Очень нравился Арриэтте – скорее даже она его любила – малыш Тиммис, розовощёкий, с большими круглыми любопытными глазами. Мрачными долгими зимними вечерами в доме Хендрири Арриэтта рассказывала мальчику разные истории, многие из которых когда-то читала вслух другому мальчику, в Фэрбанксе. («Настоящая маленькая мама», – обычно говорила тётя Люпи и покровительственно смеялась.) Хоть тётя Люпи и не вызывала симпатии, всё же была к ним достаточно добра, когда пустила к себе жить, когда они оказались бездомными и, как говорила Хомили, «обнищавшими». Стоило, правда, опасности нависнуть над ними всеми, Курантам тут же дали почувствовать себя нежеланными гостями. Впрочем, размышляла теперь Арриэтта, их можно было понять: слишком много голодных ртов…
А что касается Тиммиса, может, она и правда была «маленькой мамой» – может, благодаря ей детство малыша было не столь мрачным? Свернувшись вместе с ним калачиком в изножье своей неудобной кровати, Арриэтта увлекала его в другие миры и удивительные придуманные приключения. Холодная тёмная каморка исчезала, и они оказывались в загадочных и волшебных местах. Да, теперь ей было понятно: не только она помогла Тиммису, но и ласковый, благодарный Тиммис определённо помог ей.
Только вот думала она о нём очень редко: запертые в мансарде Платтеров, они не могли ни о чём другом, кроме как о побеге, и помыслить. А потом это путешествие: надо было и вещи собрать, и добраться сюда, в дом священника, – а ещё встреча нынешним утром с Пигрином.
Всё это время Арриэтте ни разу не пришло в голову, что Тиммис, возможно, скучал без неё, чувствовал себя брошенным. Сколько же ему сейчас? Арриэтта попыталась подсчитать, но ничего не получилось. Одно лишь поняла: ей просто необходимо снова увидеть Тиммиса.
Она снова окинула взглядом огород. Летом, как сказал отец, здесь благодаря этому замечательному месту у них всегда будут овощи и фрукты, а также разные душистые травы для стряпни, причём не только дикие, со шпалер, как до сих пор, а самые настоящие, вкусные. Но где же будет готовить бедная Хомили? И где же, в конце концов, они все станут жить? Когда найдут для себя постоянный дом?
Неожиданный скрип церковных часов отвлёк Арриэтту от её мыслей: слегка покачнувшись в своём «седле», она быстро обернулась. Как раз в этот момент часы пробили два раза. Неужели два часа? Этого не может быть! Когда же прошло утро? Родители, должно быть, места себе не находят от тревоги. И Спиллер наверняка уже вернулся и принёс что-нибудь на обед. Но что самое ужасное, она забыла сказать родителям, что к ним может прийти Пигрин.
Арриэтта поспешила, скользя, оступаясь, пропуская ветки, спуститься вниз. И с чего она взяла, что эти кусты не царапаются? Да тут сплошные обломанные острые ветки и множество колючек.
Едва оказавшись на земле, девочка бросилась бежать, причём так спешила, что не заметила: её крошками лакомились две малиновки, а не одна. При её приближении они скрылись в кустах, но Арриэтта не обращала внимания не только на них, но и на крапиву, и та не раз ужалила её (а для добывайки это вовсе не какой-нибудь пустяк), пока не показалась долгожданная дыра под дверью.
Пролетев через неё в своих намокших от росы башмаках, Арриэтта поскользнулась, остановилась и, подняв взгляд, увидела молчаливую группу, взиравшую в недоумении на неё.
Глава одиннадцатая
Её появление не вызвало той реакции, которой можно было ожидать, лишь Хомили сказала:
– Незачем врываться с таким грохотом.
Её голос прозвучал как-то отстранённо, словно голова была занята другими мыслями, и у Арриэтты появилось ощущение, что до её появления все сидели молча. Нет, Спиллер-то как раз не сидел, а, прислонившись к стене, лениво натирал воском тетиву своего лука.
Выбрав для себя кусочек плитки, она села – лицом к остальным, спиной к саду – и заметила на земле поднос с едой, в роли которого выступала основательно помятая жестяная пепельница. Интересно, почему никто не ест? Все молчали, и никто как будто не заметил её взъерошенного вида. Да что же тут случилось? К какому решению они пришли?
Наконец Под, тяжело вздохнув, заговорил:
– Ну, как-то так я себе это и представляю.
– Думаю, ты прав, – мрачно кивнула Хомили.
– Я не вижу, что ещё здесь можно поправить. Не можем же мы вечно держать барку Спиллера: она вскоре ему понадобится – ведь он добывает не только для нас, но и для других. Это его образ жизни, как я бы сказал.
Хомили промолчала, а Спиллер на мгновение поднял глаза, но сразу же опустил, сосредоточившись на своём луке.
– Сегодня полнолуние, да и паковать нам практически ничего не нужно… – продолжил Под, словно хотел их подбодрить.
Так вот в чём дело: они уезжают! Этот прекрасный дом, который поначалу обещал так много, как выяснилось, им не подходит. Арриэтта почувствовала, как глаза защипало от подступивших слёз, и опустила голову, чтобы никто этого не увидел.
