«Всех цветов радуги? Нет, радуга тут ни при чём», – подумала Арриэтта и вспомнила одежду Спиллера. Это даже не цвета, а оттенки, причём такие, что делают его невидимым: мягкий желтовато-коричневый, палевый, тускло-зелёный, что-то вроде серого с красноватым отливом. Спиллер старался подладить свою одежду ко времени года и приводил её в такой вид, чтобы мог слиться с любым фоном: чтобы мог стоять рядом, чуть не дотрагиваясь до вас, а вы бы его не заметили. Спиллер обманывал не только цыган, но и животных: ястребов, горностаев и лис… Пусть он и не мылся, они не могли учуять его по запаху: от него пахло листьями, корой, травами и лютиками, влажной, тёплой от солнца землёй, сухим коровьим навозом и ранней утренней росой…
– Когда он придёт? – спросила Арриэтта, но тут же, не дожидаясь ответа, побежала к себе наверх, и уж там, скрючившись на полу возле мыльницы, дала волю слезам.
Разговор о Спиллере напомнил ей про жизнь на природе – про ту вольную жизнь, которой, верно, ей больше не видать. Их новое убежище между стенами может скоро превратиться в тюрьму…
Глава четвёртая
Мебель наверх заносил Хендрири со старшими мальчиками, а Под её лишь принимал. Таким образом, Люпи дала им только то, что хотела дать, а не то, что они выбрали бы сами. Однако Хомили не ворчала, потому что – хоть и медленно – наконец осознала, в каком они оказались положении, и попритихла.
Иногда они оставались после еды внизу: помогали по хозяйству или болтали с Люпи, – но время, которое они там проводили, зависело от настроения Люпи. Когда она начинала раздражённо винить их за какой-нибудь промах, виновата в котором была сама, они знали, что пора уходить. «Сегодня всё у нас наперекосяк», – говорили они, сидя без дела наверху на старых пробках от шампанского, которые Люпи раскопала где-то у себя и дала им в качестве стульев (их собственных пробках, надо заметить). Сидели они обычно во внутренней комнате возле дымохода, где было теплее. Здесь у Пода и Хомили стояла двуспальная кровать из кукольного домика; Арриэтта спала в первой комнате – той, где был люк, – на толстом куске войлока, добытом в старые дни из ящика с красками, и родители отдали ей почти всё постельное бельё.
– Не надо нам было сюда приходить, – посетовала как-то вечером Хомили, когда они, как обычно, сидели наверху.
– У нас не было выбора, – вздохнул Под.
– Давай уйдём, – добавила она, не спуская с него глаз.
Под оторвался от своего дела – прошивал подошву сапога – и спросил:
– Куда?
В последнее время Поду стало чем заняться: он отшлифовал ржавую иглу и занялся шитьём обуви. Хендрири принёс ему шкурку ласки, одну из тех, что лесник прибил для просушки под дверью пристройки, и теперь Под мастерил всем новую обувь. Люпи была так довольна, что даже командовать ими стала поменьше.
– Где Арриэтта? – внезапно спросила Хомили.
– Скорее всего внизу, – ответил Под.
– Что она там делает?
– Рассказывает Тиммису сказку на ночь.
– Это я и сама знаю. Но почему так долго? Я вчера уже почти заснула, когда услышала, как она поднимается…
– Они, верно, болтают, – предположил Под.
С минуту Хомили молчала, затем сказала:
– Мне как-то не по себе: опять мурашки…
Дело в том, что добывайки чувствуют неприятный озноб, когда неподалёку оказываются люди. У Хомили это всегда начиналось с колен.
Под взглянул наверх, на половицы над головой, откуда пробивался тусклый свет.
– Старик ложится спать, вот и всё.
– Нет, – сказала Хомили, вставая, и принялась ходить взад-вперёд. – К этому я привыкла: слышу каждый вечер. Пожалуй, загляну-ка я вниз.
– Зачем? – удивился Под.
– Посмотрю, там ли девочка.
– Уже поздно.
– Тем более.
– Да где ей ещё быть-то? – не мог взять в толк Под.
– Не знаю, но у меня мурашки. И за последнее время такое было со мной раза два-три.
Хомили уже привыкла к дранке и спускалась по ней проворней, чем раньше, даже в темноте, но в тот вечер кругом был сплошной мрак, поэтому, когда добралась до площадки, ей почудилось, что стоит на краю зияющей пропасти, откуда порывами налетает ветер. Нащупывая путь к дверям в гостиной, Хомили старалась держаться подальше от края.
В гостиной тоже было непривычно темно, как и в кухне, лишь тускло поблёскивала замочная скважина в печи да раздавалось сонное дыхание.
– Арриэтта, – позвала Хомили тихонько, чуть не шёпотом, не переступая порога.
Хендрири всхрапнул и, пробормотав что-то во сне, перевернулся на другой бок.
– Арриэтта…
– Кто там?.. – вдруг пронзительно закричала Люпи.
– Это я – Хомили…
– Что тебе нужно? Мы все спим. У Хендрири был тяжёлый день.
– Ничего, всё в порядке. Я искала Арриэтту…
– Арриэтта давным-давно поднялась наверх, – буркнула Люпи.
– О-о… – протянула Хомили. – Извини. Спасибо.
– И закрой за собой дверь на площадку! – приказным тоном сказала Люпи. – Ужасный сквозняк.
