– Вот это парадная дверь, – продолжил знакомить Арриэтту с домом Пигрин. – Ты, вероятно, видела её снаружи. А вон там, на подоконнике, телефон. Тут всегда лежат блокнот и карандаш. Бумагу я добываю здесь, иногда беру и огрызок карандаша.
Арриэтта обернулась, и он увидел в её глазах страх.
– Что, если он сейчас зазвонит?
– Они к нему не успеют подойти – мы убежим, – сказал Пигрин. – Идём дальше?
Все двери, мимо которых они проходили, были заперты, и он называл, какие комнаты за ними: столовая, оружейная, курительная…
– А что это за открытая дверь в конце?
– Я уверен, что ты и сама знаешь!
– Откуда?
– Это библиотека.
С лица Арриэтты вмиг исчезло выражение сомнамбулы, и с облегчением она спросила:
– То есть мы сделали круг?
– Да, именно так. И теперь ты знаешь, как твой отец может попасть в кладовку, не выходя на улицу.
– Нет, я этого не вынесу, – покачала головой Арриэтта, когда они подошли к открытой двери. – Мне нестерпима сама мысль, что мой отец пойдёт по этому ужасному открытому полу, где нет никаких укрытий…
– Это вполне можно сделать по ночам, когда Уитлейсы спокойно спят у себя наверху. Я именно так всегда и поступаю. Если они поднялись наверх, значит, больше не спустятся: к вечеру они буквально валятся с ног от усталости.
Оказавшись в библиотеке, Арриэтта наконец расслабилась. Как странно смотреть на комнату с другого конца! Через стеклянные двери был виден кусочек оранжереи и сад за ней. Арриэтта мысленно отметила для себя эту опасную зону: не следует выходить на открытый участок, который хорошо просматривается из библиотеки.
Она на мгновение задержалась, чтобы снаружи рассмотреть сиденье у среднего окна. Вот оно, их будущее жилище! Интересно, а родители уже внутри или Под всё ещё осваивает механизм подъёма и опускания решётки? Пигрин, стоявший у камина, угадал её мысли.
– Их там нет. Видишь – свободная плитка на месте. А твой отец – опытный добывайка – никогда не оставил бы решётку открытой. Они, должно быть, в оранжерее…
Когда они вошли в стеклянные двери, Арриэтта заметила, что все отбитые куски плитки аккуратно уложены на свои места. Мать стояла возле печки и держала крошечную пепельницу так, словно это был настоящий поднос.
– А, вот и вы наконец! – обрадовалась Хомили. – Как же долго вас не было! Здесь вот немного еды: я как раз собиралась её убрать. Твой отец строго-настрого приказал ничего после себя не оставлять…
– А где он сам? – спросила Арриэтта.
Хомили кивнула в сторону сада:
– Там. Немного волнуется из-за Спиллера…
– Значит, он ещё не вернулся?
– Нет, – со вздохом сказала мать.
– Вот те на… – Арриэтта повернулась к Пигрину, но того уже не было рядом: хромая, он шёл к двери, которая вела в холл. – О, Пигрин! Куда ты уходишь? Вернись!
Она поняла, что крикнула слишком громко, и тут же прижала руку к губам.
Пигрин обернулся и посмотрел на неё, почти смущённо, затем перевёл взгляд на Хомили и как-то виновато произнёс:
– Я вернусь, попозже…
Так вот в чём дело, сообразила Арриэтта. В эту минуту ему тяжело было видеть её родителей, потому что подверг огромному риску их драгоценное дитя, и Арриэтта понимала, что он остро осознавал это, поэтому молча смотрела ему вслед. Она успокоит его позже.
Хомили между тем продолжала говорить:
– Если что-нибудь случилось со Спиллером или баркой…
– Пойду поговорю с папой, – прервала её Арриэтта.
– Смотри не пропадай надолго! – крикнула ей вслед Хомили, когда Арриэтта направилась к дыре под дверью.
Отец, совершенно спокойный, стоял на тропинке, и Арриэтта, выбравшись из сорняков, негромко окликнула его.
Не оборачиваясь, Под сказал:
– Вот смотрю на луну. Ты когда-нибудь видела такую луну? И ни одного облачка на небе! Мы даром теряем время… Какая жалость…
Арриэтта действительно никогда не видела такой луны. На улице был ещё день, и бледный диск, похожий на теннисный мяч-привидение, висел на небе, с которого медленно сходил цвет.
– Нам никогда не дождаться лучшей луны, – не унимался Под. – Это прямо как по заказу. Дойти по лужайке до берега… Сгрузить все вещи… Светло будет как днём. И дождя нет. Назавтра погода может измениться.
– У Пигрина есть тележка, – помолчав, сказала Арриэтта.
– Это хорошо, – кивнул Под, – но тележка не даёт света. А нам нужен именно свет. Где же Спиллер?
Арриэтта резко дернула отца за рукав.
– Смотри! Ведь это он, верно? Сюда идёт…
И в самом деле это был Спиллер: выходил из-за угла дома и тащил за собой свою мыльницу! Под, словно превратившись в камень, молча ждал, когда он подойдёт. Облегчение, которое испытывал отец, поняла Арриэтта, было слишком велико, чтобы выразить его словами.
– А, вот и ты! – намеренно сдержанно произнёс Под, когда Спиллер подошёл к ним. – Что там у тебя?
– Ваши инструменты, а ещё новый колчан – я сделал.
Колчаны Спиллер всегда делал из коротких кусков полого камыша, который в изобилии рос на заболоченном участке рядом с озером.
– Ты что, спускался к барке? – изумился Под.
