Арриэтта.
– Не шевелитесь, – взмолился Под, почти не разжимая губ, – пока он не перестанет сюда светить.
Но, видимо, Эрни Ранэйкр, стоявший на другом берегу, ничего, кроме Кривого Глаза, не замечал.
– Эй! – услышали они его напористый голос, типичный для полисмена. – Что тут происходит?
Луч света скользнул в сторону и остановился на цыгане.
Под облегчённо вздохнул:
– Так-то лучше.
– Где же Спиллер? – не могла успокоиться Хомили, стуча зубами от холода. – Может, с ним что-то случилось?
– Но он же был на ясене! – горячо воскликнула Арриэтта. – Когда спускался по коре на землю, лезвие висело у него на плече.
– Ты что, видела его?
– Нет. Спиллера увидеть нельзя, если он сам этого не захочет.
– Он вроде бы слился с корой, – объяснил Под.
– Но если вы его не видели, – помолчав, сказала Хомили, – как можно уверять, что он там был?
– А мы и не уверяем, – пожал плечами Под.
Хомили ещё больше встревожилась:
– Вы думаете, это Спиллер разрезал верёвку?
– Похоже на то, – сказал Под. – Влез по свободному концу на дерево – ведь он спускался донизу, – как, помнишь, я лазал дома по тесьме…
Хомили уставилась на куманику.
– Но если там, под кустами, и правда стоит его барка – в чём я сомневаюсь, – почему он не придёт и не заберёт нас?
– Я уже говорил: дожидается темноты, – устало произнёс Под. – Подумай сама. Спиллеру нужна эта река… чтобы иметь средства к жизни. Верно, он мог вызволить нас. Ну а вдруг бы Кривой Глаз его заметил? С той минуты цыгане не выпускали бы его из виду. Понимаешь, что я хочу сказать? Глаз бы не спускали с реки. Порой ты такое городишь, словно и не добывайка вовсе. И ты, и Арриэтта словно понятия не имеете, как важно оставаться незаметными. Вы ведёте себя прямо как человеки.
– Право, Под, – запротестовала Хомили, – совсем ни к чему браниться.
– Но я и правда так думаю! К тому же Спиллер знал, что с нами всё в порядке – раз мы отрезали крючок, – и можно подождать до темноты.
Они замолчали, прислушиваясь к плеску воды у другого берега.
Привлечённая знакомыми звуками, Хомили отошла от Пода разузнать, что там происходит.
– Ну-ка вылезай, – раздался голос Эрни Ранэйкра. – Ставь ногу на этот корень. Так. А теперь давай-ка мне руку. Рановато ещё для купания, я бы сказал. Я бы лично в воду не полез. Скорей уж попробовал бы поудить… конечно, если бы мне было наплевать на запрещение… Ну, что там, давай шевелись. – Послышалось сопение, точно он тащил какую-то тяжесть. – Раз, два, три – хоп! Вот мы и здесь. Ну-ка взглянем, что в этой корзинке…
Чтобы лучше было видно, Хомили влезла на ветку, но тут же почувствовала у себя на плече ладонь Пода и воскликнула, хватая его за пальцы:
– Смотри! Он сейчас найдёт эту рыбу – его добычу. Зеркальную форель, или как там она называется…
– Пошли, – шепнул Под.
– Одну минутку…
– Но нас ждёт Спиллер, – настойчиво сказал Под. – Говорит, что лучше отчалить сейчас, пока они занимаются корзинкой… и что от света фонарика на берегу река кажется темней.
Хомили медленно обернулась. Рядом, рукой подать, колыхалась на волнах барка Спиллера, а сам он вместе с Арриэттой стоял на корме. В лунном свете их лица казались очень бледными на тёмном фоне листвы. Всё было тихо, лишь журчала река.
Словно во сне Хомили начала спускаться, но оступилась и чуть не свалилась на Пода.
Бережно поддерживая, Под довёл жену до воды и, помогая подняться на борт, сказал:
– Вы с Арриэттой лучше идите под навес. Тесновато сейчас из-за груза, но тут уж ничего не попишешь…
Хомили, столкнувшись со Спиллером на корме, чуть задержалась, чтобы поблагодарить и пожать ему руку, но так и не решилась. У него вдруг сделался отчуждённый вид – перед ней был не мальчик, капитан. Она просто стояла и смотрела на него, пока, насупившись от смущения, он не отвернулся.
– Пошли, Арриэтта, – хрипло сказала тогда Хомили, и они покорно скользнули под гетру.
Глава двадцать первая
Забравшись на груз, выпиравший там и сям буграми, Арриэтта и Хомили прижались друг к другу, чтобы согреться. Когда Под опустил край гетры и Спиллер оттолкнулся от берега веслом, Хомили вскрикнула, но Арриэтта её успокоила:
– Всё в порядке, мы уже плывём, так что больше качать не будет.
Барка плавно скользила по волнам, искусно меняя курс при каждом повороте. На корме, за аркой, образованной задним концом гетры, словно в рамке виднелись Под и Спиллер. «О чём, интересно, они разговаривают?» – подумала Арриэтта. Как бы ей хотелось послушать!
– Под простудится до смерти, – простонала Хомили, – и мы тоже.
Луна становилась всё ярче, фигуры на корме покрылись серебром. Ничто не шевелилось, кроме весла в руке Спиллера: ловко, даже небрежно, он вёл барку вниз по течению. Разговора почти не было слышно. Один раз до них донёсся смех Пода, другой раз – возглас: «Провалиться мне на этом месте!»
