– Осторожней, – услышали добывайки голос. – Прольёшь.
Затрещали, затряслись половицы – две пары ног подходили всё ближе к ним. Внезапно над их головами нависла огромная тарелка, позади неё маячило лицо. Добывайки никогда ещё не видели таких лиц – розовое, напудренное, с башней жёлтых волос на голове; с двух сторон, чуть не задевая их, болтались агатовые серьги. Лицо опускалось… ближе, ближе… Добывайки уже могли разглядеть каждую жилку на запудренных багровых щеках, каждую светлую ресничинку вокруг водянисто-голубых глаз, которые неотрывно смотрели в картонку… Тарелка опустилась на пол.
Рядом с первым лицом появилось и нависло над ними второе: более жёсткое и бледное, в очках без оправы – свет отблёскивал от них, глаз не было видно. Над картонкой взлетело блюдце и опустилось рядом с тарелкой.
Внезапно розовые губы на первом лице раскрылись, и вместе с тёплым дыханием, которое, словно порыв ветра, взъерошило волосы у Хомили на голове, оттуда донеслись слова:
– Ты думаешь, душенька, у них всё в порядке?
Очки вдруг исчезли со второго лица, затем снова там появились – владелец их протирал. Как Под ни был напуган, он всё же подумал: «А они бы мне на что-нибудь сгодились, и этот шёлковый носовой платок тоже».
– Немного не в форме, – ответили более тонкие губы, – ты их растрясла, когда несла в картонке.
– Может быть, добавить в молоко капельку коньяка, душенька? – предложили розовые губы. – У тебя с собой фляжка?
Очки удалились, исчезли на миг, послышалось звяканье металла по фарфору. Под крепче сжал руку Хомили, словно желая что-то ей сообщить. Она в ответ изо всех сил стиснула его плечо. Первый голос сказал:
– Хватит, Сидни, не переборщи.
Над ними снова показались огромные лица, огромные глаза уставились на них…
– Погляди на их личики… на эти ручки, волосики, ножки и всё другое. Что они такое, как ты думаешь, Сидни?
– Для нас они находка, вот что они такое для нас! Золотое дно! Пошли, душенька, они не будут есть при нас.
– Можно, я выну кого-нибудь из них?
– Нет, Мейбл, лучше их руками не трогать.
(Под снова сжал ладонь Хомили.)
– Но почему?
– Неужели не ясно? Мы взяли их не для того, чтобы приручать. Оставь их в покое, Мейбл, посмотрим, как они здесь устроятся. Можем прийти попоздней.
Глава одиннадцатая
– Мейбл и Сидни, – сказала Арриэтта, когда шаги замерли вдали. Казалось, спокойствие духа неожиданно вернулось к ней.
– Ну и что из этого? – спросил Под.
– Это их клички, – небрежно сказала Арриэтта. – Ты разве не слышал, что они говорили?
– Почему ж? Я слышал, как он сказал, что нас нельзя брать в руки и что надо налить капельку коньяка в молоко.
– Молоко! Словно мы кошки, – пробормотала Хомили.
Однако у всех троих гора упала с плеч: страшный момент – встреча с их тюремщиками – остался позади.
– Если вы хотите знать моё мнение – они не очень-то сообразительные. Может быть, они и не глупы, даже умны по-своему, но сообразительными их не назовёшь.
– Кто – Мейбл и Сидни, да? – спросила Арриэтта. И внезапно рассмеявшись, подошла к стенке картонки.
Под улыбнулся, услышав её тон.
– Да, они самые, – сказал он.
– Еда, – объявила Арриэтта, заглядывая за край картонки. – Я ужасно проголодалась, а вы?
– Я и пальцем ни к чему не притронусь, – заявила Хомили. Но тут же, по-видимому, передумала. – А что там есть? – слабым голосом спросила она.
– Мне отсюда плохо видно, – ответила Арриэтта, перевешиваясь через край.
– Погодите-ка, – сказал Под, – у меня сейчас мелькнула одна мысль, очень важная мысль, можно сказать – осенило. Вернись сюда, Арриэтта, сядь возле матери – еда не убежит.
Когда обе они уселись, выжидающе глядя на него, Под откашлялся, чтобы прочистить горло.
– Мы должны реально смотреть на вещи, – начал он. – Я всё это обдумал, и, хоть мне и не хочется вас пугать, надо признать, что положение наше тяжёлое – хуже некуда.
Он приостановился, и Хомили, взяв в свои ладони руку Арриэтты, погладила её успокаивающе.
– Ни один добывайка, – продолжал Под, – во всяком случае из тех, кого я знаю, не находился в полной власти у человеков. В полной власти, – мрачно повторил он, переводя взгляд с одного испуганного лица на другое. – Добываек видели – нас самих видели, добываек вымаривали голодом или выгоняли из дома другим путём, но чтобы их брали в плен – о таких штуках я ни разу не слышал… ни разу за всю мою жизнь. А ты, Хомили?
Хомили облизнула сухие губы.
– Нет, – прошептала она.
У Арриэтты был очень мрачный вид.
– Так вот, если мы не найдём способа отсюда убежать, это с нами и произойдёт – мы до самой смерти будем в полной власти у человеков… Полной власти, – медленно повторил он, словно хотел, чтобы слова эти отпечатались у них в уме.
Наступила зловещая тишина; наконец Под снова заговорил:
– Кто будет капитаном на нашем корабле?
