Затащить пустой ботинок наверх было нетрудно, но вот втиснуть в нишу и положить в нужном направлении оказалось хитрым делом и потребовало искусного маневрирования. Наконец с этим было покончено, и добывайки облегчённо вздохнули.
Ботинок лежал на боку, подошвой к задней стенке пещеры, верхним краем наружу, так что ночью они смогут заранее заметить любого, кто потревожит их покой, а утром увидеть первые лучи солнца.
Под вбил несколько гвоздей в тянувшийся вдоль правой стены корень, похожий на полку (почти вся левая стена пещеры была заслонена ботинком), и повесил на гвозди свои инструменты: половинку маникюрных ножниц, детский лобзик, молоток (язычок от электрического звонка) и обломок лезвия безопасной бритвы.
Над этой полкой в песке имелось углубление, которое Хомили могла приспособить под кладовую, – места там было с избытком.
Когда Под поставил более длинную шляпную булавку возле входа в пещеру – самая выгодная стратегическая позиция, как он сказал, добавив, что булавку покороче надо оставить в ботинке на случай ночных тревог, – все почувствовали, что на сегодня сделали больше, чем можно было ожидать, и, хотя очень устали, гордились собой, ведь их труды не пропали даром.
– Ой, спина! – простонала Хомили, потирая поясницу. – Давайте немного отдохнём и полюбуемся видом.
А полюбоваться было чем. Освещённое полуденным солнцем поле простиралось на сколько хватал глаз. Из дальней купы деревьев вылетел фазан и, громко хлопая крыльями, скрылся из виду.
– Мы не можем тут долго рассиживаться, – сказал немного погодя Под, – надо ещё выкопать хранилище.
С трудом поднявшись с земли, они взяли половинку ножниц, один из мешков – мало ли что могло попасться по дороге – и спустились в ров.
– Ну, ничего. Зато потом сразу ляжем спать, – попытался утешить по пути жену Под. – И готовить ничего не надо.
Но для Хомили это было плохим утешением. Она вдруг почувствовала, что не только устала, но и голодна, и подумала хмуро: «Только почему-то орехов мне не хочется».
Когда они подошли к тому месту, где были сложены орехи, и Под срезал первые куски дёрна, чтобы добраться до земли (для него это было не легче, чем нам корчевать кусты или вырывать с корнем траву в пампасах), Хомили немного ожила, намереваясь доиграть до конца свою роль мужественной помощницы. Ей никогда не приходилось копать землю, но это её не пугало, даже наоборот. В этом диковинном мире возможны любые чудеса; вдруг у неё (кто знает?) проявится какой-нибудь новый талант…
Копать пришлось по очереди, ведь у них была на троих одна половинка ножниц. («Не горюйте, – успокоил семейство Под, – завтра смастерю из чего-нибудь лопаты».)
Вдруг раздался громкий визг – это Хомили впервые в жизни увидела червяка: с неё величиной, даже больше, он выполз из земли.
– Хватай его! – закричал Под. – Он тебя не укусит. Надо привыкать.
И ещё до того, как Арриэтта, которой червяки тоже не очень-то нравились, успела предложить свою помощь, Хомили, напрягшись всем телом, схватила его, извивающегося, и с каменным лицом выкинула из ямы, а когда червяк благодарно уполз в траву, заметила:
– Тяжёлый. – И, не прибавив больше ни слова, принялась копать.
Правда, Арриэтта обратила внимание, что мать бледнее, чем обычно. Уже после третьего червяка Хомили стала обращаться с ними с профессиональной небрежностью опытных заклинателей змей. Казалось, ей просто надоело, что они ползают у неё под ногами.
Арриэтта была потрясена её выдержкой, однако, стоило Хомили наткнуться на сороконожку, её спокойствие как рукой сняло. Она не только закричала во всё горло, но взбежала, подобрав юбки, на середину насыпи и, взобравшись на плоский камешек, принялась что-то быстро и невнятно бормотать. Спустилась она лишь тогда, когда Под, подтолкнув извивающееся чудовище кончиком ножниц, заставил его сердито ретироваться в траву.
Трёх ядрышек орехов, что они захватили с собой на ужин, нескольких ягод лесной земляники, пары листиков кресс-салата, вымытых в чистой воде, оказалось вполне достаточно, чтобы наесться, однако трапеза эта была унылой: чего-то недоставало. Сейчас бы съесть кусочек рассыпчатого печенья, выпить чашечку горячего сладкого чая!
Но Хомили решила придержать последнее печенье на завтрак, а что до чая, то по распоряжению Пода он теперь будет появляться у них на столе только по праздникам и при чрезвычайных обстоятельствах.
Однако спали они хорошо и чувствовали себя в безопасности под защитой дубового корня да ещё зашнурованоого сверху ботинка. Было, пожалуй, чуть-чуть душновато, но зато куда просторней, так как большая часть пожитков теперь находилась снаружи, в песчаной пещерке со стенами из корней.
Глава девятая
Что посеешь, то и пожнёшь.
На следующее утро за завтраком Под сказал, что надо бы пойти пособирать колосья.
– Вон там, в той стороне, лежит поле, где уже сжали пшеницу. Орехи и фрукты – это, конечно, хорошо, но зимой нам понадобится хлеб.