– Я привёл её сюда.
– Сюда? Ты хочешь сказать, к этому берегу озера?
– Она там, среди камышей. Подумал, что так мы быстрее её разгрузим. Ну, она же теперь ближе…
– Так вот чем ты занимался весь день! – Под смотрел на него во все глаза. – Но откуда ты узнал, что мы решили остаться?
– Он предложил вам свой дом, – просто ответил Спиллер.
Повисло молчание, полное удивления. Он знал, что они согласятся. Спиллер, сообразила Арриэтта, со своими острыми инстинктами дикаря, понимал их лучше, чем они понимали себя сами, вот и подогнал тяжёлую барку так близко, чтобы облегчить им переезд!
– Вот те на! – выдохнул Под, и медленная улыбка осветила его лицо. – Сейчас ничего не сделаешь, но зато ночью… Ты что-нибудь ел?
– Да, я выпил яйцо малиновки, – ответил Спиллер.
– Маловато будет. Пойдём-ка внутрь и посмотрим, что там найдётся у Хомили. А эту штуку, – Под кивком указал на мыльницу, – ты можешь затащить в сорняки.
Когда они прошли через дыру под дверью в кухню, Арриэтта бросилась к матери и схватила обе её руки в свои.
– О, мама, хорошие новости! Спиллер вернулся! И папа говорит, что мы сможем переехать сегодня ночью! Вещи…
Договорить ей не дал телефон. Хомили, стоя возле печки и собираясь ответить дочери, аж вздрогнула от неожиданности.
Все четверо, ошеломлённые, застыли словно изваяния, взгляды их были прикованы к дверям библиотеки. Телефон прозвонил четыре раза, прежде чем раздались тяжёлые шаги. Никто из добываек не шевелился.
– Алло! – услышали они мужской голос, затем последовало короткое молчание, и тот же голос сказал: – Нет, завтра она не сможет.
Снова пауза: видимо, как решила Арриэтта, в трубке щебетал женский голос, – потом Уитлейс (а кто же ещё?) сказал:
– Понимаете, она поранила руку…
Опять молчание, и снова голос Уитлейса:
– Возможно, послезавтра.
После очередной короткой паузы послышалось смущённое ворчание Уитлейса (похоже, он был не из тех, кто умеет разговаривать по телефону), затем раздался щелчок: трубку положили на рычаг, и через мгновение – звук удаляющихся шагов.
– Они вернулись, – сказал Под, как только всё стихло. – По крайней мере, он…
Хомили повернула сияющее лицо к Спиллеру и, не скрывая своих чувств, воскликнула:
– О, Спиллер! Как же я счастлива тебя видеть – вот что я хочу сказать!
Она бросилась было к нему, но вдруг остановилась, явно смущённая. Неужели мать собиралась его поцеловать? – пришло в голову Арриэтте. Нет, вряд ли: ведь в прошлом она относилась к нему с неодобрением. Хотя, если речь идёт о Хомили, ничего нельзя знать наверняка…
Под, пребывая в задумчивости, наконец сказал:
– Пожалуй, для нас будет безопаснее подождать снаружи.
– Подождать чего? – не поняла Хомили.
– Ночи, – ответил Под.
– Ох, опять эта лужайка! – воскликнула Хомили. – Пройти по ней один раз, при свете дня, и то было ужасно, а уж пересечь её дважды за ночь… Не знаю, Под, выдержу ли я…
– Тебе и не придётся.
Под сказал ей о барке, и Хомили, выслушав его с удивлённо распахнутыми глазами, опять повернулась к Спиллеру. Ну что: на этот раз поцелует она его или нет? – гадала Арриэтта. Нет, что-то в бесстрастном лице Спиллера остановило мать.
– Спасибо, Спиллер, – только и сказала Хомили. – Большое спасибо.
Под посмотрел вверх через стекло.
– Уже темнеет, так что долго ждать нам не придётся. А теперь, Хомили, вы с Арриэттой отправляйтесь на улицу. Возьмите что-нибудь, чтобы укрыться, и сидите тихонько в траве на краю тропинки. Мы со Спиллером присоединимся к вам позже. Спиллер, поможешь мне открыть решётку, пока в помещении ещё светло?
Спокойно и без суеты мать и дочь отправились выполнять распоряжение отца семейства, хоть им и пришлось немного помучиться, протаскивая одно из пуховых стёганых одеял мисс Мэнсис через узкую дыру под дверью. Вечер для начала апреля выдался необычайно тёплым, и так приятно было дышать свежим, благоухающим цветами воздухом. Набросив одеяло на плечи, Арриэтта и Хомили устроились в траве. Луна тем временем приобретала всё более насыщенный золотистый оттенок, а небо вокруг неё становилось всё светлее. В кустах на противоположной стороне тропинки сонно бормотали птицы, устраиваясь на ночь, изредка издавая высокие нотки, если ссорились. Арриэтта успокаивающе пожала руку матери, и та ответила ей таким же пожатием. А потом они молча сидели, занятые каждая своими мыслями.
К тому моменту, когда Под и Спиллер присоединились к ним, луна сияла вовсю и было светло как днём.
– Тень от деревьев будет хорошим прикрытием, – объяснил Под, опускаясь на траву.
Спиллер уселся рядом с ним с луком в руках и колчаном, полным стрел, за плечами.
Под сцепил руки на коленях и принялся негромко насвистывать сквозь зубы. Звук был раздражающим, но Арриэтта давно знала, что это означает: отец счастлив, – и всё же через некоторое время не удержалась, положила руку ему на колено и прошептала: