– Объясни, что ты имеешь в виду, дочка. Откуда они о нас знают?
– Я ей рассказала, – ответила Арриэтта.
– Ей? – повторил Под, растягивая «е», как всегда, когда он волновался.
– Мисс Мензиз, – сказала Арриэтта, – той, высокой, с длинными пальцами, которая пряталась за чертополохом.
– О боже мой… – снова прошептала Хомили.
– Но ведь не случилось ничего плохого, мама, – стала успокаивать её Арриэтта. – Нам нечего бояться. Ты будешь здесь в безопасности… в большей безопасности, чем была когда-нибудь в жизни. Они станут о нас заботиться и защищать нас, они никому не дадут нас в обиду, обеспечат нас всем, что нам надо… всегда, всю жизнь, до конца наших дней. Она мне обещала.
Хомили, хотя её по-прежнему била дрожь, казалось, немного успокоилась.
– Что об этом думает твой отец? – еле слышно спросила она и посмотрела на Пода. Арриэтта тоже повернулась к нему.
– Не говори ничего, папа… Подожди. Прошу тебя. Пожалуйста. Подожди, пока я не рассказала тебе всё, чтобы ты мог… – Но, взглянув на его лицо, она оробела и закончила, запинаясь: – Ну, чтобы ты сам мог всё увидеть своими глазами.
– Что увидеть? – сказал Под.
– Что всё в порядке.
– Что ж, продолжай.
Торопливо, словно оправдываясь, Арриэтта принялась рассказывать о своей дружбе с мисс Мензиз с самых первых дней. Описала им характер мисс Мензиз, её верность друзьям, её доброту, её таланты и её мужество. Не забыла о «дорогом Гэдстоне» и об Обри, «лучшем друге» мисс Мензиз. (В том месте Хомили покачала головой и прищёлкнула языком. «Печально, когда случаются такие вещи, – сказала она задумчиво. – История вроде этой произошла с моей сестрой Миллигрэм; Милли тоже так и не вышла замуж. Стала собирать крылья дохлых мух, делать из них веера и всякое такое. Красивые они были при ярком свете, так и переливались всеми цветами радуги…») И о мистере Потте: какой он добрый, по словам мисс Мензиз, какой деликатный и так искусно придумывает всё и мастерит, словно он сам – добывайка.
– Это точно, – внезапно проговорил Спиллер, прервав её.
Он сказал это с таким чувством, что у Арриэтты возникло в уме какое-то смутное воспоминание.
– Так это он тот добывайка, о котором ты нам как-то рассказывал? – спросила она, взглянув на Спиллера. – Тот, который живёт один?
Спиллер лукаво улыбнулся.
– Точно, – подтвердил он, – я сам много чему от него научился… любому добывайке есть чему поучиться у него.
– А зачем это надо, если ты живёшь на всём готовом? – спросил Под. – Не к чему и руки приложить… Продолжай, Арриэтта, – сказал он, так как она вдруг задумалась.
– А это всё. Во всяком случае, сейчас мне больше ничего не приходит в голову.
– Что ж, хватит и этого, – сказал Под.
Он пристально смотрел на неё, сложив на груди руки, с серьёзным, даже мрачным выражением.
– Ты не должна была так делать, – медленно сказал он, – неважно, что мы от этого имеем.
– Послушай, Под, – быстро вставила Хомили, – должна – не должна, она это сделала, а сделанного не воротишь, сколько бы ты её ни бранил. Я хочу сказать, – Хомили обвела взглядом комнату, посмотрела на сияющую посуду на кухонном столике, на кран над раковиной, на незажжённую лампочку под потолком, – мы многим ей обязаны.
– Это всё пахнет человеками, – сказал Под.
– Запах выветрится, – возразила Хомили.
– Ты уверена? – спросил Под.
Потеряв терпение, Арриэтта внезапно вскочила с табурета перед огнём.
– Ну что вам ещё надо?! – негодующе вскричала она. – Я думала, вы будете мной довольны… будете гордиться мной… Мама всегда мечтала о таком доме, как этот! – И, нащупав задвижку, она распахнула двери и выбежала в лунную ночь.
После её ухода в комнате застыла тишина. Все молчали, но вот раздался тихий скрип стула – это встал Спиллер.
– Куда ты? – небрежно спросил Под.
– Посмотрю, как там на причале.
– Но ты же вернёшься сюда опять? – спросила Хомили; её вновь обретённый уютный дом просто обязывал к гостеприимству.
– Спасибо, – сказал Спиллер.
– Я пойду с тобой, – попросил Под.
– Ваше дело, – сказал Спиллер.
– Хочу подышать свежим воздухом, – сказал Под.
Стоявшая в тени от дома Арриэтта видела, как они прошли, освещённые луной. Когда они уже скрылись в темноте, она услышала, как отец говорит: «…зависит от того, как на это смотреть». «На что – это?» – спросила она себя. Неожиданно Арриэтта почувствовала себя сиротливо: у отца с матерью был их дом, у Спиллера – барка, у мисс Мензиз – мистер Потт и игрушечный городок, у мистера Потта – мисс Мензиз и игрушечная железная дорога, а у неё – никого и ничего. Арриэтта протянула руку и схватила за стебель одуванчик высотой с фонарный столб, который вытянулся до окна её спальни. Поддавшись внезапному порыву, она сломала стебель пополам; серебряные зёрнышки разлетелись во все стороны, сок залил ей руки. С минуту она стояла, глядя, как блестящие копья, распрямившись, плывут в темноту, а затем, вдруг озябнув, повернулась и вошла обратно в дом.
