– Ещё два, – сказал Под и тут же, глядя, как неотвратимо надвигается на них дерево, добавил: – Лучше три.
– Я бросила уже на шесть шиллингов, – запротестовала Арриэтта.
– Хорошо, – сказал Под, заметив, что шар идёт вверх. – Пока хватит.
– Но я уже кинула, – сказала Арриэтта.
Они пролетели над дубом на безопасном расстоянии, шар продолжал подниматься, земля уходила вниз.
Хомили посмотрела за борт.
– Осторожней, Под, – сказала она.
– Всё в порядке, – успокоил её Под, – сейчас я его спущу.
Несмотря на то что конец резиновой трубки был поднят, они почувствовали слабый запах газа.
Даже на такой высоте все звуки были отчётливо слышны. До них доносился стук молотка – это мистер Плэттер сколачивал для них клетку – и, хотя казалось, что железная дорога далеко, громыхание колёс на стрелках. В то время как они снижались – быстрее, чем ожидал Под, – их увлекло воздушным течением за пределы сада и понесло по нисходящей спирали над шоссе; его широкая, освещённая солнцем лента, извиваясь, терялась вдали. С одного бока лента эта казалась обтрёпанной – из-за тени, падавшей от живой изгороди и хилых придорожных деревьев. По шоссе медленно ползла крестьянская повозка; спереди с поводьями в руках сидела женщина, сзади спал мужчина.
– Мы удаляемся от нашей ПЗ, – сказал Под. – Пожалуй, брось вниз ещё три билета – здесь ветер слабее, чем наверху…
Поднимаясь, они пролетели над одним из построенных мистером Плэттером домиков, их затопил поток металлических звуков – кто-то упражнялся в игре на пианино. Залаяла собака.
Подъём ускорился – благодаря трём законным билетам и четвёртому, брошенному Арриэттой им вдогонку. Она сделала это, поддавшись внезапному порыву, и сразу поняла, что совершила ошибку. Они должны подчиняться пилоту, от этого зависит всё, даже их жизнь, а как он может управлять воздушным кораблём, если она будет нечестно выполнять команды? Шар продолжал подниматься, а Арриэтту всё сильней мучила совесть. Они летели над большим лугом, где паслись коровы, и с каждой секундой они на её глазах становились всё меньше. Однако дрожащее «му-у» прорезало спокойный воздух и достигло их ушей. Арриэтта услышала песню жаворонка, а когда они пролетали над вишнёвым садом, почувствовала клейкий аромат нагретых солнцем почек и распустившихся цветов. «Больше похоже на середину апреля, чем на конец марта», – подумала она.
– Спиллеру бы очень понравилось, – сказала Арриэтта громко.
– Возможно, – довольно сухо отозвалась Хомили.
– Когда я вырасту, я, наверно, выйду за него замуж.
– За Спиллера? – удивлённо воскликнула Хомили.
– А чем он плох? – спросила Арриэтта.
– Ну, я не говорю, что он чем-то особенно плох, – нехотя признала Хомили, – особенно если его отмыть и привести в приличный вид… Но где, ты думаешь, вы будете жить? Ведь он не сидит на месте.
– Я буду ездить вместе с ним, – сказала Арриэтта.
Хомили уставилась на неё.
– Интересно, что ты ещё скажешь? И где – на воздушном шаре! Выйти замуж за Спиллера! Ты слышал, Под?
– Да, слышал, – ответил он.
Они всё ещё поднимались.
– Ему нравится жить на открытом воздухе, – сказала Арриэтта, – и мне тоже.
– Выйти за Спиллера! – пробормотала про себя Хомили, она никак не могла это переварить.
– И если мы всё время будем ездить с места на место, нам будет легче приезжать к вам в гости…
– Значит, уже дошло до «мы»? – сказала Хомили.
– …А я не смогла бы этого делать, – продолжала Арриэтта, – если бы я вышла замуж в семью, которая постоянно живёт в Бедфордшире.
– Но тебе только шестнадцать! – воскликнула Хомили.
– Семнадцать… почти что, – сказала Арриэтта. Немного помолчав, она добавила: – Думаю, мне следует ему об этом сказать…
– Под! – воскликнула Хомили. – Ты слышишь? Может быть, на неё подействовала высота или ещё что-нибудь – у девочки ум зашёл за разум.
– Я пытаюсь поймать ветер, – сказал Под, он не мигая смотрел наверх, туда, где лёгкое, прозрачное облачко чуть заметно плыло к солнцу.
– Понимаешь, – спокойно продолжала Арриэтта (она вспоминала свои беседы с мисс Мензиз, её голубые глаза, полные слёз), – он такой стеснительный и так много разъезжает, что может сам и не додуматься до того, чтобы меня спросить. А потом ему надоест жить в одиночестве, и он женится на какой-нибудь, – Арриэтта приостановилась, – на какой-нибудь ужасно милой добывайке с толстыми ногами…
– Где ты видела добываек с толстыми ногами? – воскликнула Хомили. – Об этом и слыхом не слыхать. Разве что у твоей тёти Люпи… Хотя своими глазами я её ног не видела… – добавила она задумчиво, глядя наверх, словно следуя за взглядом Пода. – Но что за глупости ты говоришь, Арриэтта! Начиталась в этом своём журнале всякой ерунды. Да вы со Спиллером словно брат с сестрой!
