В то время как Под помогал Хомили спускаться в воду, Арриэтта прыгнула с борта на берег и заметила, что сырой песок испещрён чьими-то крошечными следами.
Взяв друг друга под руки, они отступили на несколько шагов, чтобы посмотреть, как будет отчаливать Спиллер. Он поднял якорь и, помогая себе веслом, вывел барку кормой вперёд из-под ветвей куманики. Выскользнув на открытое место, она вдруг слилась с ландшафтом и стала невидимой: её можно было принять за колечко коры или кусок дерева.
Лишь когда Спиллер отложил весло и начал отталкиваться от дна спицей, они смогли его разглядеть. Добывайки наблюдали из-за ветвей куманики, как медленно, старательно налегая всем телом на шест, он ведёт своё судёнышко вверх по течению.
Когда Спиллер поравнялся с ними, все выбежали из-под кустов, чтобы было лучше видно, с туфлями в руках пересекли полоску песка, где стоял чайник, и бросились за поворот, на отмель у водостока. Здесь, в самом её конце, у корней дерева, уходивших глубоко в воду, они помахали ему на прощание.
– Ах, лучше бы он не уплывал! – горестно вздохнула Хомили, когда они брели по песку обратно ко входу в трубу, где сушилась на солнце их одежда.
Как только добывайки подошли поближе, с верхушки яйца поднялось переливчатое облако, похожее на стаю птиц.
– Навозные мухи! – закричала Хомили, устремляясь им навстречу, но тут же, успокоившись, замедлила шаг: это оказались чистые, словно отполированные, речные мушки в синюю с золотом полоску.
Яйцо выглядело нетронутым, но Хомили обдула его со всех сторон и обмахнула своим передником, пояснив:
– Мало ли что.
Под, поковырявшись в куче всякой всячины, вынесенной водой из трубы, вытащил круглую пробку и, когда Хомили на неё села, задумчиво пробормотал:
– Да, так мы и сделаем.
– Как это – так? – лениво поинтересовалась Арриэтта.
Из ямки, где лежала пробка, выбежал жук, и, наклонившись, девочка ухватила его за панцирь. Ей нравились жуки за блестящую плотную броню и механические сочленения, но больше всего она любила их поддразнивать: например хватать за жёсткий край надкрылья, в то время как они норовили удрать.
– Когда-нибудь один из них тебя укусит… – пригрозила ей Хомили, складывая одежду: даже высохнув, та всё ещё чуть-чуть пахла сандалом. – Или ужалит, или ущипнёт, или что там они ещё делают… И поделом.
Арриэтта выпустила жука и, глядя, как покрытые шипами ноги поспешно бегут вверх по склону, а из-под них сыплются песчинки, сказала:
– Вообще-то они не сердятся.
– Вы только взгляните! Шпилька! – воскликнул Под.
Это была та самая шпилька, которую Арриэтта нашла в трубе, только теперь, после мытья, она стала блестящей.
– А знаете, что мы сделаем? То есть пока мы здесь?
– Что? – спросила Хомили.
– Станем приходить сюда каждое утро и смотреть, что вынесла из трубы вода! – объявил Под.
Хомили возразила, заканчивая складывать бельё:
– Вряд ли мы тут что-нибудь найдём.
– А как насчёт золотого кольца? Не одно золотое кольцо – во всяком случае, так говорят – было утеряно в водостоке… Да и от английской булавки ты тоже не откажешься.
– Лучше уж булавка, чем кольцо, – сказала Хомили, – при нашем-то образе жизни.
Они отнесли узлы за излучину и сложили у чайника. Хомили забралась на гладкий камень у входа и заглянула через дыру внутрь. Сверху, через приоткрытую крышку, лился холодный свет, пахло ржавчиной, и было очень неуютно.
– Что нам нужно успеть до захода солнца, – сказал Под, – так это раздобыть хорошей, сухой травы, чтобы застелить дно. Одеяло у нас есть…
Он посмотрел по сторонам – как бы им забраться на склон? – и увидел неподалёку идеальное место, словно созданное для добываек: с кромки крутого берега позади них свисал пучок спутанных корней. В былые времена, выйдя из берегов, река вымыла между ними землю, и теперь они спускались вниз кистями и гроздьями, пружинистые, но надёжные. Под и Арриэтта ловко вскарабкались по ним наверх, словно там были кольца для рук, упоры для ног, качели, лестницы, канаты… как в настоящем гимнастическом зале, только для добываек. Жаль, что до верхнего края они добрались слишком скоро.
Здесь, среди бледно-зелёных копий свежей весенней травы, попадались пучки тонких, как волосы, прошлогодних травинок, выгоревших до светло-жёлтого цвета. Под косил их лезвием бритвы, Арриэтта связывала копёшки и бросала вниз, а Хомили собирала и относила к чайнику.
Когда дно наконец было устлано толстым слоем сухой травы, Под и Арриэтта слезли со склона… Солнце садилось, воздух посвежел, а в чайнике теперь пахло сеном.
– Что нам всем не повредило бы, – заметила Хомили, – так это чашечка горячего чая перед сном…
Но поскольку вскипятить воду было невозможно, пришлось довольствоваться яйцом. Осталось ещё больше половины, и каждый получил по толстому ломтю, украшенному листом щавеля.
Под размотал просмолённую верёвку, завязал один конец узлом, а второй продел через середину пробки и туго затянул.
