– Не надо нам было сюда приходить, Под, – сказала как-то вечером Хомили, когда они сидели наверху одни.
– У нас не было выбора, – сказал Под.
– Нам надо уйти, – добавила она, не спуская с него глаз.
Под прошивал подошву сапога.
– Куда? – спросил Под.
В последнее время Поду стало немного легче: он отшлифовал ржавую иглу и занялся шитьём обуви. Хендрири принёс ему шкурку ласки, одну из тех, что лесник прибил для просушки под дверью пристройки, и теперь Под мастерил всем новую обувь. Люпи была очень этим довольна и не так сильно командовала ими.
– Где Арриэтта? – внезапно спросила Хомили.
– Скорее всего внизу, – ответил Под.
– Что она там делает?
– Укладывает Тиммиса в постель и рассказывает ему сказку.
– Это я и сама знаю. Но почему она остаётся там так долго? Я вчера уже совсем засыпала, когда услышала, что она поднимается сюда…
– Они, верно, болтают, – сказал Под.
С минуту Хомили молчала, затем добавила:
– Мне не по себе. У меня снова мурашки…
Она говорила о неприятном чувстве озноба, которое бывает у добываек, когда неподалёку оказываются люди. У Хомили оно начиналось с колен.
Под взглянул наверх, на половицы над головой, откуда пробивался тусклый свет.
– Старик ложится спать, вот и всё.
– Нет, – сказала Хомили, вставая. – К этому я привыкла. Слышу, как он это делает, каждый вечер.
Она принялась ходить взад и вперёд.
– Пожалуй, загляну-ка я вниз, – сказала она наконец.
– Зачем? – спросил Под.
– Посмотрю, там ли девочка.
– Уже поздно, – сказал Под.
– Тем более, – сказала Хомили.
– Где ей ещё быть? – спросил Под.
– Не знаю, Под. У меня мурашки, и за последнее время они были у меня два или три раза.
Хомили уже привыкла к дранке и спускалась по ней проворней, чем раньше, даже в темноте. Но в тот вечер кругом был сплошной мрак. Когда она добралась до площадки, ей почудилось, что она стоит на краю зияющей пропасти, откуда порывами дует ветер. Нащупывая путь к дверям в гостиную, Хомили старалась держаться подальше от края.
В гостиной тоже было непривычно темно, как и в кухне; там лишь тускло поблёскивала замочная скважина в печи да раздавалось сонное дыхание.
– Арриэтта, – позвала Хомили тихонько, чуть не шёпотом, не переступая порога.
Хендрири всхрапнул и пробормотал что-то во сне; она слышала, как он перевернулся на другой бок.
– Арриэтта… – снова шепнула Хомили.
– Кто там?.. – вдруг пронзительно вскричала Люпи.
– Это я… Хомили…
– Что тебе нужно? Мы все спим. У Хендрири был тяжёлый день.
– Ничего, – пробормотала Хомили, – всё в порядке. Я искала Арриэтту…
– Арриэтта давным-давно поднялась наверх, – сказала Люпи.
– О-о… – протянула Хомили и замолкла. Слышалось только дыхание спящих. – Ладно, – сказала она наконец. – Спасибо. Извини.
– И закрой за собой дверь на площадку, когда будешь выходить, – сказала Люпи. – Ужасный сквозняк.
Пробираясь ощупью к дверям по заставленной вещами комнате, Хомили увидела впереди тусклый свет; казалось, он отражался от плошадки. «Неужели он падает сверху, – удивлённо подумала Хомили, – из второй комнаты, где сидит за работой Под? Однако раньше его не было…»
Хомили боязливо ступила на площадку. И тут же поняла, что слабое свечение идёт не сверху, а откуда-то из глубины; лестница была всё ещё на месте, и Хомили увидела, что верхние перекладины дрожат. После мгновенного колебания Хомили собралась с духом и заглянула вниз. Её испуганные глаза встретились с испуганными глазами Арриэтты, взбиравшейся по лестнице и сейчас достигшей предпоследней ступеньки. Далеко внизу Хомили увидела островерхую дыру в плинтусе; казалось, она горит огнём.
– Арриэтта? – открыла рот от изумления Хомили.
Арриэтта молча выбралась на плошадку, прижала палец к губам и шепнула:
– Мне нужно затащить сюда лестницу. Подвинься.
И Хомили словно в трансе отступила на несколько шагов, чтобы не мешать Арриэтте – ступенька за ступенькой, – подтянула лестницу наверх, приставила её к стене у себя над головой, затем, напрягшись всем телом, осторожно опустила и положила вдоль дранки.
– Ну… – начала Хомили, ловя ртом воздух.
В неярком свете, струившемся снизу, они могли видеть лица друг друга – объятое страхом лицо Хомили с разинутым ртом и серьёзное лицо Арриэтты, прижимающей палец к губам.
– Минутку, – шепнула она и снова подошла к краю площадки. – Всё в порядке! – негромко крикнула она в пространство, наклонившись вниз.
Хомили услышала приглушённый стук, поскрипыванье, удар дерева о дерево… и свет внизу погас.
– Он поставил на место дровяной ларь, – шепнула Арриэтта в наступившей вдруг темноте. – Не волнуйся, – умоляюще проговорила она, – и не расстраивайся! Я так и так хотела вам всё рассказать.
И, подхватив дрожащую мать под локоть, она помогла ей забраться наверх.
Под удивлённо взглянул на них.