Пробираясь ощупью к выходу по заставленной вещами комнате, Хомили увидела впереди тусклый свет, который, казалось, отражался от площадки. «Неужели это сверху, – удивлённо подумала Хомили, – из второй комнаты, где сидит за работой Под? Однако раньше его не было…»
С опаской она ступила на площадку и тут же поняла, что слабый свет проникает не сверху, а откуда-то из глубины. Лестница была всё ещё на месте. Хомили заметила, что верхние перекладины дрожат, и после недолгого колебания собралась с духом и заглянула вниз. Её испуганные глаза встретились с такими же испуганными Арриэтты, взбиравшейся по лестнице и уже достигшей предпоследней ступеньки. Далеко внизу Хомили увидела островерхую дыру в плинтусе, откуда и лился яркий свет.
– Арриэтта? – изумлённо ахнула Хомили.
Девочка молча выбралась на площадку, приложила палец к губам и еле слышно шепнула:
– Мне нужно затащить сюда лестницу. Подвинься.
Словно в трансе Хомили, ловя ртом воздух, отступила на несколько шагов, чтобы не мешать. Арриэтта – ступенька за ступенькой – подтянула лестницу наверх, приставила к стене у себя над головой, затем, напрягшись всем телом, осторожно опустила и положила вдоль дранки.
В неярком свете, струившемся снизу, они могли теперь лучше видеть друг друга – объятое страхом лицо Хомили с разинутым ртом и серьёзное – Арриэтты, по-прежнему прижимавшей палец к губам.
Вот она снова подошла к краю площадки и негромко крикнула в пространство, наклонившись вниз:
– Всё в порядке!
Хомили услышала приглушённый стук, поскрипывание, удар дерева о дерево… и внизу стало темно.
– Он поставил дровяной ларь на место, – шепнула Арриэтта. – Не волнуйся и не расстраивайся! Я так и так хотела вам всё рассказать.
Подхватив дрожащую мать под локоть, девочка помогла ей забраться наверх, и Под, взглянув на них, удивлённо спросил:
– В чём дело?
Хомили молча рухнула на кровать, а Арриэтта сказала:
– Погоди, пока я подниму ей ноги.
Она осторожно уложила мать и укрыла до пояса сложенным вчетверо пожелтевшим от стирки шёлковым платком в чернильных пятнах, который Люпи дала им в качестве покрывала. Не открывая глаз, Хомили проговорила сквозь зубы:
– Она снова взялась за своё.
– За что? – не понял Под и, отложив сапог в сторону, поднялся.
– Разговаривала с человеком.
Под пересёк комнату и сел в изножье кровати. Хомили открыла наконец глаза, и оба родителя уставились на Арриэтту.
– С которым? – уточнил Под.
– С молодым Томом, ясное дело, – сказала Хомили. – Я поймала её с поличным. Вот где она проводила все вечера. Внизу думали, что она здесь, а мы думали, что она внизу.
– Но ты же знаешь, куда это нас приведёт, – встревожился Под. – С этого, дочка, начались все наши неприятности тогда, в Фэрбанксе…
– Разговаривать с человеками… – простонала Хомили, и её лицо исказилось мукой, но внезапно всё переменилось. Она приподнялась на локте и грозно взглянула на дочь: – Да, как ты посмела, гадкая легкомысленная девчонка?!
Арриэтта смотрела на родителей, не опуская глаз, не то что бы с вызовом, но и без раскаяния, – наконец спокойно возразила:
– Но ведь я говорила только с Томом. Не понимаю, из-за чего сыр-бор. Он же всё равно знает, что мы здесь: ведь сам сюда принёс! Ему ничего не стоило причинить нам вред, если бы захотел.
– Как бы он добрался до нас? – возразила Хомили.
– Сломал бы стенку – это всего лишь дранка и штукатурка.
– Не говори так, дочка! – содрогнулась от ужаса Хомили.
– Надо смотреть правде в глаза. Но это уже не важно: он уезжает.
– Уезжает? – переспросил Под. – Куда?
– Они оба уезжают, – сказала Арриэтта. – Его дедушка в какое-то место, которое называется «больница», а Том – в какой-то Лейтон-Баззард, где живёт его дядя, конюх. Кстати, что это такое?
Но мать и отец молчали, устремив друг на друга отсутствующие взгляды. Арриэтта не на шутку испугалась: казалось, они потеряли дар речи.
– Надо сказать об этом Хендрири, – проговорил наконец Под, – и побыстрей.
Хомили кивнула и с готовностью опустила ноги с кровати.
– Не стоит их сейчас будить, – остановил жену Под. – Завтра я первым делом спущусь к ним.
– О боже! – вздохнула Хомили: не успела прийти в себя после одного потрясения, как на неё обрушилось другое. – Как же все эти несчастные детки?..
– Да что с вами? – удивилась Арриэтта. – Что я такого сказала?
Ей вдруг стало страшно, глядя на испуганных отца и мать.
– Арриэтта, – с глубоким вздохом проговорил Под, оборачиваясь к ней, – всё, что мы рассказывали тебе про человеков, – правда, но одно мы упустили из виду, а возможно, упомянули об этом только вскользь: мы, добывайки, не можем без них существовать. Когда они запирают дом и уезжают – это конец.
– Ни пищи, ни тепла, ни одежды, ни воды… – запричитала Хомили.
– Голодная смерть, – закончил Под.
Глава пятая
На следующее утро,