Усталость накапливалась постепенно. Попадались жёсткие травинки, иногда они натыкались на прошлогодний чертополох, прибитый к земле непогодой, но не растерявший от этого своих колючек. Молодые его побеги, пробивавшиеся среди травы, были мягкими, серебристыми и бархатистыми на ощупь. Арриэтта уже пожалела о том, что не надела башмаки. Спиллер не подавал сигнала остановиться, и гордость не позволяла ей просить об этом.
Они всё шли и шли. Порой при их приближении пускалась наутёк землеройка, проснувшаяся после долгой зимней спячки. Лягушки весело скакали среди травы, где росли акониты. Да, весна пришла…
Наконец – им показалось, что прошли часы, – Под окликнул Спиллера:
– Надо передохнуть!
Они все уселись спина к спине на плотно упакованной мыльнице.
– Так-то лучше, – вздохнула Хомили, вытягивая уставшие ноги.
Арриэтта наконец-то надела грубые тёплые чулки, которые мать так ловко связала парой тупых штопальных игл, и башмаки.
– Под, – после недолгого молчания спросила Хомили, – а откуда Спиллер знает, что в доме никого нет?
– Разве я тебе не сказал? Эта чёрная штука в холле…
– Какая чёрная штука? – Хомили была совершенно обескуражена.
– В холле у них стоит такая чёрная штука. Они поворачивают ручку и говорят в неё обо всём на свете, и в том числе о том, что собираются делать и когда…
– Кто их слышит?
– Ну, скажем, Спиллер, если находится рядом. Он знает этот дом досконально, сама увидишь…
Хомили долго сидела молча, не в силах даже представить, что это за «чёрная штука». И вообще: что такое холл?
– И что, этой чёрной штуке… они говорят правду? – спросила она наконец.
Спиллер, хохотнув, хрипло сказал:
– Иногда.
Хомили снова примолкла, но ответ её не убедил.
Под встал.
– Что ж, если вы отдохнули, то нам лучше идти дальше.
– Ещё минутку, Под, – взмолилась Хомили. – У меня ужасно болят ноги.
– У меня тоже болят, если уж на то пошло, – пробурчал Под. – И у Арриэтты наверняка тоже. А знаешь почему? Мы потеряли форму, вот почему! Около полугода мы были заперты в той мансарде, почти не двигались, так что придётся нам тренироваться…
– Мы как раз этим и занимаемся, – недовольно пробормотала Хомили, поднимаясь на ноги.
И они побрели дальше.
Было одно место, где им пришлось отойти от пруда и пересечь лужайку. Там процессия разделилась. Спиллер один потащил мыльницу, а семья Курантов укрылась в кустах. Это были переросшие азалии, чьи нежные побеги уже покрылись почками. Добывайкам они показались настоящим лесом. Там они снова отдохнули. Комковатая земля была покрыта прошлогодними опавшими листьями, а на веточках над ними висела рваная паутина.
– Лучше бы мы переночевали здесь, на природе, – сказала Хомили.
– Нет, дорогая, – не согласился с женой Под. – Как только перетащим мыльницу через этот участок, мы окажемся прямо перед домом, вот увидишь…
Протащить мыльницу через низкие, похожие на корни ветви оказалось непросто, но они с этим справились и снова оказались на открытом пространстве, у подножия поросшей травой насыпи. Слева виднелись затянутые мхом ступени, почти неразличимые, кроме самых нижних, веером расходившихся по тому, что раньше было лужайкой.
– Мы же не пойдём по ступенькам. Правда, Под? – с надеждой жалобно спросила Хомили.
Ступени хоть и невысокие, всё-таки ступени, и Под направлялся именно к ним, а жене и дочери сказал:
– Нет, вы с Арриэттой оставайтесь на месте, а мы со Спиллером поднимемся по парапету и втащим мыльницу наверх. Ну… или вы могли бы подняться по насыпи…
– Если бы могли! – воскликнула Хомили и села на землю: мокрая трава или не мокрая – всё едино.
Помешкав, Арриэтта уселась рядом – ей бы тоже не помешал отдых – и успокоила мать:
– Им не потребуется много времени.
Хомили опустила голову на колени.
– Я не буду возражать, даже если на это у них уйдёт целая вечность.
Под и Спиллер справились быстро. Хомили и Арриэтте показалось, что они только уселись, когда сверху негромко спросили:
– Ты там, Арриэтта?
Девочка вскочила и подняла голову:
– Да…
– Возьмись за верёвку и начинай подниматься.
– Она достаточно длинная?
– Не волнуйся: длинная. Мы вас встретим…
Хомили подняла голову с колен и увидела, как Арриэтта, держась одной рукой за верёвку, а другой хватаясь за траву, поднимается вверх по насыпи.
Вскоре трава скрыла её, но до Хомили донеслись приглушённые голоса:
– Вот сюда, девочка… Так, хорошо… Просто замечательно… Как там мама?
Медленно, с трудом Хомили поднялась на ноги и посмотрела в сторону насыпи. Подъём не казался слишком уж крутым, и, в отличие от Арриэтты, у неё будут свободны обе руки, но она не собиралась спешить: пусть отдохнут, вреда не будет. Сверху по-прежнему слышались голоса.
Наконец они миновали последние заросли травы и оказались на поросшем травой гравии. Прямо над ними возвышался большой дом.
– Что ж, вот мы и пришли… Это наш дом! – сказал Под, взяв жену за руку.
