называют ее Надькой Мандой, сама она называет себя Надин