– В чём дело? – спросил он.
Хомили молча рухнула на кровать.
– Погоди, пока я подниму ей ноги, – сказала Арриэтта.
Она осторожно уложила мать и укрыла её до пояса сложенным вчетверо пожелтевшим от стирки шёлковым платком в чернильных пятнах, который Люпи дала им в качестве покрывала. Не открывая глаз, Хомили проговорила сквозь зубы:
– Она снова взялась за своё.
– За что? – спросил Под.
Отложив в сторону сапог, он встал с места.
– Разговаривала с человеком, – сказала Хомили.
Под пересёк комнату и сел в ногах кровати. Хомили открыла глаза. Оба пристально смотрели на Арриэтту.
– С которым? – спросил Под.
– С молодым Томом, ясное дело, – сказала Хомили. – Я поймала её с поличным. Вот где она проводила все вечера, не сомневаюсь. Внизу думали, что она здесь, а мы думали, что она внизу.
– Но ты же знаешь, куда это нас приведёт, – сказал Под. У него сделался очень встревоженный вид. – С этого, дочка, начались все наши неприятности тогда в Фирбэнке…
– Разговаривать с человеками… – простонала Хомили, и её лицо исказилось мукой. Внезапно она приподнялась на локте и грозно взглянула на Арриэтту. – Ты, гадкая легкомысленная девчонка, как ты посмела сделать это снова?!
Арриэтта смотрела на них, не опуская глаз, не то что с вызовом, но и без раскаяния.
– Но ведь я говорила только с Томом, – протестующе произнесла она. – Не понимаю, какое это имеет значение? Он же всё равно знает, что мы здесь. Ведь он сам нас сюда принёс! Ему ничего не стоило причинить нам вред, если бы он захотел.
– Как бы он добрался до нас? – спросила Хомили.
– Сломал бы стенку – это всего лишь дранка и штукатурка.
– Не говори таких вещей, дочка, – содрогнулась от ужаса Хомили.
– Надо смотреть правде в глаза, – сказала Арриэтта. – Но так или иначе, он уезжает.
– Уезжает? – переспросил Под.
– Они оба уезжают, – сказала Арриэтта, – и он, и его дедушка; дед в какое-то место, которое называется больница, а Том – в место, которое называется Лейтон-Баззард; он будет там жить у своего дяди, конюха. Что такое конюх? – спросила она.
Но и мать, и отец молчали и смотрели друг на друга отсутствующим взглядом. Казалось, они потеряли дар речи. Арриэтта не на шутку испугалась.
– Надо сказать об этом Хендрири, – проговорил наконец Под, – и побыстрей.
Хомили кивнула и опустила ноги с кровати. Не успела она прийти в себя после одного потрясения, как на неё обрушилось другое.
– Не стоит их сейчас будить, – сказал Под. – Завтра я первым делом спущусь к ним.
– О боже, – вздохнула Хомили, – все эти несчастные детки…
– В чём дело? – спросила Арриэтта. – Что я такого сказала?
Ей вдруг стало страшно, она неуверенно переводила глаза с отца на мать, с матери на отца.
– Арриэтта, – проговорил Под, оборачиваясь к ней; лицо его было серьёзным, – всё, что мы рассказывали тебе про человеков, – правда, но одно мы упустили из виду, а возможно, упомянули об этом только вскользь: мы, добывайки, не можем без них существовать. – Он глубоко вздохнул. – Когда они запирают дом и уезжают, это – конец.
– Ни пищи, ни тепла, ни одежды, ни огня, ни воды… – запричитала Хомили.
– Голодная смерть, – закончил Под.Глава пятая
На следующее утро, после того как семейству Хендрири сообщили новости, было созвано совещание. Встревоженные, удручённые, они входили один за другим в гостиную и усаживались за большим столом на указанные Люпи места. Арриэтта повторила свой рассказ.
– Ты уверена в числах, Арриэтта?
Да, Арриэтта была абсолютно уверена.
– А в самих фактах?
– Да. Молодой Том с дедом уезжают через три дня в двуколке; повезёт их серый пони по кличке Герцогиня, а править будет дядя Тома по имени Фред Тэрабоди, конюх, который живёт в Лейтон-Баззарде, а работает в гостинице «Лебедь»… («Что такое конюх?» – снова спросила себя Арриэтта.) И молодой Том очень встревожен, потому что он потерял своего хорька, хотя у того на шее колокольчик и ошейник с именем Тома: хорёк кинулся в кроличью нору два дня назад и не вернулся, и Том боится, что ему придётся уезжать без хорька; даже если тот найдётся, Том не уверен, что ему разрешат взять его с собой.
– Ну, это к делу не относится, – заметил дядя Хендрири, постукивая пальцами по столу.
Все были обеспокоены и в то же время держались на удивление спокойно.
Хендрири обвёл взором стол.
– Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, – сказал он мрачно и принялся поглаживать бороду.
– Под тоже может ходить за добычей, – сказала Хомили.
– И я, – вставила Арриэтта.
– И я, – неожиданно пропищал Тиммис.
Все, кроме Хендрири, обернулись к нему, а Люпи погладила его по голове.
– За добычей? – спросил Хендрири. – За какой? Нет, нам не добытчики нужны, – он взглянул через стол, и Хомили, встретив его взгляд, неожиданно покраснела, – было бы что добывать. Они не оставят нам ни крошки, этот мальчишка и его дед, уж я-то знаю. Нам придётся жить только на наши запасы.