– Дом? – слабо отозвалась Хомили, глядя поверх гравия на входную дверь со стальными гвоздями.
Все стены здания заросли плющом и другими вьющимися растениями, скрылись под зеленью и многие решётчатые окна.
– Сейчас пройдём внутрь, и ты сама всё увидишь…
– А как мы попадём внутрь? – спросила Хомили.
– Иди сюда, я покажу…
Под свернул направо, в сторону от входной двери. Мыльница, которую тащил Спиллер, громко скрежетала по камням. Хомили опасливо посмотрела на тёмные решётчатые окна: а что, если за ними оттуда следят? – но всюду царил покой. Дом явно был пуст. Возможно, та «чёрная штука» в холле в кои-то веки сказала правду…
Солнечный свет косо падал на фасад дома, но когда они завернули за угол, то сразу же ощутили его щедрое тепло.
Эта часть определённо выходила на юг, и окна здесь были другие, словно помещение это пристроили значительно позже, – высокие великолепные окна с низкими подоконниками и квадратными панелями, слегка потемневшими от времени и непогоды. Инстинкт Хомили к обустройству дома дал о себе знать. Если кто-нибудь помоет эти окна, то они будут выглядеть «мило».
Добывайки прошли мимо трёх таких окон, пока стена дома не закончилась пристроенным сооружением из стекла, а позади них скрежетала по гравию мыльница.
Хомили заглянула внутрь через тусклое стекло, обратив внимание, что на некоторых имелись трещины.
– Это оранжерея, – объяснил Под. – Здесь раньше выращивали цветы, даже зимой. Идём…
Следом за Спиллером они снова завернули за угол. Ещё одна стеклянная стена, осыпающаяся белая краска и ветхая стеклянная дверь, потрескавшаяся и сгнившая там, где дерево соприкасалось с поросшим сорняками гравием.
Спиллер остановился, и Под объявил:
– Вот здесь мы войдём, и ты не станешь вырывать эти сорняки, потому что они скрывают вход…
Осторожно раздвинув стебли крестовника, Под предупредил:
– Осторожно, здесь крапива. Спиллер с ней борется как может, но она вырастает быстрее, чем он успевает её срезать…
– Мне показалось, что ты сказал, будто этот Уитлейс садовник, – заметила Хомили, осторожно следуя за мужем.
– Да, но он занимается только огородом: большой сад слишком запущен, – а ещё следит за церковным двором.
Арриэтта, след в след шагавшая за родителями, оглянулась. То, что она приняла за деревья, было спутанной буковой изгородью, поднимавшейся на достаточную высоту. Укрытие! Они со всех сторон скрыты от посторонних глаз. Ну что за чудесное место!
Слегка пригнувшись, Арриэтта прошла за Подом и Хомили через неровную дыру под дверью, а когда поскользнулась и схватилась за косяк, чтобы не упасть, отломившийся кусок сырого дерева остался у неё в руке.
– Осторожнее, – предупредил Под, – совсем ни к чему, чтобы эта дыра стала больше.
Внутри оказалось удивительно тепло: потоки солнца лились через покатую стеклянную крышу. Пахло высохшими листьями герани и чем-то похожим на уголь. Всюду стояли старые потрескавшиеся горшки для цветов – целые пирамиды горшков – и лежали куски мешковины, а также пара ржавых жардиньерок, на которых когда-то держались растения. Пол был выложен потускневшими от времени красными и коричневыми плитками, во многих местах разбитыми.
Под через дыру вернулся назад, чтобы помочь Спиллеру с мыльницей, а Хомили осталась стоять у двери, зачарованно озираясь по сторонам. Каждые несколько секунд раздавалось тихое «шлёп» – это вода капала из крана в углу. Кран выходил из выложенной кафелем стены, и внизу Арриэтта увидела решётку водостока. По звуку, который издавали капли, было понятно, что под решёткой скопилась вода. В противоположном углу стояла забавная кирпичная печурка с проржавевшей железной дверцей, как в духовке, полуоткрытой и висевшей на ржавых петлях. Труба печки выходила через крышу на улицу.
– Что за место! – воскликнула Хомили. – Здесь чудо как хорошо!
– Мне тоже нравится, – откликнулась Арриэтта. – Вода и всё такое… а на этой печке можно готовить.
– Нет, вряд ли… – Хомили с неприязнью посмотрела на печку. – Вдруг кто-нибудь увидит дым.
Тяжело вздохнув, она опустилась на отошедшую от пола плитку и простонала:
– Ох, мои ноги!
На дальней стене напротив двери, под которой они вошли, располагались двойные стеклянные двери, похожие на высокие французские окна, которые, сообразила Арриэтта, когда-то вели прямо в сад, пока не пристроили оранжерею. Гостиная с такими дверями была в Фэрбанксе, но эти не были плотно прикрыты, а на одной из них отсутствовали ручки. Арриэтта на цыпочках подошла к ней и слегка толкнула. Жалобно скрипнув на ржавых петлях, дверь отошла ещё на несколько дюймов.
Заглянув внутрь, она увидела длинную просторную комнату с книжными полками из потускневшего дуба. Слева располагались три высоких окна, через которые лился солнечный свет. Окна имели широкие подоконники, также из дуба, и удобные сиденья под ними. На стене справа, напротив среднего окна, Арриэтта разглядела камин, совсем небольшой и, на её взгляд, современный.