– Ты, Под, – хрипло сказала Хомили.
– Верно, я. И вам обеим придётся слушать мою команду. Я намерен установить правила… не все сразу, смотря по тому, что нам будет нужно. Понятно, первое правило – послушание…
– Само собой, – сказала Хомили, стискивая руку Арриэтты.
– …А второе – то самое, что пришло мне сейчас в голову, – мы все как один должны набрать в рот воды…
– Право, Под… – резонно начала Хомили, зная, что всему есть предел.
Арриэтта сразу поняла, о чём говорит отец.
– Папа хочет сказать: мы не должны разговаривать с Мейбл и Сидни.
Под снова улыбнулся, хотя и вымученной улыбкой, её презрительному тону.
– Да, с этими самыми, – подтвердил он. – Они даже знать не должны, что мы умеем говорить. Потому что, – он ударил двумя пальцами правой руки по ладони левой, чтобы подчеркнуть смысл своих слов, – если они не узнают, что мы умеем говорить, они будут думать, что мы ничего не понимаем. Как животные. А если они будут думать, что мы ничего не понимаем, они сами станут при нас говорить. Ясно, куда я клоню?
Хомили несколько раз быстро кивнула головой; она гордилась Подом. – Ну что ж, – продолжал он более спокойно и неторопливо, – давайте взглянем на их еду, а когда поедим, начнём обход этой комнаты… исследуем все трещины и щели от пола до потолка. Займёт это у нас несколько дней.
Арриэтта помогла матери подняться с пола. Под, подойдя к стенке картонки, перекинул через край ногу и легко соскочил вниз. Затем помог спуститься Хомили. Арриэтта спрыгнула следом и тут же бросилась к тарелке.
– Холодный рисовый пудинг, – сказала она, обходя тарелку кругом, – немного рубленого мяса, холодная капуста, хлеб и, – она дотронулась пальцем до чего-то чёрного и лизнула палец, – и половинка маринованного грецкого ореха.
– Осторожней, Арриэтта, – предупредила Хомили, – он может быть отравленным.
– Вряд ли, – сказал Под. – Похоже, что они предпочитают иметь нас в живом виде. Хотел бы я знать – почему.
– Но как, они думают, мы станем пить молоко? – простонала Хомили.
– Зачерпни руками.
Хомили опустилась на колени и, сложив ладони лодочкой, погрузила их в блюдце. Скоро всё лицо у неё было в молоке, но по жилам разлилось живительное тепло, и чем дольше она пила, тем больше поднималось её настроение.
– Коньяк, – сказала она. – Дома, в Фирбэнке, они держали его в гостиной, и эти Надкаминные часто…
– Право, Хомили, – сказал Под, – сейчас не время для сплетен. И там был не коньяк, а виски.
– Неважно что, напивались-то они в дым, а сами говорили всякий раз, что в дом приходил управляющий имением, чтобы представить счета. Как мясо, дочка?
– Вкусное, – ответила Арриэтта, облизывая пальцы.Глава двенадцатая
– Ну а теперь, – сказал Под, когда они покончили с едой, – пора браться за комнату.
Он посмотрел наверх. В обеих идущих наклонно стенах было по слуховому оконцу, расположенному на головокружительной высоте; створки запирались между собой на задвижку, снизу на каждой был вертикальный шпингалет. Над окнами висел голый металлический прут для занавесок с ржавыми кольцами. В одно из окон Под увидел ветку дуба, которую раскачивал ветер.
– Странно, – заметила Арриэтта, – начали мы под полом, добрались до чердака.
– А добывайкам не следует, – вставила Хомили, – забираться высоко. Это к добру не ведёт. Вспомните хоть о Надкаминных, там, в Фирбэнке. Уж так много о себе понимали, а всё потому, что жили высоко. Хоть бы раз «добрый день» сказали, когда ты был на полу. Вроде бы вовсе тебя не видели… С этих окон проку не будет, – заметила она, – сомневаюсь, что сами человеки могут до них достать. Интересно, как они их моют?
– Забираются на стул, – сказал Под.
– А как насчёт газовой плиты? – спросила Хомили.
– Безнадёжно, – ответил Под, – она наглухо соединена с камином.
Это была небольшая газовая плита с одной горелкой, на конфорке в ведёрке стояла помятая жестянка с клеем.
– А если попробовать дверь? – сказала Арриэтта. – Вырежем внизу дыру…
– Чем? – спросил Под, всё ещё рассматривая топку камина.
– Может быть, найдём тут какой-нибудь инструмент, – сказала Арриэтта.
В комнате было полно разных предметов. Возле камина стоял портновский манекен, обтянутый тёмно-зелёным репсом; формой он напоминал песочные часы, вместо головы у него была шишечка, а пышные бёдра заканчивались чем-то вроде решётчатой нижней юбки из металлических полос – для прилаживания настоящих юбок. Он стоял на трёх изогнутых ножках с колёсиками. Тёмно-зелёная грудь была утыкана булавками, а на одном плече торчали в ряд три иголки с нитками. У Арриэтты возникла странная мысль: неужели, если снять с человеков одежду, они похожи на эту штуку? Может быть, в отличие от добываек, они сделаны вовсе не из плоти и крови? Ей припомнилось, что, когда Мейбл ставила на пол тарелку, раздался какой-то скрип; и ничего удивительного: чтобы удержать стоймя такую массу, надо спрятать под платьем какие-нибудь подставки или подпорки.