– Мы, конечно, тоже можем поселиться в церкви: Хендрири вроде бы там прижились…
Вскинув голову, так что гневно сверкнули глаза, Хомили воскликнула:
– Ничто – ничто, слышишь, Под? – не заставит меня снова поселиться вместе с Люпи: ни дикие лошади, ни геенна огненная – никакая сила на свете! Вспомни то время, когда нам пришлось с ними жить!
– Ну, никто не говорит, что мы будем жить вместе, – возразил Под. – Церковь большая, места хватит всем.
Хомили по-прежнему выглядела сердитой, когда твёрдо заявила:
– Я не намерена существовать с ними даже просто под одной крышей, какой бы большой она ни была!
Под понял, что жену не уговорить. Снова наступила тишина. Хомили сидела, опустив голову, и выглядела очень подавленной и усталой. Почему, задумалась Арриэтта, все решения надо принимать так быстро? Похоже, и мать подумала о том же, потому что в следующую минуту спросила:
– Почему бы нам не вернуться к этому разговору завтра утром, Под?
– Потому что погода может измениться, – ответил ей муж.
Арриэтта смахнула ладошкой слёзы, а когда снова подняла голову, на её губах заиграла улыбка. В проёме двойных дверей библиотеки стоял Пигрин, немного смущённый и, кажется, готовый снова исчезнуть.
– Пигрин! – воскликнула Арриэтта и вскочила на ноги.
Под и Хомили резко обернулись, даже Спиллер выпрямился и прислонился к стене.
– Папа, это Пигрин! Мы познакомились сегодня утром. Пигрин, это мои родители и наш друг Спиллер… Входи, не стесняйся…
– Да-да, входи и садись. Арриэтта, принеси ему кусок плитки… – медленно поднимаясь, сказал Под.
Пигрин поклонился и, хромая, подошёл к остальным. Его и так обычно розовое лицо ещё больше порозовело от смущения.
Арриэтта положила для него обломок плитки, он неуверенно сел на самый краешек и вежливо осведомился:
– Как поживаете?
Все ошарашенно молчали, потом Под, первым придя в себя, начал беседу:
– Славный сегодня денёк, не правда ли?
– Да, верно, – ответил Пигрин.
– Правда, я ещё не выходил на улицу, – добавил Под.
– Зато я выходила, – решилась поддержать беседу Арриэтта. – Там буковая изгородь – если на неё залезть, всё видно далеко-далеко… И так красиво!
Пигрин улыбнулся.
– Значит, ты нашла мой наблюдательный пост?
– Что за наблюдательный пост? – явно заинтересованный, спросил Под.
Пигрин вежливо повернулся к нему:
– Вот увидите: он вам тоже пригодится. Я бы даже сказал – потребуется.
С лица Хомили по-прежнему не сходило удивление: так вот он какой, представитель семьи Надкаминных! Ничего похожего на то, что ей довелось о них слышать, если не считать манер и голоса, который ей показался несколько аффектированным.
– Как давно ты здесь живёшь? – поинтересовался Под.
– Всю жизнь.
– Так ты здесь знаешь все входы и выходы?
– Можно и так сказать, – улыбнулся Пигрин, – но в моём случае это, как правило, входы: я не слишком люблю бывать на улице, разве что по необходимости.
– Это хороший старый дом, – вздохнул Под. – Нам жаль уезжать отсюда.
Пигрин удивился.
– Но эта юная леди… ваша дочь… утром сказала мне, что вы только приехали.
– Это правда, – подтвердил Под, – но возникли некоторые трудности…
– Что ж, очень жаль…
Пигрин был слишком вежлив, чтобы спросить, что это за трудности такие, но пребывал явно в недоумении.
– Видишь ли, дело в том… – Под замялся, но, посмотрев в его открытое мальчишеское лицо, всё же решился. – В общем, судя по всему, на первом этаже нет места, где без опасений за собственную жизнь мы могли бы обосноваться. Мне – всем нам – очень нравится дом, вне всяких сомнений, но надо учитывать факты: тяжело, но надо.
Пигрин подался вперёд и, мгновение подумав, сказал:
– У меня есть предложение.
– С радостью выслушаю, – отозвался Под, хотя в голосе его было мало надежды.
– Не знаю даже, как сказать… Это, наверное, для вас будет не слишком удобно, но моё прежнее жильё сейчас свободно, так что буду только рад вам его предложить, пусть на время… то есть пока вы не найдёте что-нибудь получше.
Румянец, явно от смущения, на его щеках стал ещё ярче, но лицо освещала доброжелательная улыбка.
– Ты очень добр, – осторожно начал Под, – в самом деле, но видишь ли, в чём дело: мы с женой уже не слишком молоды, поэтому жильё, в котором мы сможем поселиться, должно быть на первом этаже.
– Именно там и находится мой дом, – пояснил Пигрин.
– Да? Что-то не могу сообразить, где именно, – растерялся Под.
Пигрин кивком указал на двойные двери, и Под воскликнул:
– В библиотеке? Этого не может быть!
Пигрин улыбнулся и, поднявшись на ноги, предложил:
– Если хотите, могу показать: здесь недалеко…
– Ну, если тебя не слишком затруднит…
Под всё ещё колебался, но любопытство взяло верх: несколько раз он обыскал библиотеку дюйм за дюймом, но так ничего и не нашёл.
– Совершенно не затруднит, – откликнулся Пигрин и добавил: – Идите за мной.