– Да, но не она одна. Сюда приходят ещё леди Маллингс и миссис Крабтри. И миссис Уитлейс, конечно. Она готовит больше всех: кексы, пирожки с мясом и много чего ещё. И должна признаться тебе, Хомили, что слушать их разговоры – это такое развлечение. Я просто сижу здесь тихонько и слушаю. С тех пор как мы виделись с тобой последний раз, я так много узнала о человеках, что ты бы удивилась, а то и не всему поверила…
Арриэтта снова медленно опустилась на своё место, и Тиммис, присев на подлокотник кресла, прижался к ней. Что-то из сказанного его матерью её явно заинтересовало, и малыш гадал, что же именно.
– А что, Господь живёт в ризнице? – вдруг спросила Хомили.
– Батюшки мои, нет, конечно! – воскликнула тётушка Люпи, явно шокированная. – Господь только в церкви.
Что-то в тоне Люпи дало Хомили понять, что произносить это слово – «Господь» – следует с благоговением. Громкий голос Люпи упал до шёпота, полного уважительного восхищения, когда она мягко произнесла, словно объясняла ребёнку:
– Ризница – это не часть церкви.
– О, я понимаю… – сказала Хомили, хотя на самом деле не понимала ровным счётом ничего.
– По меркам человеков, – продолжила Люпи, – эта церковь маленькая, а священник очень высокий. Из-за этого у нас и конгрегация небольшая…
– О! – только и смогла произнести Хомили, потому что никак не могла взять в толк, какое отношение к сказанному имеет рост священника.
– Он не пользуется ладаном или чем-то подобным, – объяснила Люпи, – но ему нравятся зажжённые свечи на алтаре. И спасибо ему за это, потому что мы всегда можем взять огарки.
– Это видно, – заметила Хомили, окинув взглядом ярко освещённую комнату.
– Из-за этого многие местные жители ходят в церковь в Уэнт-ле-Крейсе.
– Из-за свечек на алтаре? – удивилась Хомили.
– Да, – сказала Люпи, – потому что тамошний викарий очень мал ростом.
– О да, понимаю… – сказала Хомили, совершенно сбитая с толку.
– Разумеется, церковь хоть и маленькая, как они её называют, но зато куда более знаменитая. И туристы со всего мира приезжают сюда, чтобы взглянуть на крестную перегородку…
– Правда? – растерянно пробормотала Хомили, которая понимала всё меньше и меньше.
– Конечно, когда мы только сюда пришли, времена были тяжёлые. Целую неделю мы прожили на одних лишь бычьих глазах…
– На бычьих глазах?! – воскликнула Хомили в ужасе от того, что ещё ей предстоит услышать.
– Это такие круглые полосатые леденцы, по форме похожие на подушечки для булавок. Мальчики из церковного хора всегда приносят с собой несколько пакетиков и лакомятся во время проповеди. Одно плохо: когда нагреваются, они прилипают друг к другу…
Мальчики из хора или леденцы? Этот вопрос Хомили задала мысленно, но произнести не решалась.
– Маленькие негодники эти мальчишки из хора: хихикают, безобразничают в ризнице, а потом заходят в церковь и поют словно ангелочки. – Люпи не умолкала ни на минуту. – Вот и Томмис много чего от них нахватался.
Тиммис встал с подлокотника кресла Арриэтты и подошёл к матери, словно что-то хотел спросить. Люпи лишь обняла его, с нежностью, но скорее механически: ей столько всего ещё нужно было рассказать Хомили!
– А ты знаешь, какие слова мы впервые услышали здесь?
Хомили лишь покачала головой: откуда ей знать?
– «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас»[5]. Ведь мы действительно трудились и были обременены.
«Да, – подумала Хомили, оглядывая комнату, – это точно: обременены всеми теми вещами, которые когда-то принадлежали нам».
– Разве это не чудесно? И мы действительно обрели покой, с тех самых пор. А какие гимны они поют! Ты даже не представляешь!
И жестом дирижёра размахивая свободной рукой, Люпи пропела:
– «О всех созданиях прекрасных и разумных, о всех созданиях больших и малых…» Больших и малых, Хомили. Никто не знал, что мы здесь, и всё же мы не могли не почувствовать, что нам здесь рады, если ты понимаешь, что я хочу сказать.
Проследив за направлением взгляда Хомили, Люпи добавила:
– Да, дорогая, я знаю: здесь есть кое-что из вещей, которые когда-то принадлежали вам с Подом. Нам и в голову не пришло, что они когда-нибудь вам снова понадобятся: ведь вы просто ушли в ночь… но если ты хочешь что-то забрать обратно – только скажи, с радостью вернём. И если мы можем чем-то вам помочь…
Изумлённый взгляд Хомили метнулся к лицу Люпи. Она не верила своим ушам: ей предлагают что-то взять?! И, кажется, совершенно искренне… Правда, лёгкое дрожание губ Люпи Хомили всё же заметила, да и моргала та как-то нервно. Обернувшись в надежде призвать в свидетели перемен, произошедших с Люпи, мужа, Хомили его не увидела и снова посмотрела в горящие глаза Люпи, ожидавшей ответа.
– О, дорогая, те вещи, которые были в старой наволочке, ты можешь оставить себе. У нас теперь есть всё, что нужно, и даже больше.