Хомили по-прежнему сидела у огня, там, где они оставили её, и мечтала. Она уже подмела перед очагом и зажгла свечку, поставив её на стол. Видно было, как она наслаждается своим новым домом, как она всем довольна. Сердце Арриэтты внезапно пронзила острая боль.
– Ты бы хотела всегда здесь жить? – спросила она, подвигая к огню табурет.
– Да, – сказала Хомили, – тут теперь так уютно… Но почему ты об этом спрашиваешь? А ты разве не хотела бы?
– Не знаю, – сказала Арриэтта. – Все эти человеки летом. Вся эта пыль. Весь этот шум…
– Да, – согласилась Хомили, – убирать придётся часто. Но нет худа без добра – зато теперь у нас проточная вода и кран.
– Придётся сидеть взаперти, пока не уйдут посетители…
– Ничего не имею против, – сказала Хомили, – работы в доме невпроворот, а взаперти я сидела почти всю свою жизнь. Уж такова твоя доля, если ты родилась добывайкой.
С минуту Арриэтта молчала.
– У Спиллера же другая доля, – сказала она наконец.
– У него-то? – нетерпеливо вскричала Хомили. – Сроду не знала ничего об этих диких добывайках; особая раса, говорил мой отец. А может, одичавшие домашние добывайки.
– Куда они подевались?
– Разбрелись кто куда, наверно. Попрятались в кроличьих норах и кустах.
– Я имею в виду – отец и Спиллер.
– А-а, они… Спустились к ручью посмотреть на причал. И на твоём месте, Арриэтта, – голос Хомили стал серьёзней, – я бы легла спать до того, как вернётся отец. Постель уже приготовлена, новые простыни и всё прочее, и, – она задохнулась от гордости, – там у тебя под покрывалом – шёлковое пуховое одеяло!
– Они идут, – сказала Арриэтта, – я их слышу.
– Скажи им «спокойной ночи» и беги наверх, – тревожно настаивала Хомили. Щёлкнула задвижка, и она понизила голос до шёпота: – Боюсь, ты немного расстроила его этим своим рассказом о мисс… мисс…
– …Мензиз, – закончила Арриэтта.Глава двадцать пятая
Когда Под вместе со Спиллером вошёл в комнату, его лицо светилось каким-то странным светом, и причиной тому были не ночные ароматы листьев и трав и холодная, как луна, вода в ручье. «В нём чувствуется сила и спокойствие, – подумала Арриэтта, подойдя к отцу, чтобы поцеловать его на ночь, – но он где-то очень далеко от нас». Ничего не сказав, Под механически клюнул её в ухо, но когда она повернулась, чтобы уйти, позвал обратно.
– Минутку, Арриэтта. Садись, Спиллер, – сказал он.
Он подтащил к себе стул, и они опять сели у очага.
– В чём дело, Под? – обеспокоенно спросила Хомили. Она протянула дрожащую руку и привлекла Арриэтту к себе. – Ты что-то там увидел?
– Нет, – сказал Под, – только луну, воду, двух летучих мышей да предательский дым из нашей трубы.
– Тогда пусть ребёнок ложится спать, у нас был долгий день…
– Я думал всё это время, – сказал Под.
– …такой долгий, что кажется, будто прошло целых два, – продолжала Хомили, – я хочу сказать, если оглянуться назад.
Неужели они действительно ещё сегодня утром проснулись узниками, а сейчас здесь, у себя дома, сидят все вместе у очага?! Этому трудно было поверить. И очаг не такой, как прежде, а куда лучше, а уж о доме, таком, как этот, можно было только мечтать.
– Возьми свечку, – сказала она Арриэтте, – и ложись в кровать. Спиллер может спать внизу. Если хочешь умыться, захвати с собой воду из крана, её здесь хоть отбавляй.
– Это нам не подходит, – внезапно прервал её Под.
Все обернулись и посмотрели на него.
– Что нам не подходит? – запинаясь, спросила Хомили.
Под махнул рукой.
– Всё это. Ничего нам здесь не подходит. Ровным счётом ничего. И Спиллер со мной согласен.
Арриэтта кинула взгляд на Спиллера; по его лицу трудно было что-нибудь прочесть, но она заметила упрямый огонёк в глазах и короткий, без улыбки кивок головой.
– Что ты имеешь в виду, Под? – Хомили облизала губы. – Неужели наш дом?
– Да, именно, и ничего другого, – сказал Под.
– Но ведь ты его даже по-настоящему не видел, – запротестовала Хомили. – Ты не пробовал зажигать свет и воду не включал. Ты не поднимался наверх. Ты бы только посмотрел, что они сделали на лестничной площадке, какой там вход к Арриэтте в спальню…
– Это ничего бы не изменило, – сказал Под.
– Но тебе нравилось тут, Под, – напомнила ему Хомили, – до того как эта парочка забрала нас отсюда. Ты снова свистел и напевал во время работы, как в старые времена в Фирбэнке. Правда, Арриэтта?
– Тогда мне было неизвестно, – сказал Под, – то, что известно теперь: что эти человеки про нас знали.
– Понимаю, – удручённо сказала Хомили и уставилась на огонь. Плечи её сгорбились, кисти вяло повисли.
– Но они не такие, как все, – принялась Арриэтта уговаривать Пода. – Не такие, как Мейбл и Сидни; понимаешь, они – ручные. Я сама приручила мисс Мензиз.
– Их нельзя приручить, – сказал Под, – рано или поздно они отбиваются от рук – тогда, когда меньше всего этого ждёшь.