– Для чего это? – спросила Хомили, возвращаясь с реки, куда относила скорлупки, и вытирая руки передником (слава богу, сегодня не надо было мыть посуду).
– А ты не догадываешься?
Теперь, отдуваясь, Под обрезал пробку со всех сторон и принялся скашивать края.
– Чтобы заткнуть дыру?
– Именно. Когда заберёмся внутрь, засунем её туда вроде затычки и закроемся наглухо.
Арриэтта снова вскарабкалась по корням наверх, и родители увидели, как там, на гребне склона, на более открытом месте, ветер развевает ей волосы. Вокруг неё на фоне темнеющего неба колыхались высокие травинки.
– Ей нравится жить на природе, – нежно заметила Хомили.
– А тебе? – спросил Под.
– Ну… – ответила, помолчав, Хомили, – насекомые не в моём вкусе, я их никогда не любила, да и суровая жизнь тоже не по мне. Но сегодня у меня вроде бы хорошо на душе.
– Вот это разумные слова, – продолжая орудовать лезвием бритвы, похвалил жену Под.
– Вполне возможно, – добавила Хомили, – я так себя чувствую именно благодаря этой пробке.
Где-то далеко заухала сова – глухой звук плавно и мелодично долетал к ним из полутьмы, – и глаза Хомили расширились от страха.
– Арриэтта! – в тот же миг разнёсся по округе её пронзительный крик. – Быстро спускайся!
В чайнике было уютно, а с закрытым входом и опущенной крышкой к тому же вполне безопасно. Опустить крышку мужа уговорила Хомили, объяснив:
– Смотреть нам ночью не на что, а воздуха сюда попадёт достаточно и через носик.
Когда они проснулись на следующее утро, солнце уже поднялось, и стенки чайника сильно нагрелись. Но какая радость – поднять крышку, подтягивая постепенно верёвку, и увидеть безоблачное небо! Под выбил ногой пробку, они выбрались через дыру наружу, и перед ними снова возник берег…
Завтракали они на воздухе. Яйцо понемногу уменьшалось, но оставалось ещё две трети.
– А солнечный свет – та же еда, – заметил Под.
После завтрака, взяв шляпную булавку, Под отправился к трубе посмотреть, что вынесла вода, Хомили вывесила проветрить красное одеяло, затем занялась в чайнике уборкой, а Арриэтта снова залезла по корням наверх, намереваясь обследовать склон.
– Не уходи далеко, – предупредил Под, – и время от времени подавай голос. Нам не нужны сейчас никакие происшествия… по крайней мере до возвращения Спиллера.
– И после его возвращения – тоже, – ввернула Хомили.
Сегодня она выглядела непривычно спокойной и умиротворённой; делать ей было больше нечего: никакой тебе готовки, никаких перестановок или усовершенствований – только сиди и жди.
«Можно в кои-то веки понежиться», – подумала Хомили и устроилась поудобнее на красном одеяле под горячими лучами солнца. Под и Арриэтта решили, что она задремала, но это было не так, Хомили мечтала: рисовала себе их будущий дом, с окнами и парадной дверью – настоящий семейный очаг. Иногда он виделся ей маленьким и уютным, иногда – в четыре этажа высотой, и тогда она спрашивала себя: «А не поселиться ли нам в особняке?»
По какой-то непонятной причине эта мысль напомнила ей о Люпи: «Интересно, что она подумала, спустившись вниз из этих своих тёмных комнатёнок: что мы растворились в воздухе, провалились сквозь землю?.. Ведь именно так это для них и выглядело». Хомили представила удивлённое лицо Люпи, громкие возгласы, предположения… и, улыбнувшись самой себе, прикрыла глаза. «Они в жизни не догадаются, что мы ушли по водостоку. А уж мысль о Литл-Фордэме им и в голову не придёт: для этого у них слишком бедная фантазия».
Миновали два безмятежных солнечных дня, а на третий день пошёл дождь. Уже с утра начали сгущаться тучи, и к полудню лило как из ведра. Сперва Арриэтта, намереваясь переждать непогоду на воздухе, укрылась среди корней под нависающей кромкой берега, но вскоре дождь усилился, ветер кидал ей брызги в лицо, а сверху на неё текли целые потоки. Корни сделались скользкими и грязными. Все трое кинулись бежать к водостоку.
– Во всяком случае, – заметила Хомили, когда они уселись, скорчившись, в начале трубы, – отсюда нам всё видно, не то что в чайнике.
Однако вскоре Под услышал далеко в трубе нарастающий шум и воскликнул:
– Холмкрофт! Бежим скорее!
Но Хомили, глядя на серую пелену дождя, не двинулась с места, заявив, что если уж им суждено промокнуть до нитки, то горячая вода приятней холодной.
Глава пятнадцатая
Они всё же покинули трубу и правильно сделали: река поднялась почти до самого обрыва, который им надо было обогнуть, чтобы добраться до чайника. Песчаную кромку берега уже залило, и им пришлось разуться и идти босиком. Вода была мутная и коричневая от ила. Мелкую зыбь сменили упругие, стремительные волны, и когда бежали к чайнику, добывайки увидели, что поток несёт огромные ветви, которые то скрываются в глубине, то вновь взлетают на гребнях волн.
– Спиллер не сможет плыть по такой воде… – простонала Хомили, в то время как, добравшись до чайника, они переодевались в сухую одежду.