– Зимой? – простонала Хомили. – Мы ведь собирались искать барсучью нору, если я не ошибаюсь? И потом, кто будет молоть зёрна?
– Вы с Арриэттой, – сказал Под. – Между двумя камнями. Это совсем не трудно.
– Ещё немного, и ты предложишь мне добывать огонь трением, – проворчала Хомили. – Как, по-твоему, я смогу печь хлеб без печи? А откуда мне взять закваску? Если хочешь знать моё мнение, ни к чему нам собирать колосья – ерунда всё это. Тут требуется совсем другое – положить в карманы по ореху, нарвать ягод и отправиться на поиски семейства Хендрири.
– Будь по-твоему, – согласился, хоть и не сразу, Под и тяжело вздохнул.
Убрав остатки завтрака и затащив самые ценные вещи внутрь ботинка, они зашнуровали его до конца и двинулись вверх по холму мимо ручья, вдоль живой изгороди, стоявшей под прямым углом к насыпи, на которой провели ночь.
Утомительная это была прогулка. Единственное происшествие случилось в полдень, когда они отдыхали, весьма скромно перекусив перезревшими водянистыми ягодами ежевики. Хомили, откинувшись спиной на насыпь и устремив слипающиеся глаза в землю, вдруг увидела, что полоска земли словно движется, течёт вперёд нешироким безостановочным потоком между бревном и камнем.
– Ой, смотри, Под! – непослушными губами еле слышно, убедившись, что это не обман зрения, позвала она мужа. – Там, у бревна…
Под, проследив за её взглядом, долго молчал, но когда наконец ответил, голос его был чуть громче шёпота и звучал едва ли не испуганно:
– Да, это змея.
– Ой, батюшки… – снова прошептала, дрожа от страха, Хомили, а у Арриэтты бешено забилось сердце.
– Не шевелитесь! – тихо сказал Под, не сводя глаз с непрерывной живой струи, которой, казалось, не будет конца.
(«Разве только, – подумала потом Арриэтта, – само время замедлилось, как, говорят, бывает в опасные мгновения».)
Змея всё ползла и ползла, но вот в тот самый миг, когда они почувствовали, что больше не выдержат, её хвост мелькнул и исчез.
Все трое перевели дыхание.
– Это что за змея, Под? – слабым голосом спросила Хомили. – Гадюка?
– Я думаю, уж.
– О! – воскликнула Арриэтта и с облегчением засмеялась. – Они безвредные.
Отец сердито посмотрел на неё: его лицо, похожее на булочку с изюмом, от бледности казалось сейчас непропечённым, – и медленно произнёс:
– Для человеков – да, но не для нас. И что самое главное – со змеями не поговоришь.
– Жаль, – заметила Хомили, – что мы не захватили шляпную булавку.
– Что толку? – буркнул Под.
После полдника (на сей раз это были ягоды шиповника: на ежевику уже и смотреть не хотелось) они обнаружили, что прошли больше половины пути вдоль третьей стороны поля. Им почти не приходилось искать барсучьи норы: ни на одном участке, оставленном позади, не нашлось бы места для семейства дяди Хендрири, не говоря уж о колонии барсуков. Чем выше поднимались добывайки, шагая вдоль живой изгороди, тем ниже становилась насыпь, пока совсем не исчезла в том месте, где они теперь сидели и устало жевали шиповник.
– Отсюда почти столько же назад, – заметил Под, – сколько вперёд, вокруг поля. Что скажешь, Хомили?
– Тогда лучше пойдём дальше: какой смысл возвращаться? – хрипло буркнула Хомили, но, поперхнувшись семечком от шиповника, закашлялась. Потом, немного отдышавшись, упрекнула Арриэтту: – Ты ведь говорила, что почистила их.
– Наверно, одну ягоду пропустила, – сказала та. – Прости.
Она передала Хомили другую половинку ягоды, из которой только что выскребла семечки. Ей нравилось открывать розовые шары и выгребать из них золотистые семена, нравился и вкус самих ягод: «Похоже на яблочную кожуру, только чуть пахнущую розой».
– Что ж, – сказал Под, поднимаясь с земли, – тогда пошли.
Когда они достигли четвёртой – последней – стороны поля, солнце уже садилось, живая изгородь бросала на землю густую неровную тень, а в проёме между кустами золотилась освещённая низким солнцем стерня.
– Ну, раз уже мы здесь, а до дома дорога пойдёт под уклон, почему бы нам не прихватить по несколько колосьев? – предложил Под, останавливаясь и глядя на скошенное поле.
– Ничего не имею против, – устало проговорила Хомили, – если они сами притопают сюда с поля и пойдут за нами следом.
– Пшеница ведь лёгкая, – сказал Под. – Сколько надо времени, чтобы подобрать несколько колосков?
Хомили вздохнула: в конце концов, она сама предложила сегодняшний поход, – так что, как говорится, назвался груздем – полезай в кузов.
– Пусть будет по-твоему.
Один за другим все трое пролезли через дыру в изгороди на пшеничное поле и сразу попали (как показалось Арриэтте) в какой-то иной, странный мир, совсем не похожий на землю: золотая стерня, освещённая вечерним солнцем, стояла рядами подобно заколдованному, потерявшему свои краски лесу; каждый «ствол» кидал длинную тень, и все эти тени, направленные в одну сторону, лежали параллельно друг другу, создавая причудливый крестообраз