– Ты уверена? Это не просто слова?
Хомили услышала облегчение в её голосе и подтвердила:
– Совершенно уверена. Это долгая история. То есть, я хочу сказать, с тех пор у нас тоже много чего произошло, во что ты с трудом поверишь…
– И с нами то же самое, дорогая… – Люпи замолчала, посмотрев на сына, который что-то шептал ей на ухо, потом заметила: – Говори громче, это невежливо…
– Можно мне показать Арриэтте церковь? – спросил Тиммис.
– Почему бы и нет? Если ей интересно…
Люпи явно обрадовалась возможности избавиться от лишних ушей: ведь ей ещё нужно так много рассказать.
Когда дети ушли, Хомили заметила:
– Тиммис так загорел. Наверное, очень много времени проводит на улице?
– Нет, скорее наоборот: совсем мало. Мы никогда не выпускаем его из дому одного.
– Тогда почему… – начала Хомили, но Люпи её опередила:
– Он такой коричневый? Это всего лишь его причуда. Я тебе потом расскажу…
Хомили почти с облегчением услышала в голосе Люпи привычное нетерпение, когда та наклонилась к ней:
– Так на чём мы остановились? Ты собиралась рассказать…
– Это слишком длинная история, – отозвалась Хомили. – Лучше уж ты сначала поведай свою.
Люпи не пришлось просить дважды.
Когда Арриэтта и Тиммис шли через ризницу, из-за занавесей, отделявших её от церкви, появились Под и Хендрири с ореховыми скорлупками в руках, погружённые в беседу.
– Просто замечательно, никогда не видел подобной резьбы, нигде! – сказал Под. – Ничего удивительного в том, что приходят… как ты их назвал?
– Туристы, – с готовностью подсказал Хендрири, – со всего мира!
– В это я могу поверить, – кивнул Под, и они, продолжая беседовать, направились к фисгармонии.
Тиммис и Арриэтта проскользнули за занавеси, и Арриэтта на мгновение замерла. Так вот как выглядит церковь!
Всё просторное помещение с колоннами и арками занимали ряды скамей со спинками. Если человеки называют такую церковь маленькой, то как же выглядит большая? Арриэтту от высоты и пространства охватила дрожь. В церкви странно пахло, и от этого запаха немного закружилась голова. В дальнем конце помещения, за последним рядом скамей, тоже имелись занавеси, очень похожие на те, возле которых она стояла. Свет проникал через разноцветные стёкла окон, заливая помещение, и Арриэтте стало страшновато. Она подошла поближе к Тиммису и прошептала:
– А что там, за теми занавесями?
– Внизу – звонница, из неё выходит лестница наверх, к колокольне, – жизнерадостно объявил Тиммис звонким голосом. – Я сейчас тебе всё покажу. Лестница каменная, поэтому сам я ею не пользуюсь, но выйти на крышу мы сможем.
Арриэтта не разделяла его оптимизма. Каменные ступени! Как добывайки со своим ростом смогут подняться по голой лестнице, предназначенной для человеков? Ступени, покрытые ковром, – это другое дело. Под отлично по таким поднимался в те времена, когда у него была шляпная булавка и лейкопластырь.
– Идём, я покажу тебе крестную перегородку… – потянул её за руку Тиммис, и Арриэтта пошла за ним по центральному проходу. Каменные плиты пола здесь покрывали странные изображения оцепеневших человеков, самых разных, больших и маленьких, но Тиммис не обращал на них внимания.
– Вот она! – объявил он наконец.
Крестная перегородка, отделявшая алтарь от нефа, поднималась от пола по обе стороны от арки в центре и действительно была чудом резьбы по дереву. Через арку Арриэтта могла видеть хоры, где скамьи были установлены не поперёк, как в центре, а вдоль. За хорами располагался алтарь, а над ним – окно с разноцветными стёклами. На алтаре стояли два подсвечника, когда-то украденных, но возвращённых с помощью ясновидящей леди Маллингс, и высокие серебряные вазы с большими букетами цветов, наполнявших воздух тяжёлым ароматом.
Тиммису не понравилась её явно недостаточно бурная реакция, и он подтолкнул её локтем. Арриэтта улыбнулась и сделала несколько шагов назад, чтобы увеличить угол обзора.
Фоном – если можно так назвать нечто настолько хрупкое – служило изящное деревянное кружево из листьев и цветов, среди которых были вырезаны тысячи лиц: человеческих, ангельских и дьявольских. Одни были веселы и лукавы, другие – строги и торжественны. Эти лица, как позже сказали Арриэтте, были подлинными портретами прелатов того времени. Над самым высоким местом арки располагалось более крупное изображение: лицо очень доброе и спокойное, с развевающимися волосами. По обе стороны от него были вырезаны кисти рук ладонями вперёд, которые как будто говорили: «Смотрите…» Или всё-таки «Идите ко мне…»?
Арриэтта повернулась к Тиммису.
– Вон там, наверху – это портрет человека, который всё это вырезал?
– Я не знаю, – сказал Тиммис.
– Или это… – Арриэтта замялась, – портрет Господа?
Тиммис пожал плечами:
– Не могу сказать, но мама называет его Создателем. Ну что, пойдём в звонницу?
– Одну минуту… – попросила Арриэтта. – Я ещё не всё рассмотрела.
На самом вер