– Не будет у нас никакой мебели и вообще ничего другого не будет! – сказала вдруг Хомили. – Только одежда, что сейчас на нас, если это можно назвать одеждой. Четыре стены – вот всё, что у нас будет, четыре стены…
– И окна, – сказала Арриэтта и мягко добавила: – И крыша над головой.
Хомили громко чихнула, потом фыркнула, нашаривая платок:
– Да, если выживем.
– Возьми мой. – Арриэтта протянула матери промокший комок. – Твой улетел вместе с юбкой.
Хомили высморкалась и подколола сырые волосы. Затем, ещё тесней приникнув друг к другу и глядя на силуэты на корме, они снова замолчали.
– К тому же твой отец потерял ножовку, – сказала она наконец.
– А вот и папа, – заметила Арриэтта, когда фигура отца заслонила выход на корму, и, схватив руку матери, воскликнула: – Всё будет хорошо, я знаю! Посмотри, он улыбается…
Под залез на груз, на четвереньках подполз к ним и, слегка понизив голос, сообщил:
– Подумал: стоит тебе сказать. Спиллер говорит, у него в трюме столько всякого добра, что нам вполне хватит на обзаведение.
– Какого добра? – уточнила Хомили.
– Продукты в основном. Ещё кое-какие инструменты и прочее, чтобы возместить нам ножницы.
– Одежда – вот чего нам не хватает.
– Спиллер говорит, в Литл-Фордэме полно всякой одежды: перчатки, носовые платки, шарфы, вязаные вещи, – бери что хочешь. Дня не проходит, чтобы кто-нибудь что-нибудь не потерял.
Хомили помолчала, потом наконец сказала:
– Под, я ведь его так и не поблагодарила.
– Ничего страшного: он этого не любит.
– Но должны же мы что-то для него сделать.
– Я уже об этом подумал. Как только устроимся, так сказать, под своей крышей, мы сможем много чего для него добывать. Скажем, каждый вечер станем обходить все улицы после закрытия. Понимаешь, о чём я толкую?
– Не уверена…
Ей трудно было себе даже представить Литл-Фордэм.
– Пустите-ка меня, – сказал Под, протискиваясь мимо них. – Спиллер говорит, там, на носу, у него лежит куча овечьей шерсти. Раздевайтесь да залезайте в неё. Можете поспать: всё равно доберёмся до места только к рассвету…
– А ты как же? – спросила Хомили.
– Со мной всё в порядке, – сказал Под из темноты. – Спиллер даст мне на время свой костюм. А-а, вот она, шерсть, держите.
– Костюм? Какой костюм? – удивлённо переспросила Хомили и принялась механически складывать овечью шерсть в кучу.
Пахла шерсть не очень-то приятно, зато её было много.
– Его летнюю одежду, – смутился Под.
– Значит, Люпи дошила её?
– Да, он за ней вернулся.
– Ах вот оно что! – воскликнула Хомили. – А про нас он им что-нибудь рассказывал?
– Ни слова. Ты же знаешь Спиллера. Зато Люпи очень переживала: говорила, что ты, мол, была её лучшей подругой, чуть ли не сестрой. Похоже, она надела траур.
– Траур? По ком?
– По нас, я думаю, – рассмеялся Под и принялся расстёгивать жилет.
Некоторое время Хомили молчала, затем тоже улыбнулась – по-видимому, мысль о Люпи в трауре польстила ей – и, внезапно оживившись, принялась расстёгивать блузку.
Арриэтта, уже раздевшись и закутавшись в овечью шерсть, сонно спросила:
– Когда Спиллер нас увидел?
– Когда мы были на крючке, в воздухе.
– Понятно… – пробормотала Арриэтта, пытаясь справиться с дремотой. – Вот почему мы его не заметили.
– И Кривой Глаз тоже. Под шумок Спиллер, не мешкая, подвёл барку как можно ближе и загнал под куманику.
– Странно, что он нас не позвал.
– Он звал, – сказал Под, – но мы не слышали: река шумела…
– Потише, – шепнула Хомили. – Девочка засыпает.
– Да, – продолжил Под, понизив голос, – хотя один раз я его всё же услышал.
– Это когда же? – удивилась Хомили. – Я ничего не слыхала.
– Когда Кривой Глаз в четвёртый раз закинул удочку и крючок вонзился в нашу ветку – ту, на которой мы стояли. Помнишь? И я старался выдернуть его. Спиллер заорал тогда во всё горло: «Перережь леску!» А я подумал, что это ты кричишь…
В полумраке послышался какой-то шорох.
– Но это был Спиллер, – закончил Под.
– Ну и ну… – пробубнила Хомили из вороха овечьей шерсти: скромность не позволяла ей раздеваться у всех на глазах. Наконец вынырнула голова и одна тощая рука со скатанной в узел одеждой. – Как ты думаешь, это можно где-нибудь развесить на просушку?
– Оставь здесь. – Под тем временем, кряхтя, пытался влезть в костюм Спиллера. – И Арриэттино тоже. Я спрошу у него… Полагаю, что-нибудь придумаем. По-моему, в нашей теперешней жизни, что бы ни случилось, всегда найдётся выход из положения. Так было, и скорей всего так будет. Вот что я думаю. Может, мы нанижем одежду на спицу и выставим наружу, чтобы продуло ветром?..
Хомили молча смотрела, как он, натянув на живот куртку и подтянув штаны, начал собирать вещи, потом кивнула:
– Может быть…
– Скажем, закрепим остриё и поднимем спицу шишечкой вверх…
– Я имела в виду, – мягко прервала его Хомили, – то, что ты сказал раньше: что всегда есть выход из положения. Беда лишь в том, как мне кажется, что не всегда можешь его найти.