– Там полно домов, – сказал Спиллер, – никто вас не заставляет жить рядом с ним…
– И он там не хозяин, – напомнил ей Под.
– Это верно, – кивнула Хомили.
– Ну так как, Хомили? – спросил Под.
– Я согласна, – сказала Хомили, – если мы будем жить недалеко от магазинов.
– В этих магазинах ничего нет, – нетерпеливо объяснил ей Под, – по крайней мере я так слышал, кроме бананов и других фруктов из гипса, слепленных вместе.
– Пусть нет, – сказала Хомили, – но уж очень приятно упомянуть об этом в разговоре с Люпи…
– Вряд ли ты будешь разговаривать с Люпи, – сказал Под. – Люпи даже не узнает, что мы ушли, пока не встанет завтра утром и не подумает, что придётся предложить нам завтрак. Нет, Хомили, – серьёзно продолжал Под, – нам надо забыть о торговых центрах и прочих глупостях; куда лучше спокойное местечко на берегу – ты же не хочешь с утра до ночи таскать в дом воду? А Спиллеру где ставить барку и разгружаться? Он же, наверно, станет регулярно приплывать к нам со всяким добром. Когда мы попадём туда, у нас будет достаточно времени, чтобы осмотреться и выбрать то, что нам по вкусу.
«Выбрать то, что нам по вкусу…» Внезапно Хомили ощутила магию этих слов – волнение, словно пузырьки от шампанского, вздымалось в ней всё выше и выше, и наконец она радостно всплеснула руками. Вздрогнув от неожиданности, Под резко обернулся к ней.
– О, Под, – шепнула она, и глаза её наполнились слезами. – Ты только подумай… столько домов… мы можем пожить в каждом из них, если захотим. В каждом по очереди. Что нам помешает?
– Здравый смысл, – ответил Под и улыбнулся Арриэтте. – А ты что скажешь, девчушка? Магазины или река?
Арриэтта откашлялась.
– Река, – хрипло проговорила она; глаза её сияли, по лицу бегали тени в трепетном свете свечи. – Хотя бы для начала…
Наступило молчание. Под взглянул на тюки, привязанные к шляпной булавке, затем наверх, на часы.
– Скоро половина второго, – сказал он. – Пора нам посмотреть на этот водосток. Ты как полагаешь, Спиллер, сможешь ты уделить нам минутку? Ввести нас, так сказать, в курс дела?
– О! – горестно воскликнула Хомили. – Я думала, Спиллер пойдёт вместе с нами.
– Но, Хомили, – сказал Под, – это немалый путь, а Спиллер только что проделал его… Зачем ему сразу возвращаться?
– А что ему тут делать? Его летняя одежда ещё не готова. Ведь ты за ней пришёл, да, Спиллер?
– Не только, – сказал Под, – думаю, что он принёс разные вещи для Люпи.
– Неважно, – сказал Спиллер, – я могу свалить их здесь, на полу.
– И пойдёшь с нами? – вскричала Хомили.
Спиллер кивнул:
– Почему бы и нет?
Судя по его лицу, даже Под почувствовал облегчение.
– Это очень любезно с твоей стороны, Спиллер, – сказал он, – право, очень любезно. – Он обернулся к Арриэтте: – Ну-ка, девочка, возьми свечку и сходи за яйцом.
– О, не стоит с ним возиться, – сказала Хомили.
Под укоризненно взглянул на неё.
– Сходи за яйцом, Арриэтта. Закати его в прачечную, да будь поосторожней со свечой возле стружек. Хомили, возьми мою свечу, а я занесу багаж.
Глава одиннадцатая
Пройдя в прачечную через неплотно закрытую дверь и очутившись на каменных плитах пола, они снова услышали хорька. Но теперь Хомили не боялась.
– Царапайся, царапайся, – с вызовом сказала она; что ей хорёк, когда у них есть возможность уйти отсюда! Но когда они наконец собрались все вместе под бельевым катком и заглянули в водосточную трубу, вновь обретённое мужество ей изменило. – О боже, – вздохнула она.
Водосток казался глубоким и тёмным, труба, как колодец, уходила под пол. Квадратная решётка, обычно закрывавшая её, лежала наискосок рядом, и в зияющей глубине отражалось пламя их свеч; оттуда тянуло промозглым воздухом, доносился кислый запах хозяйственного мыла, несвежих дезинфицирующих средств и спитого чая.
– Что там, на дне? – спросила Хомили, вглядываясь в глубину. – Вода?
– Слизь, – сказал Спиллер.
– Мыльный кисель, – быстро проговорил Под.
– И нам придётся по нему идти?
– Там неглубоко, – сказал Спиллер.
– Это ведь не канализационная труба, – успокаивающе сказал Под, стараясь, чтобы его слова звучали убедительно. – Но, убей меня, не могу понять, – продолжал он, обращаясь к Спиллеру, – как тебе удаётся сдвигать с места эту решётку.