Только Арриэтта хотела сказать, но не сразу смогла найти подходящие слова, что детская дружба – неплохая проверка для будущего союза, как что-то заслонило от них солнце и в корзине стало вдруг холодно и сыро. Верхушка оболочки скрылась в тумане, земля внизу стала не видна.
Добывайки уставились друг на друга. Всё исчезло, существовала лишь корзина в красных клубничных пятнах, окружённая белой стеной, и они трое, напуганные до полусмерти.
– Ничего страшного, – сказал наконец Под, – мы попали в облако. Я немного выпущу газ.
Они молча смотрели, как он это делает, не сводя глаз с его твёрдой руки на клапанном рычаге. Им казалось, что он едва движется.
– Самую малость, – объяснил он спокойно. – Сетка намокла, а вода – вещь тяжёлая. Это нам поможет. И, кажется, мы нашли ветер.Глава двадцать вторая
Внезапно они снова очутились под безоблачным небом; лёгкий ветерок нёс их ко всё ещё далекой ПЗ.
– Не удивлюсь, – весело сказал Под, – если мы наконец достигли своей ОВ.
Хомили поёжилась:
– Мне это вовсе не понравилось.
– И мне, – согласилась с ней Арриэтта.
В корзине ветер совсем не чувствовался, и она повернула лицо к солнцу, с благодарностью нежась в его вернувшихся вдруг лучах.
Они пролетели над группой домов, расположенных вокруг небольшой приземистой церкви. Возле лавки стояли кучкой три человека с корзинами в руках, и до добываек донёсся взрыв сердечного смеха. В саду за домом какая-то женщина – они видели её со спины – развешивала на верёвке бельё; оно висело совсем неподвижно.
– Там, внизу, почти нет ветра, – заметил Под.
– Да и здесь не больно много, – отозвалась Хомили.
Несколько минут они молча глядели на землю.
– Не понимаю, почему никто из них не взглянет вверх, на небо! – неожиданно воскликнула Арриэтта.
– Человеки редко смотрят вверх, – сказал Под, – слишком заняты собственными делами. – Он приостановился, подумал. – Разве что услышат внезапный грохот… или увидят яркую вспышку или что-нибудь в этом роде. Им не надо всё время быть начеку, как добывайкам.
– Или птицам, – сказала Арриэтта, – или мышам…
– И всем тем, на кого охотятся, – добавил Под.
– А на человеков кто-нибудь охотится? – спросила Арриэтта.
– Насколько мне известно – никто, – сказал Под. – А пошло бы им на пользу, побывали бы в нашей шкуре, попробовали бы хоть раз в жизни, каково это. – Под снова замолчал, затем добавил: – Говорят, они охотятся друг на друга…
– Быть того не может! – возмущённо воскликнула Хомили (для неё, воспитанной согласно строгому кодексу добываек, где первое правило – один за всех и все за одного, слова Пода были равносильны обвинению всей человеческой расы в людоедстве). – Нехорошо так говорить, Под. Ни одно живое существо не может упасть так низко.
– Но я слышал это своими ушами, – не уступал ей Под. – Иногда в одиночку, а иногда скопом – куча на кучу.
– Человеки на человеков?! – переспросила Хомили. – Подумать только!
У неё не укладывалось это в голове.
Под кивнул:
– Да, человеки на человеков.
Поражённая его словами, Хомили посмотрела вниз на велосипедиста, точно даже представить себе не могла подобную испорченность натуры. Велосипедист выглядел самым обыкновенным человеком, а на таком расстоянии был даже похож на добывайку; он ехал, сворачивая то влево, то вправо, по нижнему склону холма, пока не скрылся в воротах кладбища. Хомили недоверчиво проводила его глазами.
Внезапно до них донёсся запах тушёной баранины с луком, затем пахнуло ароматом кофе.
– Дело идёт к полудню… – сказал Под; не успел он кончить фразы, как часы на церкви пробили двенадцать. – Меня беспокоят эти вихри, – сказал Под некоторое время спустя, когда шар снова пошёл по спирали вниз, оставив реку сбоку. – Они как-то связаны с тем, что земля нагревается от солнца.
– Может быть, перекусим? – внезапно предложила Хомили.
У них было с собой несколько тонких ломтиков ветчины, кусочек сыра, несколько зёрнышек варёного риса из пудинга и большая долька апельсина, чтобы утолить жажду.
– Лучше ещё подождём, – сказал Под, держа руку на рычаге клапана.
Шар шёл вниз.
– Почему? – спросила Хомили. – Скоро два часа.
– Знаю, – сказал Под, – но лучше ещё немного повременить… если мы выдержим. Может быть, нам придётся выбросить груз… при угрозе аварии… а как ты выбросишь провиант, если он уже съеден?
– Не пойму, о чём ты толкуешь, – проворчала Хомили.
– О том, чтобы кинуть еду за борт, – объяснила Арриэтта; по приказу Пода она оторвала ещё два билета.
– Понимаешь, – сказал Под, – тут то одно, то другое, вот я и выпустил слишком много газа…
Хомили ничего не ответила. Несколько минут прошло в молчании.
– Мне не нравится, как мы крутимся, – проговорила Хомили, – сперва церковь была справа, теперь она слева. Понимаешь, трудно сказать, где ты, когда каждую минуту видишь что-нибудь другое.
– Всё будет в порядке, – сказал Под, – стоит нам поймать ветер. Оторви ещё парочку, – сказал он Арриэтте.
Этого оказалось достаточно: они плавно поднялись вверх и, подхваченные воздушным течением, медленно поплыли к реке.