И Спиллер ему показал. Опустив в трубу свечу, он ткнул пальцем вниз, оттуда поднимался прислонённый к стенке и упёртый на дне колодца в камень небольшой медный прут вроде тех, на которые вешают шторы. Верхушка прута чуть-чуть выступала наружу. Когда решётка лежит на месте, объяснил Спиллер, она ничем не прикреплена. Навалившись снизу на прут всем телом, он может приподнять один угол – так прачка поднимает подпоркой верёвку с бельём. Затем он ставит нижний конец прута на камень, и всё сооружение держится на месте само собой. А он вылезает из трубы на куске верёвки, пропущенной через дырочки решётки, «всего в два раза длиннее меня». Верёвка, как понял Под, была закреплена намертво. Двойную петлю между двумя отверстиями в тонкой железной решётке было невозможно заметить сверху, а сама верёвка, когда ею не пользовались, уходила вниз, в водосток. Если Спиллеру надо было полностью отодвинуть решётку, как, например, сейчас, он, выбравшись в щель, сделанную при помощи медного прута, вытаскивал следом за собой верёвку, перекидывал её через перекладину между ножками бельевого катка у себя над головой и принимался её тянуть и дёргать. Иногда, объяснил Спиллер, решётка легко соскальзывала с места, иногда опускалась одной стороной вниз и застревала под углом. В таком случае он доставал небольшой, но тяжёлый болт, который хранился специально для этой цели, привязывал его к свободному концу верёвки и садился на него верхом, болт опускался под его тяжестью и приподнимал решётку.
– Прекрасно придумано, – не уставал повторять Под.
Со свечой в руке он зашёл под каток, потрогал мокрую верёвку, подёргал узлы и, наконец, словно желая проверить, тяжёлая ли она, толкнул решётку – она легко скользнула вперёд по стёртым каменным плитам.
– Толкать-то легче, чем поднимать, – заметил он.
Посмотрев наверх, Арриэтта увидела огромные тени на потолке прачечной – они возникали, приближаясь и удаляясь, и вновь исчезали в мерцающем свете свечей: колёса, ручки, валки, кружащиеся спицы… как будто огромный каток, под которым они стояли, вдруг каким-то чудом бесшумно заработал.
На полу возле водостока она увидела знакомый предмет – крышку алюминиевой мыльницы, той самой, в которой Спиллер пустил её волчком вниз по реке, той, в которой он обычно удил. Сейчас она была чем-то нагружена и покрыта куском старой шкуры – возможно, крысиной, – обвязанной вместе с грузом верёвкой. Из дырки, просверленной в борту с одного конца, свисал другой кусок верёвки.
– Я тащу её сюда, волоком, – объяснил Спиллер, заметив, куда глядит Арриэтта.
– Я понимаю теперь, как ты попадаешь сюда, наверх, – сказала Хомили, уныло глядя на дно колодца, – меня волнует другое – как попасть вниз.
– О, просто прыгнуть, – сказал Спиллер и, взяв конец верёвки, потащил мыльницу к двери.
– Всё будет хорошо, Хомили, – поспешно сказал Под, – мы спустим тебя на болте.
Он обернулся к Спиллеру.
– Куда ты? – спросил он.
Не желая привлекать внимания к водостоку, Спиллер, по-видимому, решил разгрузиться в комнате. Теперь, когда человеки уехали, а дровяной ларь был отодвинут от стены, не было нужды подниматься к Люпи: он мог оставить всё, что он принёс, у дыры в плинтусе.
Пока Спиллер распаковывал свой груз, Под коротко наметил план действий.
– Если Спиллер будет согласен, – вежливо повторял он каждый раз, уступая ему первое место.
Спиллер был со всем согласен, вернее, не имел никаких возражений. Сперва они опустили на дно колодца пустую крышку от мыльницы, затем кинули в неё яйцо, подкатив его к краю водостока; словно огромный футбольный мяч, Под изо всех сил пнул его ногой, оно полетело, вертясь волчком, и с треском грохнулось в крышку. Однако это их не испугало, ведь оно было сварено вкрутую.
Вслед за яйцом спустили вниз Хомили. Сидя верхом на болте и не переставая ахать и охать, она одной рукой цеплялась за верёвку, в другой держала зажжённую свечу. Когда она перелезла с болта в мыльницу, та быстро заскользила вперёд, и на один тревожный миг Хомили скрылась из глаз. Однако, перебирая руками верёвку, Спиллер подтащил мыльницу обратно, все увидели, что Хомили благополучно сидит позади яйца, хотя и ворчит потихоньку, держа в руке всё ещё горящую свечу.
– В крышке хватит места для двоих, – заявил Спиллер, и Арриэтту осторожно, чтобы не погасла свеча, спустили на дно колодца таким же торжественным манером (а ей так хотелось самой прыгнуть вниз!). Она села напротив матери по другую сторону качающегося яйца.
– Вы обе – хранительницы огня, – сказал Под. – Ваше дело сидеть спокойно и – держите яйцо! – светить туда, куда мы скажем…
В мыльнице послышалось шарканье ног, и она угрожающе закачалась; это Хомили, которая никогда не любила ездить, как сказали бы человеки, спиной к движению, встала, чтобы поменяться местами с Арриэттой.
– Крепче держи верёвку, – умоляла она Спиллера, пока они проделывали этот манёвр.
Но вот уже они с Арриэттой снова сидят лицом к лицу, зажав яйцо коленями, и у каждой в руке свеча. Всё это время Арриэтта не переставала смеяться.
– Я вас сейчас немного сдвину с места, – предупредил Спиллер и отпустил потихоньку несколько дюймов верёвки.
Мыльница заскользила под сводами туннеля, блестевшими от сырости в свете их свеч, и тут же остановилась. Арриэтта протянула руку и коснулась пальцем блестящей поверхности: ей показалось, что это – обожжённая глина.
– Ничего здесь не трогай, ничего, – прошипела Хомили, и её передёрнуло от отвращения. – И не дыши… разве что не сможешь удержаться.
Опустив пониже свечу, Арриэтта стала внимательно смотреть на дно трубы.